от любви до ненависти... - Людмила Сурская

Они вернулись в шатёр. Пётр зажёг свечу, задраил вход. Кэт села на ложе. Пётр упал рядом на колени и стянул с её маленьких ножек сапожки. Она откинула шляпу и развязала с его шеи платок. Её глаза блестели.

— Ну вот…

— Катерина!.. — прохрипел обожжённый горячей волной он.

— Ничего не говори. Ты ж мечтал иметь женщину только свою. Женщину, которая не обманет, не предаст, до последнего вздоха будет с тобой, для которой ты единственный мужчина на свете. Вот теперь будешь иметь.

Он, рыча, снимал с неё мужской военный мундир. Кэт, перемежая бледность страха с краской смущения и тайны, позволяла делать это. А когда его руки забравшись под короткую рубашку скользнули по её дрожащему телу, страхи улетучились и она позволила делать с собой всё… Мир, который находится за шатром, перестал для неё существовать. Она стала его женщиной. Кэт стала иной. Она отдавалась ему всем существом и получала от близости с ним подарок — наслаждение. Её руки нежно обвивают его шею, губы целуют всё, что попадается на их пути. Он не смеётся над её неловкостью и неумением, а замирает от восторга. Всё, что делал он с ней, ей нравилось. Она, теряя разум, вновь и вновь обнимала его. Да! Да! Да! Он до безумия любит её — и с этим уже ничего не поделать! Как давно это произошло? Трудно сказать, но это и неважно. Уткнувшись лицом ему в плечо, она уснула. Рассвет застал её на горячей груди его. Она любит этого мужчину. Любит давно и безнадёжно. Любит звук его голоса. Его походку. Запах его любит. Она счастлива и благодарит бога, что всё это произошло с ней. Проснувшись, он боялся пошевелиться, чтоб не разбудить её. Оба ждали той минуты, когда придётся посмотреть в глаза друг друга. И она настала, как её минуешь.

— Я не был груб? Не обидел тебя?

Кэт протестующе замотала головой. Всё было чудесно.

— Катерина, теперь это самое любимое моё имя, — встречая её взгляд улыбкой, сообщил Пётр. — Построю бригантину, лёгкую, красивую, твоим именем назову.

Во всём ощущалась лёгкость. Неужели ж он по уши, как мальчишка, влюбился в неё. Ведь то, что он долго пытался скрыть от самого себя — очевидно? Он любит эту такую маленькую и такую сильную девочку.

Её горячий шёпот убеждал его:

— А моё всегда было Питер.

— Катя, — наклонился он над ней легко покусывая зацелованные за ночь губки, — когда всё это началось?

Какое-то время он даже пытался смотреть на неё, усердно пробуя что-то там для себя рассмотреть. Как бы ему хотелось дать ей покоя и надёжности, но он знает, что это сейчас невозможно.

Наверное, это не самый подходящий момент для такого разговора. Но какой есть… Она, спрятавшись к нему под мышку, оттуда проворковала:

— С самого первого раза, как только тебя увидела.

Он удивился:

— Ты ж крошка была? Сам на плече таскал…

— Значит, не очень, если хотела быть всегда рядом с тобой. Всегда. Везде. Я не пожелала вернуться к себе в Голландию и без малейшей надежды получить тебя, обрекла здесь себя на мужское платье. Я выучила ваш язык, немного письмо. Трудновато. Полюбила всё то, что ты любишь.

Где-то в глубине души почувствовал себя страшно польщённым. Но пряча это, всё-таки взрослый мужик, радоваться пацаном неудобно, спросил о другом, ему совершенно не понятным. Это объяснимо он боялся нарваться вновь на лживую деревяшку. Хотя понимал — это не тот случай. Ведь про Кэт он знал всё. Однако уступая гложущему его червяку, тут же насторожился:

— Но почему ты в таком случае отправляла меня к жене?

— Тебе было плохо, больно, мне было жаль тебя. Хотела, чтоб был счастлив, — честно призналась она.

Пётр немало был удивлён.

— Даже ценой своего несчастья?

— Даже такой ценой.

Он был сражён. Когда человек жертвует ради другого человека чем-то — это очень важно и о многом говорит. Опять же, легко, не ломаясь и ничего для себя не выторговывая, она стала его любовницей. Он ловил хоть тень замешательства на её лице, но глаза смотрели на него спокойно и безо всякой тревоги.

Их счастье продолжалось неделю. Уходил рано, когда над крепостью вставал солнечно — студёный день. Сбивая ботфортами холодную росу с трав и поздних цветов, шёл делать обход войск. Днём Пётр занимался крепостью, делами. Встречался с господами послами. Понаехало много иноземцев посмотреть, воочию убедиться, что крепость пала. Пётр ничего не делал просто так. Пусть смотрят, планируют, а мы сами с усами. Сделаем ход конём. Тем конём должны стать не только военно — морские силы, но и торговый флот. Поправляя парики, заморские гости цокали языками. Если царь Пётр выполнит хотя бы часть намеченного, шведам придётся худо. Это для заморских держав плохо. Сильная Россия не нужна никому. Каждый со своей надеждой ждал решительных действий шведских войск. Успехи, одержанные русской армией, считали временными.

Дел-дел! Возвращался к ней, когда горнист в лагере играл отбой. Она с нетерпением ждала той минуты, когда звуки трубы взмыв среди темноты погаснут в полосе леса. Ночь купала в своей неге их двоих. Иногда он не выдерживал и приносился средь бела дня. Глаза его горели, лицо таило счастливую улыбку. Иногда едучи стремя в стремя они устремлялись в лесную чащу… Но странное поведение царя и увлечение им своим воспитанником не могло не остаться не замеченным. Кэт бывала в крепости. Передвигалась по лагерю. Бывало, что их дороги пересекались и Пётр, забывшись, хватал Кэт за пальчики, целовал висок. Тащил в приспособленный под его кабинет дом. Народ непонимающе лупил глаза, а Меншиков, покрякивая в кулак, сипел:

— Мин херц, ты валишь народ на повал. Свалилась проблема как снег в ясную погоду. Или объяви её бабой, или сделай, как задумал: отправь ко мне.

«Отправить?!» Пётр пришёл в ужас от такой перспективы, он переступил с ноги на ногу, но рта пока не раскрыл, продолжая смотреть в глаза собеседнику. Попривыкнув к нежной девушке, он не готов был к разлуке. Да, да…Представить себе уже не мог, как будет обходиться без неё.

Пётр задумчиво покусал губу. Всучил кулаком в ствол сосны, но вынужден был признать, что Алексашка прав. Как ни верти, а отправлять надо. Надо! Он внезапно отведя взгляд и смотря куда-то в сторону, мимо Алексашки, буркнул:

— Ладно, готовь сопровождение. Того здоровяка, что её сторожил, в обоз включи.

У Меншикова застыло лицо: «Для чего?» Пётр гаркнул:

— Что смотришь, выполняй…

Светлейший медленно, с натугой побагровел.

— Сделаю, мин херц, без вопросов, только зачем того?…

Пётр поднял бровь.

— Ты ж сказал — без вопросов…

Нет, не выбухнул. Он позволил другу высказаться. Меншиков тут же воспользовался этим, прищурив глаза, расплылся в улыбке.