Выродок (Время Нергала) - Вячеслав Барковский

- А тебе, Кеша, надо бы срочно взять отпуск! - сказал Тимохин. - Шутки шутками, а до тебя ОН постарается добраться.

- Перестань! - устало сказал генерал. - Не могу я сбежать от НЕГО, ты же знаешь. Да и добраться ЕМУ до меня трудновато будет. Я ведь не обыватель, у меня и оружие, и силой не обделен. Придется схлестнуться, может, оно и к лучшему... Давай, производи все следственные действия, а я поеду в управление. Может, из Москвы от журналиста какие известия будут.

ЖУРНАЛИСТ

Наконец формальности были успешно преодолены и Любомудров вошел в здание больницы. Заведующий отделением бегло просмотрел документы журналиста и сказал, что комнату для разговора он выделит, но оставить журналиста один на один с больным не имеет права.

В небольшой комнатушке, куда провели журналиста, стоял металлический столик, наглухо прикрепленный к полу, и три табуретки, одна из которых для больного, - все тоже привинчены.

Гаврилов оказался довольно высоким мужиком с открытым лицом. Выглядел он здоровым, вот только взгляд блуждал, переходил, вернее, перетекал с предмета на предмет, будто человек силится понять, где он, и не может. На лице время от времени появлялось то недоуменное, то вопросительное выражение. За его спиной у двери расположился здоровенный детина-санитар. Разговор начал сам больной.

- Здрасьте, вы наш новый доктор? Или просто интересуетесь? А может, следователь? Так я уже все рассказал. Виноват. Тяжко виноват я перед людьми. Особенно девчушку жалко... Моло-о-денькая... - Больной попытался изобразить что-то вроде скорби, но получилось опять же недоумение.

- Нет, я не врач и не следователь, - сказал Любомудров. - Я журналист, и мне интересно было бы поговорить с вами о жизни здесь и прошлой.

- А чего о них говорить? Настоящая - она вся здесь. Надо сказать, неплохо я живу, неплохо. Кормежка, уход, внимание... Опять же полная свобода мыслей и чувств... - На лице недоумение. - А вы как поживаете? Пользуетесь ли свободой мыслей и чувств?

- Пользуюсь, - ответил журналист. - Потому и пришел к вам. - Журналиста вдруг осенило. - Я ведь не просто пришел к вам поговорить о том да об этом. Кстати, как вас зовут?

- Зовут меня красиво: Иммануил Генрихович! Вот как меня зовут!

Санитар у дверей усмехнулся и покачал головой, собираясь что-то сказать, но Любомудров сделал предостерегающий жест, и детина промолчал.

- А фамилия ваша случайно не Кант? - спросил журналист.

- Точно! - засмеялся больной. - А как вы догадались?

- Похожи вы на вашего тезку!

Теперь уже они рассмеялись оба.

- Да нет, конечно! Это шутка! Я решил, что вы сможете ее оценить - есть в вашем лице что-то такое...

- Я оценил. Так почему все-таки именно Кант? В мире было много других не менее великих философов!

- Но никто не поставил величие нравственного императива выше величия любой, самой гениальной идеи! Даже Христос не осмелился на это! Я долго странствовал по стране, объясняя людям, что Бог - не на Небе, а в Душе у каждого... Бог - это то, что не позволяет совершать им неправедные поступки... Я много претерпел от людей и в конце концов сам, добровольно, пришел сюда. Здесь мне легче... Я Кант, и в то же время - не Кант. Здесь меня не обижают... Иногда приходится и симулировать, чтобы не выгнали... Здесь плохо, но там, на свободе, хуже... Ни у кого в душе нет Бога...

Наступила растерянная пауза. Как ни подмывало Любомудрова вступить в дискуссию - больно уж животрепещущая тема, он все-таки удержался, понимая, что перед ним сумасшедший. Решив, что пора менять тему, иначе можно ничего не добиться, он продолжал:

-- Так вот, я не просто так приехал, а хочу написать книжку о самых знаменитых больных разных спецбольниц. В этой вы самый известный. Так что если вы мне о себе подробно расскажете, я напишу, и вы прославитесь на весь мир.

"Иммануил Генрихович" на секунду задумался, потом сказал:

- Ладно, я согласен, но с одним условием. Книжка будет только обо мне одном. Я самый известный в мире узник.

- Согласен.

- Одного согласия ма-а-ло, - протянул больной лукаво. - Вы мне расписочку дайте. Вон у вас и бумага, и карандаш есть.

- Хорошо. Пишу. - Любомудров быстро написал: "Я, журналист Любомудров Игорь Дмитриевич, обязуюсь посвятить свою будущую книгу исключительно одному человеку - Иммануилу Генриховичу Канту", и подписался.

Больной ничуть не смутился, что в расписке фигурировал его "псевдоним", сложил бумажку и спрятал ее куда-то под больничную куртку. Потом сказал:

- Ну что ж, начнем. Спрашивайте. На одни вопросы больной отвечал охотно и подробно, от других пытался уйти. Явно не хотелось ему говорить о товарищах.

- Не знаю я о них ничего, - бубнил он. - Не знаю и знать не хочу. Все были нормальными парнями, все из одного котла лопали...

- Ну а кто уговорил вас бежать? - спросил Любомудров.

- Да был там у нас один... - Он замялся. - Не помню, как звать... И не спрашивайте, - вдруг грозно предупредил он.

Охранник приподнялся на стуле. Больной это заметил и ухмыльнулся.

- Не боись! Это я с виду такой грозный... В общем, не знаю я, как кого звать.

- Ну а воспоминания о тех временах остались хорошие? - переменил тему журналист. - Это же ваше детство! Я, например, люблю вспоминать детство.

- Да и я вспомнить не прочь. Детство, где бы его ни провел, всегда светло вспоминается. Природа там была хорошая, красивая. Лес, речушка, озеро... Кормили опять же хорошо. Играть можно было вволю... Я часто разведчиком был, - начал заводиться рассказчик. - А если я в разведчиках, наши всегда побеждали! Особенно если я был в отряде Мертвяка. Он был у нас самый сильный и самый хитрый, его никто не мог победить.

- Кто же это? - поинтересовался Любомудров.

- Ишь, ловкий какой! Имя ему подавай! Да не знаю я никаких имен. Мы все кличками звали друг друга. Подпольными. Война же! А во время войны никто имен знать не должен. Я, например, был Ловкачом. А вот Мертвяк, тот был молодец. Правда, он не просто силой брал. Мертвяк еще и колдовство знал. У него было много всяких колдовских штучек. Один раз говорит: "Сейчас Умника накажем за предательство". Был у нас такой Умник, все ему было не так. И Мертвяка не любил. Против него бунты устраивал. Но всегда проигрывал.

- И как же Мертвяк наказал Умника? - напомнил Любомудров.

- Да очень даже просто. Взял куклу тряпичную, нарисовал рожу, будто это Умник, пошептал заклинания какие-то и проткнул куклу булавкой. Умник в это время в спальне был, а мы в игровой. После этого Умник долго болел. Но вообще Мертвяк справедливый был. Хотя всех нас во как держал! - он потряс кулаком.

- Так это Мертвяк вас уговорил из интерната бежать?

- Ну раз сами догадались, отпираться не буду. Да только все, кто сбежали, и сгорели вместе с двумя бичами в сарае. Один я спасся.

Любомудров помолчал, потом, как бы забыв, что собеседник только что упомянул о пожаре, сказал:

- Но в интернате, значит, хорошо жили? А чего же решили бежать?

- Да так уж получилось... Не всем там нравилось. Наказывали строго, случалось, так отдубасят, что неделю в синяках ходишь. Не все, конечно, зверьми были, но один точно сволочь...

- Это кто же?

- Доктор один. Фамилии не помню, звали Сергеем. Потом его увезли от нас, вроде посадили. Такой гад! Ночью, когда его дежурство, придет, поднимет кого с койки и уведет в пристройку. А там... сначала ласкает, целует, потом разденет и трахает в жопу, пока не выдохнется. А кончал в рот. Иногда еще и палкой резиновой лупил по спине во время траханья. А пожаловаться не моги. Жалобам никто не верил. Еще и наказывали, если пожалуешься. Он же не один такой был. Нет, конечно, были и нормальные, - опять оговорился "Кант", - но из ненормальных этот самая сволочь!

- Он и Мертвяка в пристройку водил?

- Водил. Мертвяк с ним дрался пару раз, так он его так отходил, что мы думали, Мертвяк помрет. А как оклемался, опять повел. Сначала трахнул, потом заставил стоять, смотреть, как он над другими изгаляется. И все приговаривал: "Вот как я вас ублюдков, вот как я вас".

Мертвяк после такого театра бешеный был. Один раз сказал: "Убегу отсюда, из-под земли гада достану. Так оттрахаю, что кровь со спермой из ушей польется". Он часто мечтал и картины нам рассказывал, как он будет этого гада разделывать: "Яйца, говорит, отрежу, и чтобы сожрал при мне. А глаза в задницу запихаю". Потом один воспитатель доктора засек и донес начальству. На следующий день за ним милиция приехала.

- А чего же сбежали? Сволочи-то этой не было уже!

- Так, надоело. Воспитывали нас и палками, и током... Уколы больные разные делали, говорили, чтобы ускорить развитие. Поневоле побежишь, чтобы не видеть никого из них.

Всякое повидавший санитар ухмылялся и качал головой. Потом вдруг посмотрел на часы и сказал:

- Заканчивайте! Больному на процедуры пора.

Любомудров попрощался с Иммануилом Генриховичем Кантом и, не заходя к врачу, вышел на улицу.

АКТ СУДЕБНО-БИОЛОГИЧЕСКОЙ ЭКСПЕРТИЗЫ

гор. Москва 18 сентября 1995 года