Магазин потерянной любви - Константин Шеметов

И тут к ним обратилась невесть откуда взявшаяся собака. «Гав!» — заорала она. У неё была злая морда, а к ошейнику прикреплена медаль «За отвагу». И вновь их подстерегала опасность. Медаль блестела на солнце, словно собака её полночи чистила, вернувшись с войны, и теперь хотела всем показать. «Может, она и вправду пришла на побывку?» — предположила Vi. «Как знать, — ответил Джони, — собаку разве поймёшь?» И то верно. Они ведь не знали собачьего языка, а строить догадок не хотели. Мало ли, что на уме у овчарки Девятого мая. Гимнастёрка на ней хоть и выцвела, но вполне годилась для сражения. В нагрудном кармане у собаки была фотокарточка другой собаки и партийный билет. Ремень, сапоги, винтовка и подсумок с гранатами лежали неподалёку у живой изгороди.

— И ты что не на фронте? — раздался лай.

— Да пошла ты в жопу! — вступилась за Джони Россохина.

И правильно сделала — оставишь зло безнаказанным, оно повторится. Но дело даже не в собаке с медалью. Любой участок суши теперь выглядел так, будто за него сражались. То и дело возобновлялись уличные бои. Лишь спустя некоторое время они вырвались из осаждённого города и присели наконец отдохнуть. «Что бы ни происходило, Джони, вероятность наступления радости сначала растёт, затем убывает и снова растёт», — написала ему Наташа Рёнэ, узнав про беспорядки.

Вероятность, о которой писала Рёнэ, и в самом деле колеблется. Вот, к примеру, ещё один образ собаки: «Собака, укрывшаяся в метро от дождя». «Как-то раз, — пишет Джони, — она вошла в вагон, огляделась и замерла у противоположной двери. Взглянув на неё, я улыбнулся и понял, что хочу ещё немного пожить — безо всякой цели, просто так. Собака была мокрой, с неё стекала вода, но морда, красивые лапы да и весь её облик выражали скромность и ум». Чуть обсохнув, собака прилегла, закрыла глаза, и ей привиделось, будто она залезла в свою будку и вот-вот уснёт, съев курицы и почитав страницу-другую Hi-Fi Ника Хорнби. Наутро она пойдёт на работу и вернётся лишь затемно, устав от физического труда и стараясь оградить себя от гадости окружающего мира.

Ясно, что собака, укрывшаяся в метро от дождя, и собака с медалью «За отвагу» принципиально отличались друг от друга. Точно экстремумы гармонической функции, они стояли по разные стороны турникета.

— Что за функция, Джони? — спросила Vi.

— Божий промысел, должно быть. Не знаю.

Вика выглядела унылой, но всё же нет-нет, а и принуждала себя к оптимизму. «Дурья моя башка», — любила повторять она и смеялась. «Мне было знакомо её состояние, — признаётся автор, — ведь я и сам смеюсь над собой, добавляя цену реальности и так обманываясь». Иными словами, проблема заключалась в следующем: как не впускать в себя окружающую гадость?

Тургенев встретил их с распростёртыми объятиями. Вику он полюбил сразу же, едва увидев её на перроне: «Джони, да она точно Верочка в постановке Савиной. Помните эту пьесу?» — спросил Иван Сергеевич. Джони помнил, да что толку? Даже Мария Савина предпочла Ивану Тургеневу солдата. Митя, кстати, читал эту драму у Барнса. Солдат — и проще, и понятней. Что ж удивляться, думал он.

На обратном пути их настроение и вовсе упало.

Выйдя на улицу Щепкина, они увидели там каштаны и футбольный мяч. Дальше тянулось милицейское оцепление. Самодовольные слуги закона стерегли финал «Евровидения», и тут же не меньше тысячи придурков ожидали начала концерта. Они надели награды Джониного прадедушки и фотографировали друг друга, как будто ощущали себя наиболее продвинутой частью общества.

— Пора кончать с этим, Джони, — сказала Vi.

— Снова начнёшь новый путь?

Вика саркастически улыбнулась. В действительности было ясно, что тот же «маньяк» подстерегал её в любом краю и главная трудность взаимодействия с внешним миром заключалась в них самих: они жили по принципу пылесоса, а хотели быть прочным английским зонтом, изготовленным из грязеотталкивающей ткани.

— Нам необходим специальный фильтр, — Vi постучала себя по голове. — Небольшое устройство, вставленное в мозг.

Остаток пути они преодолевали всё те же трудности и, вернувшись домой, облегчённо вздохнули: их пылесос, набившись пылью, отключился. На остановке у Козловского переулка сидели две вороны и держались за руки. Время от времени они открывали клювы, но тут же и закрывали их. «Смотри, Джони, совсем как мы», — Вика кинулась было их кормить, но умные птицы не торопились. Они неспешно возились с едой — видно, хотели продлить минуту радости, а перед Джони словно разворачивался мультик.

Тогда-то он и позвонил профессору Мессенджеру из Глостерского университета (Д. Лодж, «Думают»). Мессенджер руководил кафедрой когнитивных исследований, и уж кто-кто, а он знал своё дело. В своё время Ральф испытал на Джони несколько своих приёмов. Всё это были довольно сложные инженерные решения, позволявшие комбинировать естественное человеческое сознание с элементами искусственного интеллекта. Прошёл год с тех пор, как Мессенджер сделал Джони последний регламент и отключил у него средства внешнего управления. Отныне профессор полагался только на механизмы внутренней эволюции своего пациента. Развиваясь, однако, Джони лишь изматывал и себя, и других. «Стать идиотом — вот и вправду лучшая перспектива в современном обществе», — рассуждал он.

Идея с мультиком не выходила из головы.

«Хотя бы что-то, — размышлял Джони. — Воспринимая окружающую гадость как мультфильм, нам с Викой было бы проще жить».

— У вас неполадки? — спросил Ральф, лишь только заслышал Джонин голос.

— Да, у нас неполадки, Ральф. Нам с Викой (помните ту актрису?) необходим художественный фильтр для интерпретации повседневной жизни. («Пусть делают, что хотят, — Вика буквально кричала в трубку, — я не собираюсь больше ни слышать, ни видеть окружающую реальность!»)

— Ральф, мы хотели бы воспринимать, собаку с медалью, милицейское оцепление, конкурс «Евровидения» и электорат «Единой России» как мультипликационную картину без звука и с титрами на незнакомом языке. Не могли бы вы нам помочь?

— Небольшое устройство, вставленное в мозг, — добавила Vi, постучав себя по голове, и Джони услышал в трубке добродушный хохот Ральфа Мессенджера. Да, он согласен. Ему и самому любопытно: «Let's go. I have with me Disney and Anime» («Приезжайте. Могу предложить Дисней и японские анимэ»).

Они выбрали анимэ в порнографическом стиле, и уже в субботу им вживили в мозг специальные микросхемы. Ральфу ассистировала Людмила Лиск. С тех пор как он по глупости связался с нею в Праге, Лиск так и работала на кафедре когнитивных исследований. То и дело лаборант, воспитанная на классовой борьбе, требовала от Мессенджера повышения зарплаты, всякий раз угрожая ему разоблачением в изнасиловании. С этой Лиск профессор ещё намучается, сокрушался Джони, но лишь беспомощно разводил руками.

— Ну вот ты и стала киборгом, — сказал он Vi за чашкой кофе в кафе «Антракт» у Трифоновской улицы.

Титры в их мультиках шли на сомалийском языке. Примечательно, что в нём нет слов «честность» и «совесть». Об этом Джони рассказала Наташа Рёнэ. «Джони, — писала она, — в сомалийском языке нет слов «честность» и «совесть». Скажется ли это на подстрочнике к мультикам?» Этого он не знал да и не хотел знать. Ни он, ни Вика не собирались вникать в сюжет анимации. Похоже, Рёнэ и сама хотела вставить себе в голову микрочип, но опасалась психического расстройства. Им же с Викой было всё равно. Они ничего не теряли.

Они смотрели мультик без звука.

Митя не раз перечитывал этот рассказ. В первый раз он показался ему полным безысходности, но впоследствии его мнение принципиально изменилось. Сегодня в Митином понимании «Мультик без звука» был самым оптимистическим рассказом. Митя не сомневался, что таковой являлась сама идея. Пусть бы даже и микрочип, рассуждал он. Ясно, что мультик — это всего лишь метафора. На самом же деле трансформация представлений об окружающем мире — вполне действенный способ достижения пусть не счастья, но хотя бы в известной степени комфорта.

К тому же именно «Мультик без звука» подвиг Митю заняться потерянной любовью. И главное даже не в этом. Митя хотя бы задумался. Стоит задуматься — уже не перестанешь, удивлялся он. «Мне подходит всё, — писал как-то Джони, — что способствует размышлениям». Митя так и видел его на веранде «Шоколадницы» или где-нибудь в «Шантимэли» с микрочипом Ральфа Мессенджера в голове. В той же голове сидели и Хьюлет с Эмили, и философ Бердяев, и обе собаки, и Наташа Рёнэ — мученица за демократию и эмигрантка со стажем. Да кто там только не сидел: пилот аэроплана, вирус свиного гриппа, Иван Тургенев, милицейское оцепление, конкурс «Евровидения» и православные христиане. В сущности, кто бы там ни сидел, все они были МУЧЕНИКИ. Все они мечтали о счастье, но не знали, как достичь его.