Родом из ВДВ - Валентин Бадрак

Когда прозвучал доклад, комбат, почти не поднимая головы, вскинул брови и измерил вошедшего долгим пытливым взглядом, как будто впервые увидел его и изучал теперь черты лица и детали одежды вошедшего офицера. Возникла некоторая заминка, грозившая перерасти в неловкость, и Артеменко, уже опустив руку от козырька фуражки, не знал, что ему дальше делать. На всякий случай он продолжал стоять навытяжку перед своим начальником. Но в тот самый момент подполковник неожиданно легко и спокойно поднялся из-за стола, и, преодолев внушительную, в несколько шагов, дистанцию к двери, у которой стоял Алексей, властно протянул широкую, в тугих узлах суставов, ладонь для рукопожатия. Алексей слегка опешил, потому что этот жест был несвойствен комбату, но быстро протянул ему свою руку и встретил крепкое, увесистое и такое же властное, как и предыдущие действия подполковника, рукопожатие, в котором тяжелая рука командира оказалась почти что сверху его руки. Они были одного роста и не слишком отличались сложением, хотя обладавший широкой костью комбат казался шире и коренастее.

– Присаживайтесь, Алексей Сергеевич, – с этими словами, произнесенными также спокойно, с разделением каждого слова, комбат указал на жесткий казарменный стул, дополнявший скромную обстановку кабинета. Алексей удивился во второй раз: с чего бы это комбату называть его по имени-отчеству? Ведь на совещаниях всегда звучали директивно-приказные распоряжения, неизменно начинающиеся командным обращением «Старший лейтенант Артеменко», и только после того, как он поднимался и вытягивался перед комбатом с ответным, нелюбимым им кудахтаньем «Я», следовало лаконично-спартанское распоряжение. Несвойственные действия комбата озадачили и насторожили Алексея, и он послушно опустился на стул. И когда уже сел, не зная, куда пристроить руки, тут только заметил, что в кабинете находится еще один человек, в штатском. Он сидел тихо, словно притаившись в дальнем, противоположном углу кабинета и, как оказалось, с особым любопытством наблюдал за всем происходящим. Вдруг с кошачьей проворностью и поразительной мягкостью движений этот человек вынырнул из угла и предстал перед Алексеем и полковником Кротополовым. В руках у него была черная кожаная папка, какие обычно имеют при себе инженеры при посещении подотчетных им объектов. От неожиданности Алексей опять встал. Эти непонятные геометрические перемещения казались ему замысловатой командно-штабной игрой, о которой только он из всех присутствующих понятия не имел.

– Алексей Сергеевич, – опять с непривычной учтивостью обратился к нему комбат, – с вами сейчас побеседуют. Прошу быть предельно откровенным и честным во время этой беседы.

Голос комбата, и без того официальный, звучал теперь почти торжественно, как если бы он объявлял задачу перед строем батальона. От Алексея не ускользнуло, что Кротополов также несколько напряжен, а его долгие намеренные паузы и показное спокойствие являются не чем иным, как тщательно упрятанным раздражением.

Затем комбат повернулся к незнакомцу в штатском:

– Ну что ж, кабинет в вашем распоряжении, у меня как раз будет возможность до обеда лично проинспектировать четырнадцатую роту, пока их командир отсутствует.

– Спасибо вам, Геогрий Семенович. Я думаю, мне понадобится около полутора-двух часов, а затем еще столько же – для беседы со вторым ротным.

– Я пришлю вам капитана Белоконя к пятнадцати часам и предварительно проинструктирую в отношении предстоящей с вами беседы.

И опять комбат изумил Алексея демонстрацией невозмутимости, спокойствия и учтивости, сопоставимых с самообладанием индийских йогов. Но теперь уже по его едва заметно сжавшимся волевым складкам у губ Алексей отчетливо приметил, что подполковнику не очень-то приятна вся эта ситуация. Его нарочитая вежливость, по всей видимости, призвана была заретушировать неприязнь к штатскому, который имел необъяснимый, мистически таинственный статус, дающий ему непостижимые пока власть и влияние. В конце концов Кротополов неторопливо, оставляя после себя гулкий звук шагов, вышел. Алексей остался наедине с незнакомцем, и его мгновенно осенило: «Так вот почему Кротополов зол, его же из собственного кабинета на полдня выдворили».

Штатский с пригласительной полуулыбкой указал Алексею на стул, с которого он полминуты назад вскочил. При этом узкое, симметрично правильное лицо незнакомца с прямым греческим носом оставалось непроницаемым и неподвижным. В то же время глаза его, как два постоянно работающих прибора наблюдения, казалось, действовали независимо от остальных органов и частей тела. Он осторожно, не сводя взгляда с Алексея, переместился на место комбата за стол с зеленым сукном.

– Алексей Сергеевич, меня зовут Александр Дмитриевич. Я представитель Главного разведуправления Генерального штаба. Вы, вероятно, слышали о ГРУ?

– Так точно, слышал. Хотя конкретно у нас об этом никто ничего не знает.

Вопрос, впрочем, был риторический. Незнакомец, сидящий теперь напротив Артеменко в непринужденной позе и поигрывающий остро отточенным карандашом, сделал долгую паузу, как будто оценивая, какой эффект произвела его фраза. Сугубо военное «так точно» в ответе его явно покоробило. Эффект же, в самом деле, оказался глубокий, как будто к телу Алексея приставили электрошоковое устройство и затем произвели разряд немыслимой силы. Неужели это знак, предвестник нового, крутого поворота в его жизни?! Сердце Алексея беспокойно забилось. Чтобы сохранить внешнее спокойствие, Алексей с усилием напряг ноги. К чему это тошнотворное молчание? За несколько тяжелых мгновений, отделявших первый вопрос от второго, Алексей успел рассмотреть собеседника. Темный однотонный костюм придавал его худощавой и довольно щуплой фигуре стройность и аристократичность. Его лицо с тонкими чертами почему-то было бледно, как у чернокнижника, корпящего над тайными бумагами в полумраке кельи. Человек этот выделялся только тем, что ничего в нем нельзя было выделить. Кроме, может быть, этой неестественной бледности. Как же он отличался от румяных, пышущих здоровьем училищных офицеров, каждый из которых являлся яркой, выразительной личностью, хоть и не обладающей тонким вкусом и образцовым образованием. Алексей подумал, что, даже одень их всех в такие вот офисные костюмы, все равно они будут ходить косолапо, неуклюже и выглядеть сборищем арлекинов, собранных вместе для необычной клоунады. Тут же, в обстановке сплошного камуфляжа, где даже офицера с курсантом можно было легко спутать из-за схожести формы, этот грушник с его точеными чертами лица, костюмным великолепием и салонной манерностью выглядел инопланетянином, звездным пришельцем, заглянувшим в училище по дороге на Марс. Но, как оказалось, пришельцем уважаемым и почитаемым, о чем он был осведомлен и потому вел себя распорядительно, по-хозяйски.

– Не буду скрывать, ваше личное дело заинтересовало наших кадровиков, и по рекомендации ваших начальников мы с ним детально ознакомились. Начну с главного вопроса: вы бы желали служить в разведке?

Алексей чуть не захлебнулся воздухом. В этот момент ему вдруг захотелось выкрикнуть, что он на самом деле всю жизнь мечтал о подобной работе, о весомом деле, в котором можно ощутить себя частью огромной и таинственной силы. Вершащей гигантские дела, вертящей, может быть, целую планету – ради великой, разумеется, цели. Но он вполне осознавал, что с этого момента начинается уникальная, рискованная игра и роль свою он должен, обязан сыграть виртуозно, филигранно. Сказать этому столичному щеголю, что он, закопченный в полях старлей, давно ждал его прихода, что годы лепил из себя личность, корпел над томами по ночам и потому давно подготовлен, и что нет на всем свете ничего такого, что могло бы его испугать или отвратить? Нет, ни в коем случае! Тогда что же?! Быстрее, черт бы тебя подрал, отвечай же! Алексей осторожно, чтобы не выдать себя, перевел дыхание и как можно спокойнее, стараясь контролировать каждое слово, ответил:

– Откровенно говоря, я старался служить так, чтобы не только продвигаться по служебной лестнице, но и развиваться… В надежде на появление более… ответственной работы… Поэтому говорю однозначное «да».

После этих слов последовал допрос – неумолимый и настолько детальный, что Алексей вдруг осознал: этот человек знает о нем едва ли не столько же, сколько он сам. А может быть, даже больше. Некоторые вопросы заставляли его вспыхивать, подобно факелу, нырять в подземелье собственных мыслей, и его щеки пылали, он становился все более эмоциональным и заряженным, тогда как собеседник оставался фантастично невозмутимым, бесстрастным и порой напоминал манекена, периодически открывающим отверстием рот для включения записанных аудиофайлов – вопросов. Он все более ощущал себя неуютно и тревожно, как будто дело происходило в подвалах НКВД, и он без одежды стоял под яркой электрической лампочкой, которая раздражающими лучами прожигала его зрачки. Алексей заметил и то, что опытный кадровик незаметно увеличивал темп опроса, оставляя все меньше времени на обдумывание ответа. Сложнее всего стало, когда дошло до специфических вопросов.