Все мои ничтожные печали - Мириам Тэйвз
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я примчалась в аэропорт. Жду посадки на самолет, который доставит меня домой, к сестре и маме. Я зашла в «Лаш» и купила Эльфи крем для тела. У нее на удивление красивое тело для женщины под пятьдесят. Крепкие, стройные ноги. Мускулистые бедра. Ее улыбка – событие мирового масштаба. Она так дивно смеется. Она умеет меня рассмешить. Она не утратила детской способности удивляться: нет, ей просто не верится! Так не бывает! У нее чистая, гладкая, светлая кожа. Черные волосы и ослепительно зеленые глаза. У нее нет никаких жутких веснушек, родинок и волос на лице, как у меня. Ее кости не торчат из-под кожи, как скрученная арматура на свалке. Она миниатюрная и очень женственная. Совершенно роскошная, как французская кинозвезда. Она меня любит. Она не выносит сентиментальности. Она помогает мне хранить спокойствие. Ее руки не тронуты временем, у нее крепкая и упругая грудь. Маленькая, как у молоденькой девочки. Ее глаза – влажные изумруды. У нее очень длинные ресницы. Зимой на них налипают снежинки, и, когда мы были детьми, она просила меня постригать ей ресницы мамиными маникюрными ножницами, чтобы они не закрывали обзор. На выходе из магазина я своротила стойку с бомбочками для ванны – ярко-желтыми, как теннисные мячи, – они рассыпались по полу, и я не знала, как их собрать. Продавщица сказала: Ничего страшного. Не могу вспомнить, заплатила ли я за крем. Я еду домой.
9
Когда Эльфи уехала в Европу, мама тоже решила эмансипироваться, поступила на университетские курсы и получила квалификацию социального работника, а позже – психотерапевта. К тому времени наши церковные старейшины, как говорится, махнули рукой на женщин из семейства фон Ризенов. Получив диплом, мама устроила кабинет в гостевой спальне, и к нам в дом потянулись несчастные, недовольные жизнью, рассерженные меннониты. Обычно они приходили тайком, потому что психотерапия считалась чем-то постыдным, даже хуже, чем скотоложство: скотоложство в какой-то мере простительно в изолированных сельских сообществах. Мамины клиенты не всегда расплачивались деньгами. Это были простые фермеры, бедные механики и домохозяйки, не имевшие собственного дохода. Иногда, возвращаясь домой, мы с Эльфи находили в прихожей замороженные куски мяса, живых кур в гараже или яйца на лавочке у крыльца. Иногда во дворе под нашей машиной лежал какой-нибудь незнакомый мужик и чинил коробку передач или какая-нибудь посторонняя женщина стригла нашу лужайку и поливала цветы, а вокруг нее вились детишки мал мама меньше.
Мама считала неправильным требовать плату с клиентов, если у них не было денег, но они все равно ей платили так или иначе. Однажды мы с Эльфи вернулись с прогулки и обнаружили на кухонном столе две большие пули. Мы спросили, зачем они здесь, и мама сказала, что одна из клиенток попросила ее оставить их у себя, чтобы у нее не было искушения пустить их себе в голову. Как она собиралась пустить себе в голову сразу две пули? – спросила Эльфи. Вторая – для ее дочери, сказала мама. Чтобы не оставлять ее в этом мире совсем одну.
Мы с Эльфи вышли во двор и уселись на ржавые качели. Эльфи разъяснила мне ситуацию. Почему эта женщина просто не убежит вместе с дочерью? – спросила я. Эльфи мне не ответила. Я повторила вопрос. Почему эта женщина просто не… Эльфи меня перебила: Так оно не работает. Люди, сидящие в тюрьме, скорее попытаются убить себя, чем сбежать. Я просила: Если бы мы оказались в ужасной опасности, ты бы убила меня первой, прежде чем убить себя? Я не знаю, сказала она. Смотря какая опасность. А ты бы хотела, чтобы я тебя убила?
Когда мама и ее сестра Тина были еще совсем маленькими, они однажды устроили гонки на велосипедах. Им преградила дорогу огромная фура, но они не остановились и не объехали препятствие, а проскочили прямо под грузовиком и выкатились с другой стороны, невредимые и задыхающиеся от смеха.
Однажды зимой, когда мне было десять, а Эльфи – шестнадцать, она организовала политические дебаты среди кандидатов от разных партий. Соорудила трибуны из картонных коробок, обклеила их соответствующей атрибутикой и позаимствовала у мамы таймер для Скрэббла, чтобы держать выступления под контролем. Папа был кандидатом от консерваторов, мама – от либералов, Эльфи – от социал-демократов, а я – от коммунистов. Хотя я не смогла назваться коммунисткой из-за родительских страшных ассоциаций с Россией. Как-то раз за обедом Эльфи объявила, что она влюблена в Джо Закена, лидера коммунистической партии в Виннипеге. Папа аж подавился, действительно подавился, так что маме пришлось применять прием Геймлиха, чтобы он не задохнулся. Когда папа опять смог дышать, он заявил, что если Эльфи собирается замуж (в его представлении влюбленность неизбежно влекла за собой замужество) за Джо Закена, то ему, нашему папе, придется наложить на себя руки. В общем, я назвалась независимым кандидатом. Мы дискутировали о правах женщин и эвтаназии. Эльфи, конечно же, победила в дебатах. Она хорошо подготовилась. Она говорила с искренним пылом. Приводила статистику, подтверждавшую ее точку зрения. Ее тон был безжалостно убедительным, но всегда взвешенным и уважительным. Она показала глубокое знание предмета, красноречие и остроумие, и она победила.
Прошу заметить, что судьями были ее друзья из Виннипегской консерватории, и она – втайне от нас – купила им пива в качестве платы за беспокойство. Она была влюблена в одного парня из этой компании. У него были плетеный ремень и футболка, забрызганная краской. Он снял носки и ботинки и забрался с ногами в папино любимое кресло. Эльфи заранее позаботилась о том, чтобы из-под выреза ее кофты выглядывал краешек синего кружевного бюстгальтера. Тот парень не сводил с нее глаз, ерзал в кресле и буквально пожирал Эльфи глазами, так что в конце концов папа громко откашлялся и сказал: Господин судья, Ваша честь в зеленом кресле, вы вообще слушаете, как мы тут распинаемся?
Самолет приземляется. Мама и тетя Тина ждут меня в зале прилета. Стоят, держась за руки, у подножия эскалатора и наблюдают, как я к ним спускаюсь. Они похожи на крошечных близняшек, решительных, неустрашимых, готовых стойко нести свой крест. Они мне улыбаются, говорят что-то ласковое на плаутдиче и обнимают меня крепко-крепко. Багажа у меня нет, ждать не нужно, и мы быстро идем на стоянку к машине.
Мама садится за руль. Как всегда, вжимает педаль в пол, но сегодня я не прошу ее
