Ухожу, не прощаюсь... - Михаил Андреевич Чванов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Егоров рассвирепел еще больше, когда Слесарева на вершине накрыла непогода, он рвал и метал, боялись сунуться к нему, но на четвертый день точно в срок Саша Слесарев, все еще зло улыбающийся, без всяких ЧП вернулся с вершины со своими ребятами, свеженькими и загадочными, как будто они ходили не на сложное восхождение в условиях жесточайшей пурги, а тайком загорали где-нибудь вон за той мореной.
Спустился, своей подчеркнутой учтивостью заставил Егорова поскрипеть про себя зубами, сходил на другую вершину, — Егоров уже не придирался, что без красных ракет, хмуро отмолчался, — и на подвернувшемся вертолете укатил вниз, то ли в Домбай, то ли в Ткварчели.
— Чем здесь лежать, слетаю, — сказал Прохорову. — Все равно у меня пять дней отдыха.
Вернулся через четыре дня, хмурый и какой-то сгорбившийся. «Куда это его таскало?»— думал Прохоров, но со Слесаревым это и раньше бывало — приступы хандры во время безделья наваливались на него внезапно и также внезапно проходили, и Прохоров успокоился.
«Кандидат наук, белая кость, — раньше в подобных случаях посмеивался Сережа Поляков, — имеет полное право на такую роскошь, как хандра. А нам — некогда!»
2
А Слесарева «таскало» к морю. Впрочем, на вертолете он долетел только до Ткварчели, а дальше, твердо заручившись обещанием вертолетчиков, что они заберут его отсюда через три дня, спустился к морю на поезде и автобусе.
Он даже не пытался пробовать счастья в гостиницах, зная, что летом это совершенно бесполезно, а пошел на окраину города, на турбазу, уверенный, что там, в одной из инструкторских палаток для него всегда найдется раскладушка или хотя бы завалявшийся спальник — и не ошибся.
До вечера он даже успел с полчасика погреться на соседнем пляже, а потом, не то чтобы волнуясь, а как-то весь подобравшись, что ли, отправился в город. Уже около десяти лет, как он ни дня не бывал у моря, все время мечтал, но каждый отпуск — все горы и горы, и теперь три так неожиданно подвернувшихся и потому вдвойне счастливых дня в «Рио-де-Жанейро, где женщины, как на картине, и танцуют все танго», он решил начать с ресторана, точнее, с того, чтобы по-человечески поесть, за месяц ему порядком поднадоели экспедиционные высококалорийные концентраты.
Он обошел несколько ресторанов, пока, наконец, не прорвался в один из них — при гостинице «Южной». С трудом нашел место за столиком у колонны, за ним сидели молодая женщина и двое мужчин: один с сединой на висках, широкоплечий, элегантный, он явно ухаживал за ней, и толстячок в темных очках, который постоянно курил.
Все трое коротко, но внимательно посмотрели на Слесарева, на его облупленный нос и продолжали свой разговор.
Подошел официант. Слесарев заказал ужин.
— А что будем пить? — спросил официант.
— Ничего не будем.
Они снова коротко посмотрели на него. Он улыбнулся про себя и постарался взглянуть на себя их глазами: «Классический такой курортник с облупленным носом, вырвавшийся на месяц из-под гнета жены. Но в то же время странно: не хочет пить. Наверно, с похмелья».
И точно: широкоплечий мужчина с сединой на висках — он сразу понравился Слесареву: как просто и ненавязчиво ухаживал он за женщиной — осторожно предложил ему:
— Может, пригубите с нами…
— Нет, спасибо.
— Переусердствовали на пляже, нос-то спалили, — покровительственно улыбнулся мужчина.
— Нет, это в горах, — Слесарев тоже улыбнулся.
— В горах? — заинтересованно переспросил толстячок в очках.
— Да.
— Вы что, альпинист?
— В какой-то мере, — поморщился Слесарев, недовольный собой: сейчас начнутся дурацкие расспросы.
— А-а, — протянул приятный мужчина с сединой на висках. Все неловко замолчали.
— Как это ни странно, я когда-то тоже чуть не стал альпинистом, — снова повернулся к женщине приятный мужчина с сединой на на висках. — В месткоме вручили путевку, и поехал я, — снисходительно подтрунивал он сам над собой. — Не верите? Даже одно восхождение сделал? Конечно, незначительное… Кстати, нашим инструктором альплагеря был тогда Михаил Хергиани, наш выдающийся альпинист. Или, как его называют еще, «тигр скал». Он мне сказал как-то, что из меня мог бы получиться неплохой альпинист. Серьезно. Вы, конечно, знаете Хергиани? — опять покровительственно повернулся он к Слесареву. Но этот покровительственный тон почему-то не раздражал, а скорее забавлял Слесарева.
— Да, — неохотно ответил он.
— Теперь он уже, наверное, не ходит в горы.
— Не ходит, — сказал Слесарев.
— Что поделаешь — возраст!
— Дело не в возрасте, — все-таки начиная раздражаться снисходительно-покровительственным тоном так сначала понравившегося ему мужчины, сказал Слесарев.
— Ну как же? Ему теперь, наверное, уже под пятьдесят…
— Дело не в возрасте, — резко сказал Слесарев.
Мужчина с красивой сединой на висках виновато и недоуменно пожал плечами, а женщина удивленно и, как показалось ему, укоризненно подняла глаза на Слесарева.
— Он погиб, — торопливо сказал Слесарев. — Два года назад.
Мужчина с сединой на висках смутился.
— В горах? — потом спросил он.
— В горах. В Италии. И причиной тому был не возраст. Его накрыло камнепадом. Одним из камней перерубило веревку.
Слесареву особенно неловко было перед женщиной — и за свою резкость, и за неловкость, вызванную им за столом, и за то, что он вообще сел за этот столик. Он насупился и стал ожесточенно копаться в своей тарелке.
— А инструктором в нашей группе был Поляков, Сережа Поляков, — стараясь сгладить неловкость, после недолгого молчания сказал мужчина с сединой на висках. — Хороший такой парень. Как он пел под гитару!.. Его вы, конечно, не знаете? — повернулся он к Слесареву.
— Знаю… Знал. Он тоже погиб.
— М-да! — нахмурился мужчина. — И давно?
— В прошлом году. На моих глазах…
Слесареву стало еще более неловко, но что было делать. Женщина снова внимательно посмотрела на него, и — ему опять показалось, — укоризненно. И он торопился покончить с ужином. Чувствуя к себе повышенное внимание, уронил кусок мяса на скатерть— помороженные пальцы плохо держали вилку.
— А как ваша фамилия? — неожиданно спросил второй мужчина, толстячок в темных очках, до этого больше молчавший.
Слесарев смутился еще больше. Женщина, опершись на руку, с любопытством смотрела на него.
— Слесарев, — глухо сказал он.
— Слесарев? — выпрямился в кресле толстячок, торопливо сунул сигарету в пепельницу. — Александр Слесарев?
— Да, — уже растерялся Слесарев.
— Боже ты мой!
