Быстроногий олень. Книга 2 - Николай Шундик

После того как Майна-Воопка стал вместо него бригадиром, Кумчу еще более замкнулся в себе, неохотно выполнял приказания нового бригадира, исподтишка распространял о нем разные нелепые обидные слухи. Узнав, что в район междуречья пришли первые плоты бревен, Кумчу начал нашептывать пастухам самые невероятные опасения по поводу строительства. Слова его услыхал Майна-Воопка. Посмотрел новый бригадир в глаза Кумчу и сказал:

— Откуси язык свой, болтливый человек, собакам выбрось! Обо мне ты можешь говорить, что голове твоей вздумается, но о новых домах молчи. О них другие — честные люди — слова говорить будут.

— Видно, тяжелое время пришло, если молчун Майна-Воопка так много браниться стал, — злобно усмехнулся Кумчу. Не выдержав холодного взгляда бригадира, он ушел в свою ярангу, стал собираться в дорогу.

Сейчас Кумчу прислушивался к разговору оленеводов, выжидая удобного случая, чтобы снова высказать свои соображения.

— Такой дом не снесет пургой! В таком доме не будешь дрожать от холода! — донесся до него голос Тымнэро, сидевшего у костра в кружке молодежи.

— Ветер, который в голове твоей, Тымнэро, и дома перевернуть может, — наконец не выдержал Кумчу. Заметив на себе пристальный взгляд Мэвэта, он повернулся к нему, заговорил быстро, возбужденно:

— Что так смотришь на меня, Мэвэт? Или ветер, который в голове Тымнэро, и в твоей голове гуляет, пургу из твоих мыслей делает? Видно, ты тоже жилище люоравэтляна[13] на чужой непривычный дом променять решил? Наверное, и спать не по-человечески на высокой подставке будешь? Смотри, захочешь во сне повернуться — на деревянный пол упадешь, старые кости сильно зашибешь, болеть будут.

Мэвэт сунул под нос Кумчу свою трубку и сказал, с трудом сдерживая себя:

— Затянись из трубки как следует, может кусок шкуры, который во рту твоем болтается, снова языком человеческим станет.

Кумчу машинально затянулся из трубки Мэвэта и тут же вернул ее хозяину.

— И трубка-то твоя как-то по-другому пахнет, не чукотский дух я слышу в ней.

— Собака, у которой нюх испорчен, всегда мясо с рыбой путает, — не уступал Мэвэт.

Оленеводы молча, с затаенным напряжением прислушивались ж перепалке между Мэвэтом и Кумчу.

Красный, с узкими злыми глазками на широком лице, Кумчу лихорадочно обдумывал ответ Мэвэту.

— Что же, ладно. Зимой в гости к тебе в этот дом приеду, ночью ждать буду, когда с постели-подставки на пол упадешь, ждать буду, когда место рядом с твоей женой для меня освободится, — наконец нашелся он сказать.

— Нет уж, я лучше твою жену с собою рядом с краю положу, чтобы самому на пол не свалиться.

Быстрый ответ Мэвэта вызвал у оленеводов смех.

Кумчу нахохлился, умолк, с горечью признаваясь себе, что в поединке с Мэвэтом потерпел поражение.

— Я думаю, люди, надоело вам слушать, как двое мужчин, будто старухи сварливые, языками болтают. Давайте делом займемся! — сказал Мэвэт.

— О каком же это деле ты говоришь? — поинтересовался Кумчу.

— Вот посмотрите, сколько камней валяется как раз там, где дома строить будем. — Мэвэт встал и широким жестом показал на камни вокруг стойбища.

— Правильно бригадир говорит! — поддержал Мэвэта пастух Раале.

— Пойдем! — предложил своим друзьям Тымнэро и, ни слова ни говоря, направился к первому камню, выбрав потяжелее.

Через четверть часа люди были захвачены работой.

— В кучу, аккуратно складывайте камни! Они нам еще пригодятся, когда дома будем строить! — распоряжался Мэвэт.

А Кумчу по-прежнему сидел на бревнах и думал о том, откуда взялась у людей, которых он знал с детства, эта охота ворочать тяжелые камни.

— Го-го-го! Люди! Вы что это вздумали новую гору из камней делать! — вдруг послышался звонкий голос Воопки. Кумчу резко повернулся и увидел подходивших к стойбищу Воопку и Майна-Воопку. Братья минуту наблюдали за работой и вдруг, словно сговорившись, взяли по камню и потащили их в кучу.

— Чаю попейте сначала! — крикнул им Мэвэт.

— Не мешай нам! — отозвался Воопка. — Пусть Кумчу за нас чайку попьет, все равно ему скучно на бревнах сидеть!

Кумчу выругался и пошел прочь от стойбища к реке, где вверх дном лежала его легкая моржовая байдарка. Оглянувшись, он прежде всего увидел своего бригадира. Обхватив могучими руками огромный камень, Майна-Воопка легко нес его к возвышавшейся куче камней. Суровое худощавое лицо его было сосредоточено, спокойно. Он и эту работу выполнял так, как работал всегда: серьезно, добросовестно, вдумчиво.

«Не камень, а скалу на руки взял. Забыл, что совсем не для его бригады дома здесь строить будут», — подумал Кумчу и еще быстрее зашагал к своей байдарке.

— Все камни собирайте, и даже маленькие! — кричал Мэвэт, позабыв, что он пришел домой выспаться после бессонной ночи.

4

Журба сидел за небольшим складным столиком в палатке, задумчиво глядя на улицу через открытое слюдяное окно. В палатке, пригретой солнцем, было тепло и уютно. Перед Владимиром лежал на столе устав сельскохозяйственной артели, который он переводил на чукотский язык.

Выбрав в стопке бумаг чистый лист, Журба принялся составлять список русских слов, вошедших в чукотский язык за годы советской власти.

— Школа, ученик, тетрадь, карандаш, мел, — бормотал он, — колхоз, председатель, сельсовет, секретарь, комсорг, собрание…

Все новые и новые слова приходили на память. Владимир достал из фанерного ящика объемистую папку, где лежали его записи по чукотскому языку.

Уже четвертый год Журба и Солнцева кропотливо работали над чукотским букварем, тщательно отбирая материал, проверяя его на занятиях.

«Новая лексика обязательно должна найти свое место в нашем букваре», — рассуждал Владимир, вчитываясь в страницы своих черновиков.

Записав эту мысль в тетрадь, он подобрал несколько примеров. «Надо сообщить Оле», — подумал он и взял в руки следующую работу. Это был перевод на чукотский язык зоотехнических и ветеринарных правил по оленеводству, который Владимир сделал по просьбе Нояно. С каким усердием Нояно переписывала эти правила для каждой бригады.

«Сколько дней я уже не видел ее?.. Третий день!»

Журба встал и принялся ходить по палатке. Лицо Нояно, с ласковыми глазами, стояло перед ним. Он мечтательно улыбнулся и вскоре поймал себя на том, что шепчет какие-то необыкновенно нежные слова. Смутившись, он осмотрелся: не подслушивал ли кто-нибудь…

А Нояно в это время с огромным трудом, превозмогая усталость, взбиралась вместе со стариком Ятто и пастухом Воопка на высокий перевал, добираясь к району междуречья. Бесконечные цепи гор, мрачные, с отвесными ущельями, тянулись с востока на запад. Черные, в глубоких трещинах скалы всегда полны глубокого безмолвия. Только изредка прошумит крыльями сова, и снова тихо до звона в ушах. Нояно спотыкается, но не отстает от оленеводов. Усталые глаза ее пристально осматривают одну гору за другой. Некоторые из них уже прихвачены кое-где красной и коричневой краской подкрадывающейся осени. Где горы яркого цвета, там растут травы, там есть жизнь…

— Скажите, вы никогда не пасли оленей по склонам вон тех сопок, которые заворачивают на север, — спросила Нояно Воопку и Ятто, извлекая из походной сумки толстую тетрадь.

— Все равно, девушка, всю землю на бумаге не пометишь, — с усмешкой заметил Ятто.

— Ничего Ятто, я должна записать. Нашему колхозу надо все пастбища знать, — и девушка, присев на корточки, приготовилась записывать.

Нояно хорошо понимала, насколько важно для колхоза собрать самые точные сведения об оленьих пастбищах именно теперь, когда намечалось перераспределение пастбищ между бригадами.

— Ну как, сейчас пойдем на пастбища у речонки Койныкай или потом, когда отдохнем в стойбище? — спросил Воопка, обращаясь к Нояно.

Девушка закрыла глаза, прислушалась, как ноют усталые, натруженные ноги, и, тяжело вздохнув, ответила:

— Нет, сейчас я уже не смогу туда дойти. Страшно устала. Пойдем лучше домой.

— Скажу честно тебе, девушка, я хоть и много за свою жизнь ходил, привык к этому, но тоже очень устал, — улыбнулся Ятто. — Да и Воопка, наверное, скоро на землю повалится и спать целые сутки будет.

Воопка потуже подвязал тесемки торбазов и взмолился:

— Пойдемте скорее в стойбище. Первый раз в жизни вижу такую сильную женщину…

Нояно с трудом встала, сделала несколько неверных шагов.

— Не упади, девушка, — осторожно поддержал ее за руку Ятто.

Когда начался спуск с перевала, перед глазами путников открылось стойбище. Красным огоньком пламенел флаг над палаткой. Нояно на мгновение остановилась, первое, что ей пришло в голову при виде палатки, это мысль о Владимире. Она много думала о нем в своем тяжелом пути по речным долинам и горным перевалам. И думы эти, похожие на неясные мечты, помогли ей незаметно пройти не один десяток километров.