Шампавер. Безнравственные рассказы - Петрюс Борель

Пасро,

студент-медик, улица Сен-Доминик д'Анфер, 7.

Надо думать, Комиссия жалоб доложит этот проект на ближайшем заседании. Будет очень жаль, если предложение это не будет принято к сведению и палата перейдет к очередным делам.

VII

Ах, это дурно!

Пасро посещает Филожену. – Пасро разыгрывает ее и издевается над ней. – Они идут погулять на огороды. – Пасро как бы ненароком натыкается на дом кормилицы и ведет Филожену в одичалый заброшенный сад. – Что может быть слаще уединения? – Пасро намекает на свои подозрения, Филожена возражает. – Он разыгрывает ее и издевается над ней. – Час преступления близится, помолимся богу! – Под липами; заметьте, пожалуйста, что это отнюдь не роман, продолжающий Жан-Жака и Ричардсона.

Точно в назначенный час появился Пасро. Отворяя ему двери, удивленная Мариэтта вскричала:

– Как, это вы, мой милый студент? Увы! Хоть мне и очень приятно вас видеть, но я считала вас мужественнее и надеялась, что вы не переступите больше порог этого дома; должно быть, несмотря ни на что, вы ее все-таки любите? Видно, вам никак от нее не отстать?

– Надеюсь, милая моя, ты по крайней мере не проговорилась ни о чем на мой счет и она не подозревает, что я сколько-нибудь к ней переменился?

– Нет, что вы!

– Ты не сказала ей, что я был тут, когда принесли записку от полковника?

– Нет, я не должна была это говорить.

– Она дома?

– Мне бы следовало сказать – нет. Боже мой, боже мой! Как мало в вас душевного благородства! Или сколь вы достойны жалости, что так неудачно влюбились в такую… Вас обманывают, и вы это знаете!

– Ты вот меня так обвиняешь, а знаешь, какую клятву я дал, знаешь, что у меня на сердце?… Оставь при себе свои упреки, Мариэтта.

– Войдите, она у себя в спальне.

Филожена только что встала из-за стола и, растянувшись на диване, переваривала обед, сытая и раздобревшая, как корова, вдосталь наевшаяся клеверу.

– А, вот и вы, господин ветреник, придется вам подрезать крылышки! Ваша подружка трое суток уже вас в глаза не видала!

– Вы запросто меня записали в ветреники, дорогая; когда я прихожу к вам, вас никогда нет дома: мадам катается по городу верхом.

– А что ж плохого в том, чтобы ездить верхом? Вы как будто меня упрекаете?

– Далек от этого…

– Ну, идите сюда, я вас поцелую в лоб и заключим мир; идите! Бедный вы мой, кажется, что мы уже целую вечность не виделись.

– Вы же не только в манеже занимаетесь, вам еще, верно, и теорию приходится изучать?

– Да, мне кажется, что…

– Ну и какие же повороты вы уже прошли? Какие положения?

– Почему ты мне сегодня не говоришь «ты»? Мне больно от этого чопорного «вы»; можно подумать, что вы обижены?

– Обижен! чем?

– Откуда я знаю!

– Разве ты для меня не та же, что и прежде? Всякий раз такая же добрая, любящая, искренняя?

– Всякий раз! Ты бы меня обидел, если бы стал сомневаться.

– Как, сомневаться в тебе! Ты сама меня этим обижаешь!

– Какое счастье! Я вижу, что ты меня все еще любишь! Я тоже тебя очень люблю, мой Пасро!

– Как я могу не обожать тебя? У тебя дивное тело, дивное сердце! Мог ли бы я найти кого-нибудь достойнее? Нет, никогда. Господь тому свидетель.

– Как ты великодушен, милый, ты меня просто умиляешь!

– Счастлив, тысячу раз счастлив юноша, которому небо посылает, как мне, чистую и верную жену!

– Счастлива, тысячу раз счастлива чистая женщина, которой небо посылает благородного и нежного друга!

– Жизнь им будет проста и легка!

– Ты что-то усмехаешься, Пасро?

– Ты же видишь, что это от восторга. Ты смеешься, красавица?

– Ты же видишь, что это от радости. Не отталкивай меня так, миленький, ты сегодня что-то холоден и мрачен, а ведь ты всегда такой нежный и так меня ласкаешь!

– Чего же ты хочешь от меня сейчас?

– Я ни о чем тебя не прошу, Пасро, но мне с трудом удалось тебя поцеловать. Стоит мне коснуться твоих губ, как ты отстраняешься, и мне становится страшно от твоего пристального взгляда! Ты что, болен, тебе нехорошо?

– Да, нехорошо!..

– Бедняжка! Хочешь чаю?

– Нет, мне надо подышать воздухом и походить пешком. Выйдем.

– Сейчас ночь. Очень уж поздно.

– Тем лучше.

– Что-то не хочется.

– Ну как знаешь.

– Нет, нет! Не обижайся, я исполню любое твое желание.

Они вышли. Пасро молча вел свою любовницу под руку, как сокрушенный супруг ведет жену, когда медовый месяц уже кончился.

– Но почему тебе непременно захотелось идти сюда по этим гадким пустынным дорогам? Пойдем лучше на бульвар Бомарше.

– Дорогая, мне нужны уединение и темнота.

– Какой же дорогой мы с тобой пойдем посреди этих огородов? Аллеей миндальных деревьев, что ведет на кладбище? ты хочешь повести меня на могилу?

– Мне нравится тишина этих мест, я тут рос в доме моей кормилицы, жены огородника. А вот видишь там направо лачужку? Это дворец мужа моей кормилицы. Давно я здесь не был, давно не видел этого милого человека. Сколько пробуждается светлых воспоминаний! Если бы не было так поздно, я бы зашел их расцеловать; но это люди, у которых нет ни пороков, ни честолюбия, они ложатся и встают вместе с солнцем, в противоположность разврату, которому надобны долгие ночи, чтобы их коротать, – ведь он как филин прячется от дневного света. Посмотри-ка на эти чудесные сады, на ухоженные грядки огородов, это все их труды. Вон на той дорожке я научился ходить. А вот совсем заброшенный участок, прежде тут был богатый питомник; владелец его совсем молодой еще парень. А вот проем в изгороди, пойдем, погуляем немножко под этими липами.

– Что за странная мысль! Ты не боишься, что нас примут за разбойников?

– Не бойся, милая, здесь никто не сторожит. К тому же меня знают соседи и сам хозяин этого участка, весной я часто приходил сюда и гулял один.

– Как темно вокруг; без тебя, Пасро, мне было бы страшно.

– Какое ты дитя!

– В такой глуши запросто могут убить!

– Ты так думаешь?

– А кто тут придет на помощь? Кричи себе сколько хочешь…

– Да, кричи, не кричи, никто не услышит!

– А не пойти ли нам по малиннику, Пасро?

– Нет, нет, пройдем по липовой аллее.

– Послушай, Пасро, ты меня загоняешь, как лошадь. Я очень устала.

– Тогда присядем. Какое это счастье, побыть вдвоем с любимой, тем более ночью! Ничего не слышать во мраке, когда вокруг одни только заросли да камни… И в этой мертвой тишине слушать, как в ответ твоему бьется другое сердце, бьется только для тебя одного. Среди всей этой унылой и равнодушной природы сжимать в объятьях пламенное существо, ради которого ты позабыл всех на свете, ту, которая пьянит тебя поцелуями своих горьких уст, больше никому не доступных, и баюкает тебя ласками.

– О мой Пасро, как это упоительно! Я и не знала, ведь это в первый раз под открытым небом я говорю с любимым о любви. Мы с тобой всегда сидели в душной комнате, насколько же здесь лучше, чем в четырех стенах.

– Если мы останемся верны друг другу до старости, то с какой радостью, даже на краю могилы, мы будем вспоминать об этой ночи; это же ведь не мимолетная связь, а навеки…

– Навеки, на всю жизнь!

– Скоро дядя, мой опекун, приведет в порядок мое состояние и выделит мне мою долю, и тогда, как только я буду свободен, мы обратимся к закону, чтобы он нас соединил, а если моя родня придет справляться о том, какое за тобой приданое, в ответ я им только перечислю твои добродетели.

– Я сама не своя от радости! Сколько в тебе великодушия к бедной девушке, которая только и умеет, что любить тебя! О! Скорее бы настал этот день! Мне не терпится начать жить вместе! Не ласкай меня так, Пасро, мне худо, ты меня убьешь!

– Убить тебя, прекрасная людоедка! Это было бы очень стыдно и жаль.

– Да, ведь это такая радость, когда женщина любит человека ради него самого, и только ради него.

– Как ты, не правда ли?

– Пощади мою скромность.

– Ведь это такая редкость – женщина искренняя, простодушная и верная, как ты.

– Ты заставляешь меня краснеть.

– Берегись! Краснеют только от застенчивости или от стыда!

– Боже мой! Отчего ты сегодня со мной так резок? Какая грубость в обращении, какая холодность! Стоит мне поцеловать тебя или приласкать, как ты содрогаешься, точно я прикасаюсь к тебе раскаленным железом. Может, ты что-то против меня имеешь? Может, я чем оскорбила тебя, может, ты мной недоволен, любовь моя? Нам надо поговорить, ты должен высказать все, что у тебя на сердце, излить свое горе; я твоя подруга, не скрывай от меня ничего, я утешу тебя.

– Отрава и орвьетан[317] – все вместе!

– Что ты имеешь в виду? Вот видишь, ты от меня что-то скрываешь; ты страдаешь из-за меня, я чем-то тебе мешаю. Боже мой, что за тайны? Скажи, открой мне все, прошу тебя! Скажи, в чем я виновата, я заглажу свою вину, пусть даже ценою жизни! Ты сердишься на меня? Меня оклеветали? Бывают же такие изверги!..

– Да, друг мой, это правда, тебя оклеветали, хоть я этому и не верю. Злодеи очернили тебя; они говорят, что ты мной играешь, что ты мне изменяешь направо и налево. Только будь спокойна, я ничему не верю. Это подлая ложь!