Шампавер. Безнравственные рассказы - Петрюс Борель

– Вы кого-то ждете, сударь?

– А вам какое дело, молодой человек?

– Очень даже большое.

– Вы взялись за неблаговидное занятие, сударь; вы думаете, что я не заметил, как вы сейчас за мной исподтишка подсматривали?

– Вы ждете женщину, не так ли?

– Нет, сударь, гермафродита.

– Неудачное вы выбрали время для шуток.

– Хлыщ!

– Вы правы, сударь, по части телосложения мне очень до вас далеко и на весах у мясника вы потянете больше; но меня не пугает ни ваш зычный голос, ни ваша широкая кость. Поверьте мне, есть только одно-единственное превосходство – превосходство ума, а умом вот вы что-то не очень вышли.

– Что вы там еще воркуете?

– Согласитесь, а в таких делах стыдиться нечего, вы ожидаете девицу, мадмуазель Филожену, только напрасно вы ждете, разве что чудо случится, да чудеса-то нынче вышли из моды. Не придет она, ручаюсь вам головой.

– Во всяком случае, не вам ей в этом помешать.

– Не зарекайтесь, господин полковник Фогтланд.

– Откуда вы знаете, как меня зовут? Разрази меня картечь! Ничего не понимаю.

– Вы рассчитывали найти здесь только мраморного кабана, а нашли двух, да вдобавок одного живого, и он готов с вами драться!

– Нет, сударь, я нашел всего только кабана и свинью.

– Вы предоставляете мне выбор оружия?

– Никак и у вас есть чувство чести! Все в мире перевернулось. Вы вообразили себя солдатом, дитя мое, вы ведете себя, как бретер. Ну, что же, вы и прогадали, и выгадали. Урок-то я вам дам хороший.

– Хватит этого покровительственного тона, вы мне жалки, хоть вы и рубака.

– Разрази меня картечь! Сопляк бунтует.

– Не подходите ко мне, господин карабинер, от вас несет конюшней!

– Хлыщ! Дай я себе волю, я бы тебя отшвырнул сапогом.

– Вглядитесь в меня получше, похоже ли, что я трушу? Мужчина есть мужчина. Знаете, что может сделать сила воли? Ваш император, чьи следы вы благоговейно целовали, был вам, как и я, всего до пупа! Да, прошли те времена, когда солдафон стоял превыше всех и награждал тумаками граждан, времена, когда перед рекрутом в карауле трубку изо рта вынимали. Вам придется со мной драться!

– Вы этого хотите, что ж, я буду драться; в буквальном переводе это будет значить – я вас убью.

– Ну, это как сказать! Плохой цирюльник как раз может искромсать щеки.

– Итак, завтра утром. Где мы встречаемся? Булонь или Монмартр?

– Монмартр.

– В котором часу?

– Назначайте сами.

– В восемь.

– Хорошо.

– Хоть всякий мужчина есть мужчина, как вы изволили изящно выразиться, я не люблю неизвестности: разрешите узнать ваше имя.

– Пасро.

– Чем вы занимаетесь?

– Студент.

– Разрази меня картечь! Жалкие харчи!

– Если бы нам не предстояло биться насмерть, я принес бы мою сумку и предложил свои услуги, чтобы сделать вам перевязку; зато в случае, если вы, чего доброго, пожелаете, чтобы я вас вскрыл и набальзамировал после того, как вы испустите дух, то честь имею просить вас считать меня покорнейшим слугой.

– Так вы медик? Мы, оказывается, с вами собратья.

– Я собрат многим людям.

– Господин школяр?

– Господин солдафон?

– Однако, разрази меня картечь! Девица-то, видно, не придет!

– Полагаю, что нет.

– Может, я понапрасну давеча погорячился? Может, вас прислала Филожена, чтобы предупредить, что не придет на свидание? Может, она больна?

– Серьезно больна.

– Вы что, ее лечите?

– Да, лечу.

– В таком случае примите мои извинения, я так грубо с вами обошелся, но я ведь не знал…

– Завтра, в восемь часов утра на Монмартре!

– Умоляю вас, скажите мне только, как ее здоровье? Что с ней случилось? Она опасно заболела?

– Какое оружие мы выбираем?

– Умоляю вас, ответьте мне! Какой вы жестокий, а еще врач! За невольное оскорбление, за оскорбление, которое я прошу вас простить мне… Ответьте мне, она тяжело больна? Она при смерти? Я побегу к ней. Отвечайте же! Если бы вы только знали, как я ее люблю!..

– Если бы вы знали, как она любит меня!

– Это моя любовница!

– Это моя любовница!

– Как, Филожена?

– Да, Филожена.

– Разрази меня картечь!

– Убей меня бог!

– Я потрясен…

– Я восхищен. Я перехватил вашу милую записку и вот пришел сюда наместо Филожены спросить у вас, по какому праву в эти три месяца, что она была моей, была единственной моей подругой, вы впутываетесь в наши отношения?

– Сначала вы ответьте! Вот уже два года как я ее содержу, так по какому же праву вы впутываетесь?

– Как! Вы ее содержали?

– Да! Самыми настоящими экю, которые имеют сейчас хождение.

– Ах, мерзавка!.. Я хорошо сделал…

– Что вы сделали?

– Ничего.

– Поклянитесь мне, что вы уже три месяца ее счастливый любовник; должен же я знать, как мне поступить…

– Клянусь Христом богом! Но и вы поклянитесь мне, что вот уже два года вы ее счастливый содержатель!

– Клянусь Мартином Лютером!

– Клевета!

– Сами вы клеветник!

– Я не говорю, что вы не пытались завладеть ею приступом, но вас отшили.

– И я не говорю, что вы не пытались пробить брешь, только понапрасну просидели в осаде.

– Какое же оружие мы окончательно избираем?

– Вы окончательно решили драться? Уж верно, чтобы отомстить за ее неприступность.

– Напротив, за ее доступность.

– Бахвал!

– Фанфарон! Вы что думаете, что можно безнаказанно вырвать возлюбленную из моих объятий! Жестоко ошибаетесь, запоздалый селадон.[320]

– Вы пришли сеять плевелы на моем поле.

– Вы пришли, уж конечно, выклянчивать себе любовь за золото.

– Эта женщина моя, я сохраню ее, я хочу ее, она мне нужна, я защищу ее от всех обидчиков, я поддержу ее! Смерть тому, кто собирается стать браконьером на моих угодьях!

– Вам придется драться, господин полковник!

– Я убью вас.

– Ваша мрачная репутация известна. Но коль скоро я не владею шпагой, да и к тому же близорук и не умею стрелять из пистолета, то попрошу вас положиться на волю случая!

– Охотно. Тем более что я не люблю убийства, а это означало бы вас убить. Будь вы даже человеком храбрым, борьба была бы неравной: уменье есть уменье, тут уж ничего не поделаешь!

– Только случай может уравнять шансы, и я положусь на судьбу.

– Но подумайте, друг мой, я не люблю становиться к барьеру из-за пустяков: скажу вам откровенно, у меня нет безумной жажды мщения, я не питаю к вам ненависти, и если вы заверите меня, что навсегда отказываетесь от всяких посягательств на Филожену и не будете покушаться на мою собственность, я положусь на ваше честное слово, я ведь вижу, что вы человек порядочный, и этим все будет сказано. Угодно вам?

– Вы смеетесь.

– Нисколько! Нас двое наездников, а кобыла одна, пусть же она достанется победителю.

– Ну, в таком случае пеняйте на себя: так же как и вы, я буду непоколебим, и тогда не просите пощады и милости, я дам волю моему гневу.

– Пусть она достанется победителю! Хотите тянуть жребий – один пистолет будет заряжен, а другой нет?

– Мне это не по душе.

– Тогда кинем жребий?

– Это же просто мальчишество.

– Вы во что-нибудь играете?

– Нет.

– Я тоже. Шансы у нас будут равные, вот и разыграем нашу жизнь.

– Отлично! Но во что?

– В шашки или в домино?

– Идет. Зайдем в ближайшую кофейню.

– Нет, завтра.

– Завтра, завтра! Такие дела никогда не надо откладывать.

– Я должен пойти пообедать.

– Я не могу вас отпустить. Я пойду за вами следом. А не то вы, чего доброго, прибьете Филожену. Давайте окончим нашу ссору.

– Мне надо пойти пообедать.

– Давайте пообедаем; куда вы пойдете? Я пойду с вами.

– В первый же ресторан, вон там, на углу, на улице Кастильоне. Вам угодно пойти со мной?

– Благодарю вас. Каждый платит за себя.

Вот так и направились к улице Риволи наш школяр и наш солдат, или наш солдат и наш школяр, предоставляю каждому читателю возможность отдать первенство тому из них, кто придется ему больше по вкусу и кого он захочет предпочесть. Наверное, никакие новобрачные из тех, что когда-либо праздновали в этом заведении союз Гименея, так не подходили друг к другу, как эта пара. Плотный силач огромного роста, который, слава богу, мог бы послужить наблюдательной каланчой ныне покойному Матье Лемсбергу, убийца шпагою – вот одна сторона. Премиленькая рожица, полудетская и смазливая, – этот мог бы стать очаровательным врачом, особливо для дам, убийца по методе Бруссе[321] – вот другая сторона. Они заперлись в отдельном кабинете словно неспроста, я уверен, что официанту пришли в голову нехорошие мысли. Это лишний раз доказывает, что никогда не следует судить по внешности. Убоимся же поспешных суждений: так ведь легко бывает принять, как в этом случае, людей, собирающихся перерезать друг другу горло, за тех, кто готов заключить друг друга в объятия.

– Этот ужин будет последним для одного из нас и станет его предсмертным причастием, – сказал Пасро, – так пусть же он будет обильным. Не посчитаемся с законом Генриха Второго[322] против излишеств, который сам он, конечно, не раз преступал в честь госпожи Дианы[323] и которым мы можем пренебречь с еще большим основанием в честь госпожи Смерти.