«Если», 2011 № 01 - Журнал «Если»

Мальчик внезапно поднял голову, возможно, почуяв на себе мой взгляд, и присмотрелся ко мне, без брезгливости, только с любопытством и… неприязнью? Почему? В свое время взрослые мужчины не вызывали у меня отвращения или ненависти. Я просто опасался их и того, на что они способны. Взгляд мальчика двинулся дальше, упал на Оддни Прекрасную, дрогнул, скользнул вбок, вернулся, задержался. Мальчик покраснел и уткнулся в комикс, повернувшись к нам спиной, — очень скованный, страшно смущенный.

Я обратился к Оддни.

— Ты что сделала?

— Сделала? Ничего. Посмотрела ему в глаза.

Хорошенькое «ничего»! Бедняга, наверное, сейчас грянется в обморок от жгучего стыда в сочетании с мучительным желанием. И от привычного уже страха, что каждому понятно, о чем он думает, особенно женщинам.

Оддни спросила:

— Вы знаете этих мальчиков?

Я со всем усердием постарался воскресить в памяти этот день. Слишком много их было, таких. Мы приходили сюда не реже раза в неделю, полистать комиксы и выпить у фонтанчика с газировкой по шоколадной коле. Боже ты мой, я и сейчас помню ее вкус! Ничего подобного в нашем наиновейшем мире не было.

Запомнил бы я день, когда увидел старикана с физиономией в парше, слегка похожего на Бена Гримма, человека с ну очень сильной экземой? Вероятно, нет. А как насчет потрясающей красотки, несуразно выряженной в грубые, скверно сидящие мужские шмотки?

Возможно. Но я не помнил.

— Жирдяя звать Ларри, смазливого — Нил. Противный юнец с комиксом — Алан. Двое других дразнят его Чучело-Беркучело.

Она испуганно взглянула на меня.

— Алан Берк? Но…

Снова посмотрела на троицу. Я медленно кивнул.

— Да.

— Значит, мы в вашем прошлом? Не стыкуется с тем, что говорил калдан.

Я сказал:

— Да, но к моим двенадцати годам Карибский кризис благополучно миновал. Здесь и сейчас — нет. Я, кажется, подозреваю, куда Варк Фан'ши мог нас отослать. Прорастить собственную ветвь? Сволочь!

Я повысил голос; Алан Берк опять обернулся. В его глазах пылало то, что литературные поденщики прежних дней, чьими опусами я тогда зачитывался, не сговариваясь, назвали бы «безумной догадкой». Я грубо бросил Оддни:

— Потопали. Лучше убраться отсюда, пока он не догадался, кто мы.

Снаружи с серого неба вяло сыпалась ледяная морось.

Тяжело было сообразить, что следует предпринять — что можно предпринять — в этой диковатой версии прошлого. В лесах над Марумско-Виллидж, откуда вскоре предстояло вынырнуть автостраде I-95, царило относительное безлюдье. Мне удалось стянуть большой кусок брезента, и мы соорудили маленький шатер, чтобы оставаться неподалеку от того места, где нас вытряхнуло из гипердвери.

Бессмысленно, но… что делать? Куда податься? Угнать машину? И укатить… куда, даже если допустить, что в эпоху до компьютеризации отделов дорожной полиции нас не поймают? Вся старая фантастика, все, о чем я читал и думал, все, о чем противный сопляк Алан Берк, должно быть, думал и теперь, внезапно напомнило о себе, но… без толку. Ну да, конечно — угнать машину, рвануть во Флориду, украсть деньги, вложить их в определенные акции. Кеннеди на будущий год убьют, и, пожалуй, я мог бы…

А убьют ли?

Если верить ежедневным газетам, которые я продолжал покупать, обстановка ухудшалась. Советы форсировали Дунай и взяли Вену. Кеннеди только бушевал попусту. Советы вторглись в Западную Германию и напали на Мюнхен. Опять пустые угрозы.

Солнечным воскресным утром перед Рождеством я сидел на опушке леса и смотрел с длинного, припорошенного снегом склона в сторону близкой окраины Марумско-Виллидж, зная, что в сером доме с синими ставнями Алан Берк гадает, подарят ли ему вожделенный химический набор за сто долларов.

А моя Сара? Где она сейчас? Где-то на севере, в Мичигане, и ей двенадцать. Поехать бы туда, познакомиться… Вот бы жизнь пошла, совсем новая, и для нее, и для меня!.. Вздор. Не для меня. При чем тут дряхлый челоящер?

Сара и Алан Берк? Чучело-Беркучело, не укрощенный десятилетиями горестей и невзгод? Трудно представить.

По улицам ехали машины, где-то лаяли собаки. Я понимал: нужно выбираться отсюда, пока кто-нибудь не обнаружил нас и не вызвал полицию. Снова один как перст. Снова победа или смерть. Давай, блесни! Ты всегда побеждаешь, при любых раскладах… Но Оддни не прожить и пяти лет. Как быть с этим?

Почву под моими ягодицами пронизала легчайшая дрожь.

Землетрясение? В Северной Виргинии? Маловероятно, хотя не исключено. Или большой грузовик на соседней улице? А ну-ка поглядим… Чувствуя непонятный зуд в загривке, я задрал голову и посмотрел на небо. У северного горизонта догорал странный желтый свет. Мягкая дрожь повторилась, и чуть восточнее первого зарева расцвело новое, ярче прежнего, — слепящая дуга чуть шире предыдущей.

Взвыли пожарные сирены, установленные на телеграфных столбах по всей Марумско-Виллидж.

Должно быть, в сером доме внизу родители Алана Берка оцепенело всматривались в экран старенького черно-белого телевизора «Моторола», где, если им повезло, висел значок оповещения о радиационной опасности и голос за кадром вещал: «В случае объявления в стране чрезвычайного положения…».

Сам Алан, точно зная, к чему все эти сполохи, подземные толчки и сирены, наверняка прилип к окну своей спальни. Что он чувствует? Страх? Ликование?

Я поднялся. Оддни тотчас вышла из леса и остановилась у меня за спиной, прикрывая глаза ладонью.

Она сказала:

— Полагаю, это керн-атомные взрывы?

Я кивнул. Балтимор?.. Во всяком случае, севернее Вашингтона. Никто пока не знает, насколько точны советские МКБР. Может, промазали?

Что-то крепко наподдало мне в подошвы. Я едва устоял на ногах и испуганно отпрянул от нестерпимо яркой сине-лиловой вспышки в небе, а когда опять посмотрел, из-за горизонта поднимался пухлый шар клубящегося оранжевого огня. За ним тянулся столб красного дыма, и этот дым уже принимал форму грибовидного облака.

Мы без единого слова развернулись и припустили в лес, к биваку. Мир был объят тишиной, но я вдруг расслышал вкрадчивый шорох: поднимался ветер. Далеко? Как это будет? Как в учебных лентах, которые показывали в школе, и в рассекреченных фильмах, которые я видел много позже: деревья согнутся, резко хлестнут обратно и, ломаясь, полягут на землю, а нас расплющит ударной волной?

Добраться до шатра не удалось. Мы пробегали мимо полянки, над которой когда-то открылась гипердверь, и внезапно в воздухе возникло мельтешение, словно что-то появлялось и исчезало.

Налетел губительный ветер, дохнул над нами, деревья со стоном заходили ходуном, однако довольно далеко.