«Если», 2011 № 01 - Журнал «Если»

— Мистер Зед?

Я вздохнул. Это место. Это время. Такие четкие в фокусе памяти, такие обыкновенные и такие незабываемые.

— Вы знаете, куда мы попали?

— Да. Посреди восточного прибрежья Соединенных Штатов. Близ Вашингтона, округ Колумбия. Что касается «когда»…

Оддни оглядела окрестный пейзаж, дома, звездное небо над головой.

— Немножко похоже на воспоминания, доставшиеся мне от Ильвы.

Я сказал:

— Она родилась на полстолетия позже, чем я. Жизнь успела измениться.

За домами у подошвы холма урчал мотор, по улице медленно ехала машина, выхватывая фарами закоулки, скрытые во мраке между фонарями. Перед капотом промелькнула неясная тень; машина резко притормозила, потом умчалась.

— Эти плоские плавники сзади… пожалуй, «шевроле-бискейн» пятьдесят девятого года? Отец ездил на таком, когда я был мальчишкой.

— И?..

— Намек, в каком именно «когда» мы могли очутиться. — Будто я еще не понял! Я предложил: — Надо бы одеться. Если нас застукают в таком виде, в полиции тебя изнасилуют, а потом нас обоих передадут ВВС.

— ВВС? Зачем?..

Я негромко рассмеялся.

— Посмотри на меня, Оддни. Я похож на человека? Люди из проекта «Синяя книга» обгадятся от счастья. Идем. Машина показалась мне довольно новой. Если сейчас начало шестидесятых, в каждом дворе сушится белье. Отдельные граждане, помнится, ленились уносить его на ночь в дом… а от росы оно просто отсыревает.

Она спросила:

— Мы здесь застряли?

Я пожал плечами.

— Если я верно угадал место и время, чертова бестолочь калдан целился сварганить еще одну петлю времени. Отсюда вывод: как это делается, ему невдомек.

— И нам тоже?

Прожить в этом здесь и сейчас оказалось на удивление легко, хотя оно помнилось мне трудным и опасным, пугающим и мудреным. Законы перспективы, я полагаю. Избирательность памяти. Стоило умыкнуть с безнадзорных бельевых веревок одежду, и нам в распоряжение достался почти пустынный мир, участки неухоженной лесополосы, где ни души: до бездомных еще лет тридцать, бродяги в большинстве своем — достояние кинематографической мифологии прошлого.

Бесконечные квадратные мили тесных коробочек. Дети приговорены к заточению в так называемых школах. Домохозяйки пьют кофе и ведут усобицы. Строить глазки некому: рассыльные повывелись, молочника разорили сетевые супермаркеты, а газеты затемно разносит ребятня. Помню, уединение Марумско-Виллидж, где перемолвиться словечком не с кем, разве что с младенцами да друг с дружкой, доводило мамулю и ее приятельниц буквально до исступления.

Совпадение ли, что Варк Фан'ши выдворил нас именно сюда? Не узнать. Не спросить. Случайность? Маловероятно.

К северу по трассе № 1[22], чуть южнее реки Ококван, лежали трущобы — лачуги, стоянки трейлеров и старая типовая застройка, где приходилось ютиться белой бедноте. Я отправился туда разжиться монетой, оставив Оддни в укрытии, и ограбил пьяного, который брел вдоль железной дороги. Разумеется, он отлично разглядел меня при свете полной луны и, пока я выворачивал его карманы, то жалобно причитал, то бранился. Обозвал меня «черномазым», и я смекнул, где полиция станет искать злоумышленника, если вообще почешется.

Однажды студеным промозглым утром мы отправились в «Аптекарский магазин Рексолла» к исконному въезду в Марумско-Виллидж, по соседству с обшарпанным зачатком торгового центра на шоссе № 123 (те, кому привелось жить в самом начале двадцать первого века, назвали бы его моллом): бензоколонка «Тексако», круглосуточный магазинчик «Полезная мелочь, филиал № 2», «Лунная пицца Мэнни», — и купили по экземпляру всех газет, какие отыскались.

Поразительное разнообразие. «Вашингтон пост», «Ивниг стар», «Дейли ньюс», «Джорнал мессенджер», «Потомак ньюс», остальных я не припоминал вовсе. Когда они почили в бозе, эти средоточия скучнейшего суесловия?

Газеты были от 3 декабря 1962 года, и новости решительно не совпадали с тем, что сберегла моя память. То, да не то… Помнится, «Восток-3» и «Восток-4» провели в августе групповой космический полет, но ведь два следующих, пятый и шестой «Востоки», последний — с женщиной на борту, запустили чуть не годом позже? По всему выходило, что в этом здесь и сейчас «Восток-5» с экипажем из двух человек стартовал с Земли в День благодарения, и полет еще продолжался: Павел Попович и Владимир Комаров, успешно завершая первую неделю в космосе, вели с борта корабля прямую телетрансляцию; прилагались полученные с орбиты снимки — дым над австро-венгерскими рубежами, где кипели боевые действия.

Президент Кеннеди, говорилось в передовице «Пост», рассматривает вопрос о санкционированном применении тактического ядерного оружия в случае, если советские войска в двадцать четыре часа не прекратят наступление на Вену.

Сколько я помнил, к этому времени Карибский кризис уже миновал и люди с облегчением перевели дух, осознав, что, пожалуй, им суждено отпраздновать еще одно Рождество.

Толстая кассирша, прыщавая деваха с уложенными как у героини сериала «Я люблю Люси» короткими, медно-рыжими крашеными локонами (я смутно припоминал ее, отчего она словно бы слегка двоилась), таращилась на меня, не решаясь взять мелочь с моей ладони, пока Оддни не нагнулась к ней и не прошептала сердитой «Ради бога! Папу очень смущает состояние его кожи. Это не заразно!».

Деваха буркнула «извиняюсь», но мешкала. Я шваркнул деньги на прилавок, развернулся, ринулся прочь. И прирос к месту.

Трое мальчишек зашли в магазин и сворачивали к выгородке «Печать» у входа, где вдоль стены, около вертушки с комиксами и стойки с книгами в мягких обложках, были расставлены газеты и журналы. Один из мальчиков, рослый, раскормленный, с взъерошенными черными волосами, уже тянулся к нижней полке, к «Плейбою», который в эту пору невинности продавали без полиэтиленовой обертки. Второй, пониже ростом, симпатичный курносый шатен, встав у приятеля за спиной, с улыбкой разглядывал через его плечо холеную, упитанную, аккуратно подретушированную молодую фотомодель.

Третий мальчик — темноволосый, обросший, взлохмаченный, в мятой, грязной одежонке — зарделся, попятился, отвернулся к стойке-карусели и выбрал комикс с пещерным человеком и птеродактилем на обложке. «Турок, сын Камня»? Меня вдруг обуяло яростное желание присоединиться к нему у вертушки, в голове стучало: «Господи Иисусе! Все отдам, лишь бы прочесть это… здесь и сейчас…».

Мальчик внезапно поднял голову, возможно, почуяв на себе мой взгляд, и присмотрелся ко мне, без брезгливости, только с любопытством и… неприязнью? Почему? В свое время взрослые мужчины не вызывали у меня отвращения или ненависти. Я просто опасался их и того, на что они способны. Взгляд мальчика двинулся дальше, упал на Оддни Прекрасную, дрогнул, скользнул вбок, вернулся, задержался. Мальчик покраснел и уткнулся в комикс, повернувшись к нам спиной, — очень скованный, страшно смущенный.