«Если», 2011 № 01 - Журнал «Если»

— На обратном пути с Юпитера, — сказал Вейяд, — я вкратце изложил вам общий исторический очерк, охватив миллиарды лет, разделяющие ваше и наше время.

— Сколько миллиардов?

Он пожал плечами.

— Мы просто не знаем. Возможно, три? Бессмертные что-то намудрили с солнцем: у них оно очень долго не гасло, и геохимический цикл Земли не прерывался.

— Фактические данные уничтожены, — сказала Оддни.

— Да, — подтвердила Аруэ. В глазах маленькой женщины читалось откровенное любопытство, вопрос, явно сродни моему: каково быть таким созданием? Но женский интерес лежал, несомненно, в иной плоскости, нежели мужской.

В кубе света соткалась тонкая девичья фигурка; заметно было, что ее обладательница чрезвычайно юна, почти дитя. Стройная, бледная, безгрудая, с паклей коротких волосиков на голове и между ног. Пожалуй, миловидная, но и только. Вейяд сказал:

— Вот во что превратили себя Бессмертные вскоре по окончании эры Челоматов. Все, что мы знаем, известно благодаря крохам древнего искусства, найденным на Венере и земной Луне среди наиболее поздних руин, оставшихся после Бессмертных.

Я спросил:

— А что на самой Земле?

— Ничего. В какой-то момент ее сожгли дотла. Моря выкипели, кора растопилась в лаву. За минувшие с тех пор двести миллионов лет планета остыла, однако… Камень и соленая вода, атмосфера в основном из азота и углекислого газа. Если бы солнце пекло по-прежнему, туда никому не было бы ходу.

Оддни спросила:

— Все Бессмертные были женщинами?

Ответила Аруэ:

— Нет. Они нарочно лишили себя пола; женский облик — иллюзия из-за отсутствия противоположного — мужественности. Если у них и оставалось что-то внутри или сохранялись механизмы сексуальной активности, нам об этом неизвестно.

Вейяд:

— Для нас эти люди даже не герои легенд. Мы узнали о них совсем недавно, при археологическом исследовании внешних планет.

Участь шумеров или Мелуххи: забыты историей, возрождены наукой.

— Нет, мы узнали лишь вот что…

Куб мгновенно заменил девушку одним из предполагаемых калданов, подобием безобразной головы, взгромоздившейся на спину исполинскому крабу.

Я сказал:

— На Уране, на борту найденного звездолета, мы видели изображение подобной твари, окруженной вашими соплеменниками с копьями. Кажется, она была чуть выше вас.

Он кивнул:

— Примерно в треть вашего роста.

Что я почувствовал бы, столкнувшись нос к носу с двадцатипятифутовым гуманоидом?

Аруэ сказала:

— Их-то мы и называем Душами на Марсе.

Оддни спросила:

— Почему «Душами»?

Женщина улыбнулась.

— Старые предания. Не более. В священных книгах говорится: Души на Марсе, зная, что в конце концов их роду суждено пресечься, создали расу-преемницу, дабы заселить сотворенные ими планеты вокруг Юпитера.

— Откуда же взялись эти Души?

Вейяд сказал:

— Судя по картине, которую удалось собрать по крупицам, они последние из Бессмертных.

— Что их так изменило?

— Вопрос к ним. Мы не знаем.

Я вздохнул:

— Они похожи на существ из одной выдуманной истории.

— Выдуманной в Эру Грез?

— Наверное, можно сказать и так.

Он нахмурился.

— Быть может, они знали эту историю. А мы…

Он заметно огорчился. Эти создания — боги. Творцы человечества. Наши творцы. И мысль о том, что все происходило вполне буднично…

Я сказал:

— Не исключено. Они до сих пор там, на Марсе?

Вейяд кивнул.

— Зейяне вышли на просторы космоса — по сути, из каприза — лишь несколько сотен лет назад. Наладили торговлю между четырьмя своими мирами, освоили пустую планету, обнаруженную около Сатурна, разослали исследовательские корабли на Марс, Землю и Венеру…

Оддни перебила:

— Это ничего не говорит нам ни о летательном аппарате с Урана, ни о гипердверях.

Вейяд сказал:

— Вскоре после войны за независимость Титана мы начали запускать на Марс автоматические зонды. Спутники для фотосъемки поверхности. Потом пилотируемые корабли. Они садились в отдаленных областях, в стороне от зоны, где пропадали звездолеты зейян.

— Корабли? Зачем?

— Мы понимали, что технические достижения таинственных обитателей Марса превосходят наши самые сумасбродные мечты. И желчно завидовали. — Он взмахом руки обвел город, весь свой мирок.

— Все, что вы здесь видите, все, что поднимает нас над зейянами, что препятствует им вернуться и вновь впрячь титанидов в ярмо, — это итог первой такой экспедиции.

— То есть была и вторая.

— Первая экспедиция выявила объект, который мы посчитали межзвездным транспортом, построенным в эру Бессмертных, одним из кораблей для полетов к ближним звездам — на разведку природных богатств. Кое-кто пошел дальше и предположил, что это, возможно, корабль Челомата…

Аруэ сказала:

— В любом случае нам хотелось его заполучить. Особенно, когда вторая экспедиция прислала шифрованный отчет о других неожиданных находках. Узнав о марсианских порталах запредельного перехода, мы… м-да.

Оддни попыталась уточнить:

— «Запредельный переход» — это путешествия во времени?

Опять пожатие плечами.

— Так мы думаем. Но точно не знаем. По мнению наших ученых, единственный способ превысить скорость света — двигаться еще и во времени.

Я возразил:

— Не совсем так, — и растолковал ему азы теории перемещения в конформных и вероятностных пространственно-временных матрицах.

— Значит, в начале эры Челоматов об этом уже знали? Это очень многое объяснило бы.

Казалось, он доволен.

Я признался:

— Только подозревали.

Аруэ сказала:

— Но тогда вы были первым Челоматом, мистер Зед.

— Я легенда или ископаемое?

Вейяд ответил:

— И то, и другое. Священные книги зейян величают вас Предтечей.

Я услышал, как охнула заинтригованная Оддни.

Аруэ сообщила:

— Первая экспедиция привезла на родину ваше трехмерное световое изображение, найденное в заброшенном марсианском городе. Потом я вам его покажу. Очень миленькое.

Да чтоб меня! Если я когда-нибудь доберусь домой, то-то будет обуза…

Позже мы с Оддни разлеглись на титанийских одеялах, наконец-то вновь одни в мглисто-красном подобии вечерних сумерек, рассеиваемых Сатурном: солнце давно зашло, а окольцованный шар знай висел в небе, будто измалеванный желтой краской. Понятия не имею, как им удалось добиться такого эффекта.

Оддни полулежала, опираясь на локоть, вытянув ногу, согнув в колене другую; лицо заливал румянец недавно выплеснутой страсти, взгляд был одушевлен. В ней явственно проглядывала личность, разительно не похожая на невозмутимую девицу из пробирки, лишь изредка оживляемую Ильвиной мертвой волей.