Полузабытая песня любви - Кэтрин Уэбб

У Селесты было овальное лицо с изящным подбородком, прекрасно очерченные полные губы и длинные черные волосы, густые и прямые, распущенные по плечам. Ее безупречная кожа была смуглая, с бледно-золотистым оттенком, но больше всего поражали глаза. Несмотря на бронзовую кожу и черные, как сажа, ресницы, ее глаза были светлые, голубовато-зеленые, огромные и ясные, миндалевидной формы и, казалось, излучали неземной свет, даже более яркий, чем летнее небо. Димити не могла оторвать от них взгляд.

– Рада познакомиться с тобой, Мици. Никогда раньше не слышала такого имени. Оно местное? – Голос Селесты был низким, и она произносила слова с незнакомым акцентом, а потому Димити не могла определить, откуда говорящая родом.

– Меня зовут Димити. Мици – это уменьшительное имя, – с усилием выдавила она из себя, все еще пребывая в ужасе и одновременно находясь под очарованием этой женщины.

–  Димити?Какое глупое имя! – воскликнула Элоди, явно раздосадованная тем, что кто-то, кроме нее, оказался в центре внимания.

– Элоди, что за манеры! – укорил дочь Чарльз Обри, вступивший наконец в разговор. Младшая девочка обиженно нахмурилась, и Димити почувствовала удовлетворение.

– Мне понравился рисунок Чарльза, на котором изображены ты и Делфина. Такие милые, увлеченные игрой. Мы будем очень рады, если ты придешь к нам обедать. Надеюсь на это. Это будет актом примирения за то, что художник нарисовал тебя без разрешения, – сказала Селеста. Она метнула на Обри слегка осуждающий взгляд, но тот лишь улыбнулся.

– Если бы я стал спрашивать, подходящий момент был бы упущен, – объяснил он.

– Есть вещи и похуже, любимый. Ну что ж. Давайте продолжим прогулку и предоставим этой девочке возможность поохотиться. Ты ведь знаешь дорогу к нашему дому, Мици? Приходи в полдень пообедать с нами. Я настаиваю.

Она взяла Чарльза под руку, и они удалились прежде, чем Димити обрела способность говорить. Девушка была в отчаянии. Как отпроситься у матери? Правда, у Валентины мог быть гость или мать могла выпить, чтобы лучше заснуть после обеда. Тогда можно уйти, не объясняя куда.

– Увидимся позже, Мици, – сказала Делфина и помахала рукой.

Элоди задрала нос и пошла прочь, чинно шагая, как бы желая теперь показать превосходство посредством соблюдения правил приличия. И только тут Димити заметила, что передняя часть ее блузки мокрая и испачканная песком, а кроме того, прилипла к животу. Она также вспомнила, что утром не причесывала волосы. Бедняжка в смятении запустила в них пальцы и уставилась на своих новых знакомых, идущих вдоль пляжа. У Селесты были красивые руки, тонкая талия и широкие бедра. Она двигалась, как глубокая река, – плавно, грациозно. Ее внешность вызвала у Димити приступ новых, незнакомых эмоций, и, пока девочка стояла, любуясь красавицей и сожалея по поводу своего собственного невзрачного вида, художник обернулся и посмотрел на нее. Долгим, пристальным взглядом через плечо, отнюдь не мимолетным. Увы, он отошел уже слишком далеко, чтобы она могла видеть выражение его лица.

Димити еще какое-то время оставалась на пляже. Для этого не было необходимости, потому что все моллюски ушли на глубину, но ей не хотелось идти следом за семейством Обри. Она отошла от воды, подоткнула юбку и уселась на сухой песок. Приставив козырьком руку к глазам, чтобы защитить их от яркого света, она смотрела на Делфину и остальных до тех пор, пока их фигурки не стали совсем крошечными. Она едва могла их разглядеть, когда они повернули к тропе, ведущей на утес, и стали по ней подниматься. Художник положил руку на талию Селесты и помог ей взобраться наверх, а затем взял Элоди за руку и держал все время, пока они пробирались между камней. Таких отцов она еще не видела. Добрый и сильный, совсем не такой, как папаша Уилфа Кулсона и многие другие у них в деревне, мрачные и сердитые. Таким мог бы оказаться и ее отец. Она попыталась представить себя в возрасте Элоди. Вот бы такой человек, как Чарльз Обри, взял ее за руку на неровной дороге.

Полдень близился, а гости в «Дозоре» не появлялись. Димити, как могла, расчесала волосы – сделать это было очень трудно, не смыв с них морскую соль. Она надела чистую блузку и постаралась не попасться на глаза матери. Валентина занималась разделкой кроликов на кухне, и там воняло мертвечиной. Зловещими движениями ножа она соскребала остатки мяса с внутренней стороны шкурок. Лицо ее было красным и потным, пряди влажных волос упали на глаза. Работу наподобие этой она всегда выполняла с пугающей сосредоточенностью и тупым, злым огоньком в глазах. Это было самое неудачное время для того, чтобы беспокоить мать, осмеливаться ее о чем-то спрашивать или вообще попадаться ей на глаза. Димити выглянула из-за дверного косяка как раз в тот момент, когда Валентина опустила нож, чтобы распрямить спину и заткнуть волосы за уши. Хмурый взгляд матери настиг ее.

– Ты бы лучше выполнила то, что тебе велено, а не бродила все утро, точно лунатик. Если не закончишь копать картошку, то, клянусь, спущу с тебя шкуру, – пригрозила мать.

– Уже сделала, мама. Выкопала.

Не проронив больше ни слова, Валентина снова занялась шкурками, а Димити стала придумывать какой-нибудь предлог, чтобы пойти в деревню. В конце концов она просто проскользнула за дверь, пока Валентина была погружена в мысли, которые не имели никакого отношения к дочери.

Парадная дверь коттеджа «Литтлкомб» была распахнута, и когда Димити подошла ближе, то увидела, что и задняя дверь, находящаяся в другом конце коридора, открыта тоже. Ветер гулял по всему дому, создавая сквозняк, который чуть не сдул пришедшую с крыльца. Ей все еще не верилось, что приглашение на обед не сон. Из кухни доносились голоса, смех, и, когда она постучалась, перед ней появилась прекрасная улыбающаяся Селеста.

– Входи-входи! – пригласила хозяйка. Она вытирала руки полотенцем, а ветер трепал волосы, так что они лезли ей прямо в глаза. С легким смешком она откинула их назад. – Люблю, когда ветер дует через весь дом, как сейчас. У вас, у англичан, всегда так душно! Терпеть этого не могу.

Не уверенная, что сказанное не было упреком в ее адрес, Димити последовала за Селестой на кухню, где стол был накрыт на пятерых, и на нем стояла откупоренная бутылка вина. Димити никогда прежде не пробовала вина. Вино в их доме пила мать, когда приносил посетитель, и это случалось нечасто. Димити же предпочитала сидр, который они делали из урожая кривой яблони, росшей рядом домом. У яблок даже лопалась кожица, так много жидкости в них было. Димити каждый день с августа по сентябрь воевала с осами, сбивая с них пьяную воинственность, когда насекомые, пошатываясь, перебирались с одного истекающего соком плода на другой.