Чудо - из чудес - Санин Евгений
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вся какая-то тихая.
Неприметная.
Словно, как говорится в подобных случаях, поставила на своей молодой цветущей жизни — крест…
И почему-то в круглых, похожих на старомодные, очках.
Таких толстых, что они больше напоминали линзы.
Заслышав позади себя движение, она оглянулась.
Тоже первым делом нашла глазами Стаса.
И сразу сняла очки.
Отчего лицо её сразу стало знакомым.
Но каким-то совершенно беспомощным.
Неожиданно она нахмурилась.
И, словно сделав над собой усилие, вновь отвернулась и стала листать книги.
«Воздавайте сначала Божие Богу, а затем кесарево Кесарю», — вспомнил Стас.
И мысленно согласился с Леной.
Вот-вот должна была начаться служба.
Главнее Божественной Литургии нет и не может быть ничего на земле.
Так что все остальное — потом.
Но вместо возгласа священника левая дверь алтаря открылась, и из нее вышел отец Михаил.
Если и раньше в нем трудно было признать того самого Макса, который являлся грозой всей округи, то теперь и подавно.
Длинная, окладистая борода…
Добрые мудрые глаза.
- Ну, наконец-то вижу перед собой не мальчика, но мужа! – неторопливо, довольным голосом сказал он подошедшему к нему под благословение Ване.
Сторож подошел, внимательно оглядел Звезду на груди Вани.
И сказал:
- Это значит, такие теперь стали – с Российским флагом? А у меня еще та, с красным…
- Традиционная Российская награда для героев - Георгиевский крест, конечно лучше, но факт от этого не перестает быть фактом! – не в силах молчать от переполнявшей его радости - ведь Лена была совсем-совсем рядом, сказал первое, что пришло ему в голову, Стас.
— Все умничаешь? — впрочем, без тени упрека, благословил и его священник.
«Не глупеть же!» — так и завертелось на языке Стаса, но он благоразумно промолчал.
Храм — не место для шуток!
Отец Михаил огляделся вокруг, вздохнул, очевидно, оттого, что на службе снова было совсем мало людей.
Да, одно дело было восстановить из руин храм.
И совсем другое — начать восстановление человеческих душ.
— Ну, пойдем в алтарь! — кивнул он, наконец, Ване. — Поможешь мне по старой привычке. Надеюсь, не забыл еще, с какой стороны кадило подавать надо?
— Не забыл, но…
Ваня прошептал что-то на ухо священнику, показывая глазами на так и стоявшую в шубе жену.
И испуганно глядя на приоткрытую дверь алтаря, виновато развел руками.
— Да, это, конечно, серьезная причина, — внимательно выслушав, согласился отец Михаил. — Тогда помолись пока до лучших времен здесь.
И обратился к Стасу:
— Ну, иди тогда ты!
— Так ведь я только раз в жизни алтарничал! Уже ничего и не помню! — растерялся Стас.
— Ничего, напомню! — пообещал ему отец Михаил.
И он, несказанно робея, вошел следом за ним в алтарь.
Первым делом, положил, как успел подсказать ему казавшийся необычайно расстроенным Ваня, перед Престолом три земных поклона.
Затем, по благословению отца Михаила, путаясь с непривычки, облачился в белый стихарь.
Выслушал для начала вкратце, а потом, как сказал священник, будут и подробные, по ходу дела, объяснения.
А также, что нельзя и что нужно обязательно делать в алтаре.
Нельзя ни в коем случае дотрагиваться даже широким, как крылья небесной птицы рукавом стихаря до Престола и находящегося слева от него Жертвенника.
И каждый раз, проходя мимо Горнего места — узкого пространства между семисвечником, за которым стоял Престол, и креслом перед запрестольной иконой изображенного во весь рост Спасителя, следовало осенять себя крестным знамением.
Стас запомнил это.
И встал по стойке «смирно» так, что даже Ваня наверняка похвалил бы его за выправку, в ожидании дальнейших указаний.
— Благословен Бог наш, всегда, ныне и присно и во веки веков! — раздался торжественный возглас.
Вслед за ним из-за отделявшего алтарь от средней части иконостаса[5] послышался самый родной и близкий на свете голос Лены:
— Аминь. Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе!
Началось чтение третьего часа…
Когда Стасу, пока отец Михаил вынимал частицы из просфор, пришлось читать вслух по двум толстым тетрадям сначала «О здравии», а затем «За упокой» много-много имен живших когда-то в Покровском, в том числе и погибших на войнах, и ныне здравствующих, да только, к сожалению, почему-то не присутствовавших на службе людей…
6
— Мир всем! — протяжно провозгласил отец Михаил.
Стас давно, еще со слов отца Тихона, то есть без малого десять лет назад, когда из руин возрождался этот храм, знал, что алтарь знаменует собой Небо, жилище Самого Господа.
И ему так хотелось, воспользовавшись таким счастливым случаем, помолиться здесь о том, чтобы у них с Леной все снова было, как прежде.
Но…
Оказавшись в этой главнейшей части храма, где совершалось Таинство Евхаристии[6] и которое как бы повторяло собой ту прибранную, устланную, готовую горницу, где состоялась Тайная Вечеря Иисуса Христа и Его учеников, он первые минуты просто потерял себя от волнения.
А потом началась, как оказалось, очень непростая, потому что требовала постоянного внимания и ответственности, работа алтарника.
Нужно было подготовить кадило.
Раскалить на электрической плитке уголь.
Осторожно положить его щипцами на дно кадильницы.
Причем, точно посередине.
Приоткрывая за цепочку, класть на красный древесный уголь несколько кусочков обсыпанного чем-то белым, пахучего ладана.
Из истории Стас знал, что воскурение Богу благовоний было известно в глубокой древности, задолго до появления христианства. Благовонный дым ладана возносит молитвы к Богу, а к нам возвращается как знак благодати Святого Духа.
Но то всё было — в теории.
А теперь прямо на практике…
Он подавал и принимал это кадило, каждый раз целуя руку священника, как руку Самого Христа…
После чего, вешал кадило за маленькое отверстие в цепочке на то и дело ускользающий из-под пальцев крючок семисвечника.
Каждый раз с опаской, как бы оно не упало и его раскаленное содержимое не рассыпалось по ковру…
Кроме этого отец Михаил, спросив, знает ли Стас церковнославянский язык, решил доверить ему чтение Апостола.
Щелкнув застежками, он раскрыл большую тяжелую книгу в металлической желтой обложке с пятью овальными иконочками.
Показал, что и за чем следует читать, заложил нужные страницы широкими белыми лентами из парчи.
Посмотрев на лицо Стаса, поставил еще карандашом галочки.
Объяснил, как выходить, где становиться для чтения, что ответить на его возглас.
И когда Лена запела «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас», благословил на Горнем месте и подбадривающе кивнул:
— Иди!
Стас вышел.
По свежей памяти, прошел по солее, свернул перед открытыми Царскими Вратами, встал перед полукруглым выступом — амвоном.
— Мир всем! — протяжно провозгласил с Горнего места, хорошо видимый в открытых Царских вратах отец Михаил.
— И духови твоему! — громко и внятно, как было велено, отозвался Стас. — Прокимен глас…
Он произнес отмеченный галочкой стих.
Лена его пропела.
Произнес новый стих.
Лена повторила прежний.
А затем все то, что говорил отец Михаил, вдруг вылетело из его головы.
— Вонмем! — растяжно почти пропел священник.
И Стас, холодея, стал лихорадочно вспоминать, как и что правильно говорить дальше.
Он чуть было не сказал совсем простую, но как оказалось, сложнее целых страниц текстов, которые он почти без труда заучивал в университете, фразу — наоборот.
Но хорошо — выручил Ваня.
Подойдя к нему, он прошептал:
«К Римлянам послания святаго апостола Павла чтение!»
