Загадочная Московия. Россия глазами иностранцев - Зоя Ножникова

Наши купцы в тот же день сказали нам, что не подобает и не полагается, чтобы дары показывали приставам; но дело было уже сделано. Еще они сказали, что наши подарки проветриваются, чтобы ветер выдул из них воздух чумы, именно поэтому нас так долго не выпускают со двора и строго охраняют.

Русские, держа нас как бы вроде заключенных, все время расспрашивали то одного, то другого, почему мы не надеваем наши лучшие одежды, и тихо добавляли: это было бы приятно царю, если мы поносим их или проветрим. Они все еще боялись чумы, как это было и в отношении подарков. Мы ответили, что все это уже давно сделано, но если нас будут еще долго держать в помещении, то мы должны будем снова запаковать наши одежды, так как они портятся от пыли. Но они серьезно попросили этого не делать, надеясь, что вскоре нам будет оказана милость увидеть ясные очи царя. Им было очень приятно, что мы сами проявили такую заботу о его Величестве, вывесив проветривать наши одежды. А если посол соскучился, что так долго должен оставаться дома, то они напомнили, что английский посол должен был оставаться дома три недели, прежде чем его приняли».

Барон прекрасно помнил, что вынужденное ожидание трудно было переносить терпеливо. Да, доехали иностранцы до конца пути, перевели дух, возблагодарили Господа Всемогущего и Покровителя путников за благополучное прибытие, выпили с дороги что Бог послал, разложили своими руками по углам самый важный багаж, — остальное разложат секретари и слуги, — и пока это все. Нельзя выйти в город хотя бы размять ноги и оглядеться: русские не допускали свободных прогулок до аудиенции посла у государя. До вручения верительных грамот посол — еще не полноправный посол. Он только гость и должен, по мнению русских, беспрекословно следовать их собственным, русским, правилам.

Пришли по дороге чрез ворота телохранителей в дом царский.

Глава 4 

Любое ожидание рано или поздно заканчивается, и вот начали послы вспоминать, как шли они в дом царский.

Аудиенция, данная австрийцам

Сигизмунд Герберштейн писал о приеме у Василия III 1-го мая 1517 года:

«Отдохнув два дня в гостинице, мы спросили у наших приставов, в какой день государь примет и выслушает нас.

— Когда пожелаете, — отвечают они. — Мы доложим советникам господина.

Мы вскоре попросили об этом. Нам был назначен срок, но перенесен на другой день. Накануне же этого дня явился сам пристав, говоря:

— Советники нашего господина поручили мне известить тебя, что завтра ты отправишься к нашему государю.

Всякий раз, как они звали нас, при них были толмачи. В тот же вечер возвращается толмач и говорит:

— Приготовься, так как тебя призовут пред очи господина.

Он пришел и утром 1-го мая, снова напоминая:

— Сегодня будешь пред очами господина. Потом, по прошествии едва четверти часа, являются еще и приставы каждого из нас со словами:

— Вот-вот прибудут за вами большие люди, и потому вам надлежит собраться в одном доме.

Как только я пришел к цесарскому послу, тотчас примчался толмач и говорит, что вот-де прибыли большие люди, к тому же именитые мужи государевы, которые должны сопроводить нас во дворец. Это были некто князь Василий Ярославский, друг и кровный родственник великого князя, а другой — один из тех, кто встречал нас от имени государя, и еще один именитый муж; их сопровождало множество знати. Между тем наши приставы внушали нам, чтобы мы оказали честь этим большим людям и вышли им навстречу. Мы отвечали, что знаем лежащие на нас обязанности и соответственно поступим и сумеем их почтить.

Но и когда они уже слезали с лошадей и входили в гостиницу графа, приставы все время настаивали, чтобы мы вышли им навстречу и тем самым некоторым образом поставили в оказании почестей их государя выше наших господ. Мы же тем временем, пока они подымались, выдумывали то одну задержку, то другую, замедляя встречу, и встретили их, когда они как раз были посредине лестницы. Мы хотели было проводить их в комнаты, чтобы они несколько отдохнули, но они отказались сделать это. Сам же князь сказал:

— Великий господин, — здесь он зачитал полный титул — повелел вам явиться к нему.

Мы тут же сели на лошадей и двинулись в сопровождении большой свиты.

Около крепости, когда мы добрались до нужных ворот, нас встретили такие огромные толпы народа, что мы едва великими трудами и стараниями телохранителей могли пробраться сквозь них. Ведь у московитов такой обычай: всякий раз, как надо провожать во дворец именитых послов иностранных государей и королей, то по приказу государеву созывают из окрестных мест низшую знать, наемников и воинов, запирают к тому времени в городе все лавки и мастерские, прогоняют с рынка продавцов и покупателей, чтобы на этой площади мог собраться весь простой люд, и, наконец, отовсюду собираются граждане.

Все они в белых головных уборах — это у них шапки, именуемые колпаками».

Капитан Климент Адамс, участник экспедиции сэра Хью Уиллоби в русские северные моря, описывал, как принимал англичан сын Василия III, Иван Грозный. Более чем через тридцать лет после Герберштейна, в 1553 или 1554 году, парадная одежда русских была точно такая же, как в 1517 году: «Верхнее платье русские носят шерстяное; шапки конусом вверх, по их форме различают состояние людей, — чем шапки выше, тем лицо почтеннее».

Герберштейн продолжал: «Изредка среди собравшихся попадается священник, у которого нет этой белой шапки. Это делается для того, чтобы столь неизмеримое количество народу и толпы подданных свидетельствовали перед иностранцами о могуществе государя, а столь важные посольства иностранных государей — перед всеми о его величии. По мере приближения ко дворцу — надо бы просто говорить городу, потому что он обнесен стеной — от толпы одного рода переезжаешь к другой, причем каждая одета все лучше и лучше. Ближе всего к лестнице стоят чужеземные наемники: литовцы и прочие; у них шапки не белые, а какие кто сам надел.

Въезжая в крепость, мы видели, что в различных местах были поставлены люди разного звания. Возле ворот стояли граждане, а воины и служилые люди занимали площадь. Далее надо миновать церковь святого Михаила, рядом с которой подымается лестница в покои великого князя. Сопровождающие нас шли пешком рядом и впереди и, остановившись, не дали нам доехать верхом до лестницы и слезть с коней около нее, ибо они говорят, что сойти с коня у лестницы не дозволяется никому, кроме государя. Это делается также для того, чтобы было видно, что государю оказывается более чести, чем иным. Слуги, принимавшие моего коня, не желали допускать меня верхом до самой лестницы, поскольку это привилегия одного князя. Я, однако, будто не понимая их, протеснился с лошадью как мог ближе к крыльцу.

Потом нас повели наверх. На середине лестницы находится площадка, с нее дверь ведет в церковь. Когда мы шли через эту площадку, нас встретили советники государя; они подали нам руку, целовались с нами и повели дальше. Затем, когда мы взошли на лестницу, там стояли простые дети боярские, то есть низшая знать; здесь же встречали нас другие, более важные советники, и, после того как первые удалились — у них есть обычай, чтобы первые уступали место следующим и всем ближайшим по порядку и оставались на своем месте, как бы в назначенном им отделении — подали нам в знак приветствия правую руку.

Далее у закрытых дверей в покои нас также встречали советники — уже другие. Когда первые встретили нас на лестнице, они пошли рядом с нами, а сопровождавшие нас от гостиницы шли за нами; то же делали вторые и третьи, так что всякий раз встречавшие нас шли рядом, другие — следом. Вместе с последними мы вошли в покои; в первом из них стояли одетые в золото, бархат и шелка советники наиболее высокого ранга. Далее нас провели к покою государя, перед которым стояли хорошо одетые юные герцоги, спальники, стольники и прочие благородные и знатные слуги государевы, несущие при нем повседневную службу, — с жемчугами и иными украшениями на своих колпаках.