Загадочная Московия. Россия глазами иностранцев - Зоя Ножникова

Далее у закрытых дверей в покои нас также встречали советники — уже другие. Когда первые встретили нас на лестнице, они пошли рядом с нами, а сопровождавшие нас от гостиницы шли за нами; то же делали вторые и третьи, так что всякий раз встречавшие нас шли рядом, другие — следом. Вместе с последними мы вошли в покои; в первом из них стояли одетые в золото, бархат и шелка советники наиболее высокого ранга. Далее нас провели к покою государя, перед которым стояли хорошо одетые юные герцоги, спальники, стольники и прочие благородные и знатные слуги государевы, несущие при нем повседневную службу, — с жемчугами и иными украшениями на своих колпаках.

Между тем, все время, пока мы шли, решительно никто из стоящих кругом не оказал нам ни малейшего почета. Если же мы, проходя мимо, при случае приветствовали кого-либо близко нам знакомого или заговаривали с ним, то он не только ничего не отвечал нам, но вел себя вообще так, будто он никогда никого из нас не знал и не слыхал нашего приветствия, а стоял или сидел, как бревно. Все эти роскошно одетые в золото и шелка встречавшие и провожавшие нас, стоявшие перед дверями государевых покоев и даже сидевшие рядом с государем получают платье из казны, и каждый из них должен еще кое-что заплатить из расчета, что платье потом придется чистить.

И только когда мы входили к государю, где кругом сидели много старых князей и прочих советников, и сами сначала поклонились, все они встали перед нами.

Оттуда идешь в комнаты, где сидит великий князь. Сидели там и двое его братьев, один по правую, другой по левую руку, а также сын одного татарского царя, который крестился и взял себе в жены сестру великого князя. Братья государевы, как и великий князь, не встают, а сидят с непокрытой головой. И один из первых советников, который встречал нас последним, — его должность примерно соответствует должности гофмейстера — обратившись к государю, произнес по своему почину, без просьбы с нашей стороны, следующие слова:

— Великий господин, царь и государь всея Руссии! Граф Леонард бьет тебе челом.

И тут же повторил эти слова:

— Великий господин, царь и государь всея Руссии! Граф Леонард бьет тебе челом на великой твоей милости.

Точно так же было сказано и о Сигизмунде. Первое значит, что он-де кланяется и выражает почтение, второе — что благодарит за полученную милость, кушанье или подаренного коня. Ибо «бить челом» у них говорится в знак приветствия, благодарности и другого тому подобного. Именно, всякий раз, как кто-нибудь просит чего-либо или приносит благодарность более высокому по положению, он обычно наклоняет голову и торс; если он желает сделать это усерднее, то наклоняется так низко, что касается рукой земли. Если они хотят поблагодарить великого князя за какое-нибудь очень важное дело или попросить чего-нибудь у него же, то падают на руки и касаются лбом земли. Отсюда-то и пошло речение «бить челом».

Государь Василий III сидел с непокрытой головой на самом высоком и почетном месте, над которым над его головой сверкало изображение Бога, ангела или какого-то святого, справа от него на скамье лежала шапка-колпак, а слева — палка с крестом, то есть посох. Напротив государя, пониже, стояла еще одна скамья, покрытая ковром и приготовленная для послов. Государь, после того как ему был оказан почет, как уже сказано выше, сам пригласил нас туда. Он сказал послу:

— Поди стань вот здесь, — и показывает рукой на место рядом со скамьей.

Когда мы с того места по очереди приветствовали государя, то при этом был толмач, переводивший нашу речь слово в слово. Услышав между прочим имена Карла и Фердинанда, государь вставал и сходил со скамьи, а выслушав приветствие до конца, спросил:

— Брат наш Карл, избранный римский император и высший король, здоров ли?

Когда ему ответят, что по милости Божией здоров, он снова усаживается и выслушивает приветствие до конца. То же самое по окончании моего приветствия спрашивал он у меня про Фердинанда.

Затем он подзывал нас, сначала одного, потом другого к себе и говорил:

— Дай мне руку, — а взяв ее, прибавлял:

— По здорову ли ты ехал?

На это мы оба, согласно их обычаю, отвечали:

— Дай Бог тебе здоровья на многие лета: по благости Божией и твоей милости по здорову.

После этого он велел нам сесть. Мы же, прежде чем сделать это, в соответствии с их обыкновением, поблагодарили наклонением головы на обе стороны прежде всего государя, а затем советников и князей, которые стояли, чтобы оказать нам честь. Кроме этого, послы других государей, в особенности из Литвы, Ливонии, Швеции и проч., будучи допущены пред очи государевы, обычно вместе со своей свитой и главнейшими из своих слуг, подносят каждый по отдельности дары.

При поднесении даров соблюдается такой порядок. После того как будет изложена и выслушана цель посольства, тот советник, который ввел послов к государю — а подарки несли рядом с ним, — встает и четким и громким голосом во всеуслышание говорит так:

— Великий господин, такой-то посол бьет челом такими-то поминками, — так они называют дары, то есть как бы дарами на память.

Он перечисляет дары, а рядом с ним становится секретарь, который также тщательно отмечает имена и дары, как послов, так и каждого по порядку из приносящих».

Австрийские подарки

«Когда мы изложили цели нашего посольства, то те, кто стоял рядом с нашими людьми, позади нас, подсказывали:

— Поминки! — напоминая, чтобы мы поднесли дары.

Но наши отвечали, что у нас нет такого обычая. В свое время было принято на такие подарки отвечать подарками, втрое большими; поэтому и дарили, и взамен получали много. Потом все переменилось».

Продолжение аудиенции, данной австрийцам

Обоюдные подарки были, действительно, непростой дипломатической проблемой. Во все времена ее старались разрешать без обид. Барон знал, что утверждение Герберштейна о том, что «потом все переменилось», было, мягко говоря, ошибочным, и, хотя австрийские земли в пору начала Реформации были небогаты, но и не так бедны, чтобы посылать послов к русским с пустыми руками. Через полтора столетия после визита австрийцев, в самом конце XVII века, Рейтенфельс писал:

«Когда послы отправляются во дворец для изложения пред царем своих поручений, до ворот дворца им предшествует многочисленный отряд всадников, великолепно убранных, несколько рот пехоты, а также и большие пушки, везомые в несколько длинных рядов. Впереди пешком несут подарки царю, каждый подарок особо. Впоследствии их по приказанию царя точно оценивают серебряных дел мастера и купцы, дабы царь мог через это равномернее отдарить стоящими столько же. При этом некоторые из более почетных членов посольства обыкновенно также выставляют свои собственные незначительные дары царю с целью получить таким тайным путем наживы более ценные. Русские заметили это, и в бытность нашу возвратили некоторым из состоявших при посольстве их подарки с изрядною некою придачею».

Барон вернулся к книге Герберштейна:

«После окончания приветствий государь говорит послу:

— Садись, — давая ему время перевести дух.

После этого он подзывает толмача и говорит ему негромко, чтобы тот передал послу, что-де можно высказать то, что должно быть сказано публично, а остальное отложить до другого времени. Толмач сообщает мне это так же негромко.

Тогда посол встает и говорит о своем деле стоя. Толмач переводит не более чем после каждых двух-трех слов.

Тут я передал верительную грамоту».

Через сто двадцать лет после Герберштейна приехал в Москву Адам Олеарий. И что изменилось? Ничего.

Аудиенция, данная голштинцам

Вот что написал Олеарий о том, как принимали при царе Михаиле Федоровиче в Кремле голштинцев в 1634 году:

«18-го августа пришли приставы и сообщили, что его царское величество завтра желает дать господам послам публичную аудиенцию, и по сему случаю нам надлежит быть в готовности. Они же, от имени государственного канцлера, пожелали иметь список княжеских подарков, имеющих быть поднесенными. Список и был им передан. После обеда пришел младший пристав, чтобы вновь нас известить, что завтра мы будем допущены к руке его царского величества.