Загадочная Московия. Россия глазами иностранцев - Зоя Ножникова

Хотя я и понимал, что нужно выждать, пока их умы созреют для благочестия, однако мне было очень трудно все это выносить. Впрочем, я надеюсь, что это не будет долго продолжаться, потому что другие христианские государи или станут упрекать московского князя в этом обычае, или совсем перестанут присылать к нему послов, пока он не откажется от этого позорного омовения».

 Барон вспомнил, что за шестьдесят лет до Поссевино об этом же писал и Герберштейн:

«Около почетного места, на котором сидел государь Василий III, на скамье слева от него стоял таз с двумя рукомойниками, поверх которых было положено полотенце. Говорят, что, протягивая руку послу римской веры, государь считает, что подает ее человеку оскверненному и нечистому, а потому, отпустив его, тотчас моет руки».

Не надо отвлекаться, подумал Барон. Перестанут ли европейские государи присылать послов в Москву — это вопрос давно решенный. Поддельная наивность лукавого иезуита Поссевино тут не указ. Не перестанут.

Лучше снова взяться за записки Олеария:

«Итак, когда послы с должною почтительностью вошли, они сейчас же были поставлены против его царского величества, в десяти от него шагах. За ними стали их знатнейшие слуги, справа же два наших дворянина с верительными грамотами, которые все время держались в протянутых вверх руках. Великокняжеский переводчик Ганс Гельмес стал с левой стороны послов. После этого его царское величество сделал знак государственному канцлеру и велел сказать послам, что он жалует их — позволяет поцеловать ему руку. Когда они, один за другим, стали подходить, его царское величество взял скипетр в левую руку и предлагал каждому, с любезною улыбкою, правую свою руку: ее целовали, не трогая ее, однако, руками. Потом государственный канцлер сказал:

— Пусть господа послы сообщат, что им полагается.

Начал говорить посол Филипп Крузиус. Он принес его царскому величеству приветствие от его княжеской светлости, нашего милостивейшего князя и государя, с одновременным выражением соболезнования по поводу смерти патриарха: его-де княжеская светлость полагал, что Бог еще сохранит ему жизнь по сию пору; оттого-то и на его имя была отправлена грамота, которую они, послы, наравне с обращенною к его царскому величеству, ныне намерены передать с достодолжною почтительностью. После этого послы взяли верительные грамоты и направились к его царскому величеству, сделавшему знак канцлеру, чтобы тот принял грамоты.

Когда послы опять отступили назад, его царское величество снова подозвал знаком государственного канцлера и сказал, что ему отвечать послам. Канцлер от царского престола прошел пять шагов по направлению к послам и сказал:

— Великий государь царь и великий князь (и прочее) велит сказать тебе, послу Филиппу Крузиусу, и тебе, послу Оттону Брюггеману, что он вашего князя герцога Фридерика грамоту принял, велит ее перевести на русский язык и через бояр на нее дать ответ, герцогу же Фридерику он напишет в иное время.

Читая по записке титулы великого князя и его княжеской светлости, канцлер обнажал голову, а потом сейчас же снова надевал шапку. Позади послов была поставлена скамейка, покрытая ковром; на нее послы, по желанию его царского величества, должны были сесть. Потом канцлеру велено было сказать:

— Его царское величество жалует и знатнейших посольских слуг и гоф-юнкеров, дает им облобызать свою руку.

Когда это было сделано, его царское величество немного приподнялся на троне и сам спросил послов в таких словах:

— Князь Фридерик еще здоров? На это был дан ответ:

— Мы, слава Богу, оставили его княжескую светлость, при нашем отбытии, в добром здравии и благоденствии. Бог да пошлет его царскому величеству и его княжеской светлости и в дальнейшем здоровья и счастливого правления.

После этого выступил гофмейстер великого князя, прочел список княжеских подарков, которые тут же были внесены и держаны на виду, пока канцлер не кивнул, чтоб вновь вынесли. Затем канцлер продолжал говорить и сказал:

— Царь и великий князь всея России и государь и обладатель многих государств пожаловал господ послов, дал им говорить далее.

Послы после этого просили о тайной аудиенции».

На Кремлевской площади

Барон задумался и стал вспоминать: при аудиенциях все имело значение. Важен был разговор, если он удавался, с самим государем. Не менее важен был разговор и с его советниками. Но надо было уметь разбираться, с кем из окружения государя стоит завязывать дружбу, кто из ближних и дальних советников более влиятелен, а кто менее; кого можно перетянуть на свою сторону приятной беседой, кого — серебряным кубком или тонким Аликанте, налитым в этот кубок. Иностранцу трудно сразу разобраться, что за люди толпятся в Кремле и вокруг него. Случалось, что молодые, предприимчивые сотрудники посольств, вроде Витсена, умевшего незамеченным проникать сквозь закрытые двери, многое видели в Кремле и иногда, благодаря этим наблюдениям, могли через третьи руки повлиять на решения государя. Бывало, едут послы на аудиенцию и видят: С самого раннего утра собираются ко двору толпы народа. Все они, независимо от знатности и чинов, прозываются «служня». Старики едут в каретах, а зимой в санях, молодые верхом; не доезжая до царского двора, далеко от крыльца, выходят из карет, слезают с лошадей и идут к крыльцу пешком. Большинство останавливается на широком постельном крыльце и здесь ожидает, не будет ли какого приказания. Это в основном люди молодые, менее знатные — стольники. Молодые часто различаются и отличаются только по чинам и по заслугам их отцов. Отцы стольников, толпящихся на крыльце, имеют хорошие чины, но не принадлежат к первостепенной знати. Таких на крыльце и площади толпится человек пятьсот. Их главная служба состоит в том, чтобы во дворце носить кушанье к царскому столу при торжественных обедах. Из их числа подбираются посланники за границу, воеводы, средней руки чиновники в приказы. Стольники, стоявшие на крылечной площади, назывались площадными. Повыше них были стольники комнатные, чьи отцы были более знатными, более приближенными к царю.

Вместе со стольниками дожидаются на крыльце стряпчие. Этих человек восемьсот. Их, как и стольников, тоже отправляют с разными поручениями, в том числе и в другие страны, но они не могут быть назначены воеводами или послами. Очень большую часть ожидающих на крыльце приказаний составляют дьяки. Это народ грамотный, и грамота стала их ремеслом. Без них не может обойтись никто ни в военное, ни в мирное время, и роль дьяков могла быть иногда очень велика. Сутолоку создают беспрестанно перемещающиеся по кремлевской площади так называемые жильцы. Это дети дворян, дьяков и поддьяков, их почти две тысячи, из них каждый день по сорок человек ночует на царском дворе.

Толпа молодых людей, ожидающая на крыльце, то и дело расступается, давая дорогу старым боярам, окольничим и думным людям, которые не останавливаются на крыльце и проходят далее, в переднюю. Передняя гораздо важнее крыльца. В передней останавливаются бояре, окольничие и думные люди, люди трех первых высших степеней старинной русской службы. Боярин — это самый старший, самый необходимый советник. Окольничий — как бы царедворец; они распоряжаются при дворцовых церемониях, при приеме послов, они главные лица во время путешествия государя, это чин, второй после боярства. Третий чин — это те, кто не достиг ни боярства, ни окольничества, но как бы живут в думе и участвуют в великокняжеском совете; это — думные дворяне. К этим трем чинам, участвовавшим в думе, примыкают думные дьяки — высшее звание, которого мог достигнуть не военный человек, а человек пера. Думных дьяков не больше четырех. Они находятся на глазах государя, он непосредственно пользуется их пером, их знанием дела и опытностью. Думные дьяки приобретают важное значение; особенно сильны они стали со времен Ивана Грозного, который, подозревая знатных людей во враждебных замыслах, преимущественно доверял дьякам, людям новым и пока незнатным.

Бояре, окольничие, думные дворяне, думные дьяки толпятся в передней. В соотношении силы и влияния между ними очень много тонкостей. Члены шестнадцати знатных родов имели право, обойдя низшие чины, поступать прямо в бояре. Таковы Черкасские, Воротынские, Трубецкие, Голицыны, Хованские, Морозовы, Шереметевы, Одоевские, Пронские, Шеины, Салтыковы, Репнины, Прозоровские, Буйносовы, Хилковы, Урусовы. Члены пятнадцати не менее, казалось бы, знатных родов поступали сначала в окольничие, а только потом в бояре. Это фамилии Куракиных, Долгоруких, Бутурлиных, Ромодановских, Пожарских, Волконских, Лобановых, Стрешневых, Барятинских, Милославских, Сукиных, Пушкиных, Измайловых, Плещеевых, Львовых. Из этих тридцати одной фамилии двадцать были княжескими, и иностранным послам было полезно их различать, хотя разобраться, почему, к примеру, в 1663 году перед царем Алексеем Михайловичем Шереметевы, старинный московский знатный род, оспаривали у князей Трубецких первенство и обзывали их иноземцами — было решительно непонятно.