Альма - Сергей Ченнык

В 1858 г. генерал Крыжановский высоко оценил умелые действия последнего в Альминском сражении. По его словам, сказанным во время публичных чтений при гвардейской артиллерии, «…легкая № 4 батарея 17-й артиллерийской бригады (подполковника Кондратьева) открыла огонь на 400 саж., а затем на 300 саж. против неприятельской артиллерии и густых цепей пехоты со штуцерами. Батарея держалась, потеряв 48 человек убитыми и[46] ранеными. До начала сражения батарея имела некомплект прислуги по три человека на орудие. Общая потеря была свыше 50%».{393}

Далее по фронту действовали 3-й батальон Минского пехотного полка и вскоре подошедшая Донская батарейная № 3 батарея, расположившаяся левее 3-го батальона.{394}

Ее Меншиков вызвал из резерва, понимая, что, подняв сейчас несколько орудий, французы вскоре поднимут несколько батарей.

«Наша конная казачья артиллерия весьма скоро прибыла на левый фланг — и долго хладнокровною распорядительностью своего командира батарея эта удерживала неприятеля».{395}

С прибытием артиллерии оборонительная линия левого фланга была закончена. Против дивизии Боске действовали не 8 батальонов, как считают многие исследователи, а только 5 общим числом личного состава не более 4700 чел.{396}

Все четыре минских батальона были выстроены в одну линию и именно в таком построении действовали все сражение: «…одною линией батальонов, не имея ни помощи, ни смены, и отступили после всех…».{397}

В стометровом интервале, отделявшем 1-й батальон минцев от 11-й и 12-й рот 4-го батальона Московского пехотного полка (который был построен по полубатальонно), находились командир минцев полковник Приходкин, ординарцы капитан Колоян, штабс-капитан Вяземский, а также поручик Приходкин, полковой жалонерный офицер, Рядом с полковником Приходкиным стоял командир 1-го батальона майор Иван Тимофеевич Евспавлев[47] и его адъютант поручик Радкевич.[48]

За фронтом 1-го батальона находились полковые патронные ящики и при них запасные лошади.

Интервал до позиций 2-го и 4-го батальонов, не имевших артиллерии, составлял почти 500 метров и был прикрыт цепью застрельщиков. Штуцерные под командованием прапорщика Полонского действовали перед фронтом и в интервалах между батальонами.

2-й батальон к этому времени поменял позицию, выйдя из-под артиллерийского обстрела и развернувшись фронтом к линии французской пехоты, наступавшей со стороны моря. После того, как командир 4-го батальона (командир — подполковник Матвеев) подвел свои роты ко 2-му, в дальнейшем оба батальона минцев под общим командованием подполковника Раковича (2000 чел.) действовали против поднявшихся вслед за французами турками (6000 чел.).{398}

Подошедшие недавно 1-й и 2-й батальоны Московского полка (командиры — подполковники Граль и Зео), едва стряхнув пыль после марша, заняли позиции несколько в стороне, перекрыв пути подъема со стороны реки по оврагу, изолировав дивизию Боске от возможной помощи ей со стороны 1-й дивизии генерала Канробера. По указанию Меншикова граф фон Зео, командир 2-го батальона Московского пехотного полка занял наиболее выдающуюся террасу над речкой.

ПЕРВЫЕ ВЫСТРЕЛЫ НА АЛЬМЕ: КТО ОТКРЫЛ ОГОНЬ

Итак, идиллия тишины прекратилась, когда раздались выстрелы: «…перестрелка открывается по всей линии».{399}

Кто первым открыл огонь — не существенно, но интересно. И никакой роли в сражении, конечно, не играет. Попытаемся лишь удовлетворить самых любопытных читателей.

Была ли это корабельная артиллерия союзников или полевая артиллерия русских, или штуцерные Московского пехотного полка, 3-й батальон этого же полка, стрелки 6-го стрелкового батальона или легкие пехотинцы бригады Буа, нужно разбираться.

С корабельной артиллерией все понятно. Но вот что касается остальных участников действа, тут имеют место вопросы. Как минимум двое, Приходкин и Бейтнер, утверждают, что первыми в русской армии огонь по неприятелю открыли штуцерные Московского пехотного полка генерала Куртьянова под командованием поручика Култашева и стрелки 6-го стрелкового батальона, расположенные в садах Альматамака: «…Около полудня на левом фланге нашем раздались первые выстрелы…».{400}

Приходкин определяет время начала сражения 11.30. Не возражает и Бейтнер, определивший время начавшейся перестрелки 3-го батальона Московского пехотного полка с неприятелем-в «…3/4 11 часа».{401}

С большой долей вероятности можно утверждать, что огонь ими велся по уже подходившей дивизии Канробера. Никакой стрельбы со стороны дивизии Боске, якобы ввязавшейся в сражение с «первым начавшим дело батальоном подполковника Раковича», участники сражения до этого времени не слышали. Таким образом, со временем открытия огня больших расхождений нет, мы согласимся с очевидцами и будем считать, что первые выстрелы над Альминской долиной прогремели между 11 и 12 часами. И первым начал бой, скорее всего, Московский пехотный полк, хотя всегда «…честь первого выстрела ошибочно приписывали 2-му батальону Минского полка».{402}

Почти одновременно артиллерия пароходов союзников начала обстрел левого фланга русской позиции, давая возможность Боске закрепиться на плато. Английский лейтенант Пирд тоже говорит о 11.30, когда, по его мнению, корабельная артиллерия открыла огонь, оттесняя русских от побережья.{403} Это же время указано в «Истории 2-го полка тиральеров»{404} и многих других источниках. Чтобы читатель мог убедиться в том, что эти цифры — не просто переписывание их из одного источника в другой, я могу сказать об их обязательном фиксировании для занесения в официальный рапорт командирами всех уровней, откуда их иногда удается извлекать.

В истории 7-го полка линейной пехоты говорится, что первые выстрелы (орудийные) на правом фланге у Боске в полку услышали,{405} когда спускались по направлению к Альме в 11.30. В это же время никто по ним еще не стрелял. Или рота Култаше- ва все-таки стреляла после бомбардировки берега флотом? За ответом далеко ходить не нужно. В той же истории того же 7-го полка говорится, что буквально после того, как его солдаты услышали корабельные орудия, они попали под обстрел русских стрелков.{406} Судя по описанию, залпы артиллерии и ружейные выстрелы разделяли считанные минуты.

Итак, по русской версии (Приходкин), первые выстрелы по дивизии Канробера сделали именно солдаты Московского пехотного полка. Это произошло в 11:30–11:45.

Кстати, именно московцев называет «авторами» завязки сражения неприятель — история 7-го линейного.{407}

С этого времени несколько часов огонь был непрерывным.

СТАБИЛЬНОЕ ПРОТИВОСТОЯНИЕ

Меншиков, покинув Тарутинский полк, продолжал следить за французами, успевшими к тому времени установить пушки, о чем штаб главнокомандующего известило неприятельское ядро, пролетевшее над головой Светлейшего.

Отъехав от свиты, он в одиночестве следил за тем, как взвод за взводом, рота за ротой, батальон за батальоном синие мундиры французских пехотинцев поднимаются от Альмы и разворачиваются на равнине, направляя фронт на подходившие и разворачивавшиеся Минский и Московский полки.

Радовали низкая эффективность поддержки кораблей флота, лишь «прикрывающих» пехоту, а также явный срыв замысла обхода русских. Меншиков выжидает. У неприятеля пока лишь несколько пушек. У него их уже три батареи. Может быть, удастся с ними справиться.

Когда ему докладывают, что неприятель усилил давление на центр, он говорит, что ничего страшного не происходит, пройдет еще час или полтора, «…потом дойдет до штыков, а там что Бог даст».{408} Тем более уже подходит своя пехота.

Но едва Минский полк приблизился к неприятелю на ружейный выстрел, как попал под ураганный огонь. Плотность его была такова, что почти сразу была убита лошадь полковника Приходкина, ранены лошади его адъютанта — поручика Радке- вича и нескольких офицеров. 4-я гренадерская рота Московского полка рассыпалась за укрытиями. Поручик Бейтнер и подпоручик Перов, лежа за небольшим взгорком, наблюдали, как разворачивается французская батарея. В этот момент, по воспоминаниям Бейтнера, и был произведен тот самый легендарный выстрел с 1400 шагов «на заказ» штуцерного 10-й роты Баранова, свалившего с лошади конного французского офицера,{409} цитируемый всеми, в том числе и мной ранее как пример снайперской стрельбы по специально обозначенным целям. Но есть сомнения. Дело в том, что на плато не был убит или ранен пулей ни один из старших офицеров французской пехоты. Да и о каких породистых лошадях речь, когда солдаты еле на своих плечах пушки втащили. Потому, если кто и получил пулю, так это, скорее всего, один из ездовых батареи капитанов Фьева или Робино-Марки. Ну согласитесь, на дистанции более чем в один километр вряд ли возможно отличить обозника от полковника. Тем более в незнакомой униформе. Хотя в любом случае уровень огневой подготовки стрелков в русской пехоте был высоким.