Ева и головы - Дмитрий Ахметшин

Некоторые простёрлись ниц перед огромной двустворчатой дверью, словно их сразила внезапная сонливость; жители Ульма равнодушно обходили таких людей с двух сторон, а иногда и просто переступали.

Ева думала, что великан сейчас по своему обыкновению пойдёт искать местного настоятеля, и к нему непременно выйдет важный толстый человек с крыльями и нимбом, который (дабы тот не нависал над просторной лысой головой и не бросал тень на глаза) надел временно на сгиб локтя; а с ним добрая сотня горбатых бойцов в стоптанных сапогах и со спитыми глазами. Но Эдгар опустился на мостовую рядом со входом в собор. Это излюбленное место местных нищих, и по тому, какие злобные взгляды доставались Эдгару, было понятно, что задница великана сейчас покоилось на чьём-то, можно сказать, пригретом камне. Но никто, видя размер великаньих рук, не решился возразить.

— Я отдохну, — сказал Эдгар.

— А я — сказала Ева по хозяйски оглядываясь, — пойду добуду нам еды.

Девочка рассматривала расположенный рядом лоток с фруктами и овощами так пристально, будто хотела понадкусывать все лежащие на нём плоды.

— Вон из того проулка пахнет едой сильнее — там наверняка рынок, — сказал Эдгар.

Направив босые стопы в указанную сторону, Ева буквально видела, что воздух там дрожал от ароматов. Сандалии она берегла — мало ли где ещё пригодятся? — А по такой гладкой, подогретой солнцем и смоченной коротким утренним дождиком поверхности ходить босиком одно удовольствие. Сбоку от собора действительно пристроился рынок. Он топорщил загривок полотняными тентами над головой торговцев. Везде были люди. Они торговались, бранились, отбирали лучшие куски, а собор взирал на это с надменным высокомерием. Ева миновала ряд, где продавали ткани. Голод гнал её дальше, мимо лотков с сырой рыбой (возле копчёной сельди она всё же на несколько секунд задержалась), к румяным пирогам, лежащим стопкой один на другом. Ева выбрала те, что поменьше — каждым из них можно утолить голод на добрую половину дня.

— Можно четыре? — Ева протянула на ладони все четыре монеты, что у неё были. Торговка проворно сгребла деньги, после выпрямилась, поглядывая то себе на ладонь, то на оборванную, грязную девочку, чья макушка едва торчала из-за прилавка.

— Ларс! — крикнула она.

Появился, вытирая о фартук тыльные стороны ладоней, дородный мужчина, чья голова была похожа на обглоданный козами куст орешника. Немногие мужчины знают, что такое гребень, но этому господину не помешала бы расчёска. Ева порадовалась про себя, что у Эдгара нет волос вовсе. Руки у незнакомца чистые (разве что, мокрые), фартук тоже, так что род его занятий остался для Евы загадкой. Хотя она предположила, что он может заниматься отскребанием с денег грязи, глины и навоза.

Торговка представила на осмотр монеты, и он, щурясь и поворачивая ладонь под разными углами, внимательно их изучил.

— Это же унции, — наконец, сказал он.

— Что? — спросила Ева.

Глубоко запрятанные в складках жира глаза нашли девочку.

— Римские унции. Я видел такую единственный раз, в детстве. Один мальчишка хвастался, что нашёл под пирсом в воде. Откуда у тебя их столько?

— Это моего друга. Мы заработали их в деревне под названием «Конская голова», когда лечили там одному господину зубы, а другому стригли баки.

— Ах, баки, — покачал головой мужчина. — Ах, «Конская голова»… в любом случае, больше они не в ходу.

Кулак сжался, и монеты звякнули в его недрах. Ева с трудом удержалась от того, чтобы не попытаться разжать мужчине пальцы.

— Значит, мне нельзя купить пирог? — спросила она.

— Приходи с нормальными деньгами. Тогда будет тебе пирог.

Вернувшись, Ева поведала Эдгару о неудаче. Жалобное урчание в животе она старалась заглушить, сжимая кулаки и пуская в ход самые резкие слова, которые слышала некогда от братьев и от мужчин в родном селе.

— От твоих денег никакого толку, — хмуро сказал великан. — Только и годны, что в зубах ковыряться.

Живот Эдгара молчал, однако молчал очень красноречиво.

— Это были какие-то плохие деньги, — пробормотала Ева. — У меня остались ещё, другие. Вот увидишь, скоро ты будешь накормлен. — Соврала она и опять ушла на базар.

Когда девочка вернулась, Эдгар пристраивал на коленях деревянную табличку, на которой было довольно топорно вырезаны незнакомые символы.

— А я не знаю алфавита, — поведала она, складывая у ног цирюльника добычу. Ею оказались: несколько побитых слив, хлебные корки, да маринованная луковица. Всё, кроме луковицы, не очень хорошее, зато за этим не очень-то хорошо следили. Но луковица добротная. Ева утащила её, пока хозяйка прилавка любезничала с соседкой. Рука сама тянулась ещё к огурцам в бочонке, но Ева вовремя себя одёрнула — ей и так слишком везло.

Девочка мудро не стала просвещать великана, каким образом добыла завтрак, да он и не спрашивал.

— Какого алфавита? Я тоже его не знаю, — простодушно сказал Эдгар. — Это не алфавит. Это просто знаки. Особые знаки. Я вырезал их однажды ножом, во времена, когда дорога стала слишком похожа на ту, другую дорогу, что была днём до этого. Вырезал ножом. Перед нами с Господом ехал какой-то пастух. Он спал всю дорогу, но хвост его лошадки отгонял всех мух прямо нам в морды. А как раз перед этим я сращивал одному человеку кость. Называю их моими особыми знаками.

И действительно — на картинке были изображены кинжал, клок волос, похожий на конский хвост, и берцовая кость, сломанная под прямым углом. Вместе, расположенные один над другим, они составляли слово, высказывание, которое заставляло прохожих на мгновение замирать перед этим заявлением и громадным человеком, сидящим за ним.

— Почему ты раньше их не показывал? — спросила Ева.

— Потому что в сёлах нет толку. Там нужна глотка, чтобы тебя услышали. Тогда уж или примут, или выгонят, если, как истинные слуги Господа, полагаются всецело на него, а не на мои руки, которые прикреплены к телу, к которому прикреплена также грешная голова. А здесь нужна тишина. Нужно быть безмолвным среди охрипших от крика. Если будет на то воля Всевышнего, нужный человек сам к тебе подойдёт.

— И сколько ты так собрался сидеть? — спросила девочка. Она устроилась возле ног Эдгара, пододвинув к себе подстилку, которой в холодные дни цирюльник укрывал своего осла, и закинула себе в рот первую сливу.

— Сколько потребуется, — ответил Эдгар. — Бывает, я сижу четыре часа, бывает, пять. Чаще всего прямо на месте и ночую. А на следующее утро Иисус ко мне, обыкновенно, благосклонен. На следующее утро находится тот, кому нужны мои услуги.