Игла бессмертия (СИ) - Бовичев Дмитрий

И все, кто был рядом, стали парами, и закружились, и запели.

Олег тоже поднялся из-за стола, но в танец не пошёл, а бочком-бочком двинулся к конюшне. Заглянул внутрь и расслышал сквозь звуки праздника девичий говор.

— Что я ему, кукла, в сарафан наряжаться и с караваем стоять?! И не учил ли он сам меня держать в руках шашку? — доносился возмущенный голос из дальнего угла.

Олег пошёл на голос мимо стойл, огороженных лишь круглыми тонкими жердями. Лошади, увидев чужака, возмущённо фыркали или тянулись к нему из любопытства, но говорившая ничего этого не замечала.

— И моё место рядом с ним или с хлопцами назади баб.

Стойла были узкими, лошадям не повернуться, а это последнее, у стены, пошире. Там-то и жаловалась на отца красивому, коричневой масти, жеребцу своевольная девица.

Олег не решался ещё встать пред её очи. Что скажет она ему, чем встретит? В благоговейном трепете остановился он за пару шагов до стены.

— И сколько ему твердить? Когда уже он дослышит, что я — казачка и не могу жить по бабьим законам?

И в самом деле, одета Олеся была так же, как тогда — в шаровары, рубаху и жилет. Но мужская одежда не могла скрыть девичьего стана. Расстёгнутый ворот рубахи открывал взгляду нежную шею и ложбинку между ключиц, а широкий тканевый пояс вокруг узкой талии не прямо, но ясно говорил о совершенстве фигуры, скрытой просторной одеждой.

— У-у-у, залышу без коня, залышу без коня, — передразнила отца строптивица. — Как нас можно разлучить, Светик? Я к тебе в конюшню спать пойду.

Хозяйка обняла коня и погладила по морде. Последние слова растрогали Олега и убедили в добром нраве красавицы, и он решился подойти.

— Ой! — Девушка отстранилась от жеребца и шагнула было назад, но тут же достала из-за пояса короткую плётку и встала гордо. — Кто таков, отвечай!

Олег только развёл руками и как смог по-доброму улыбнулся.

— Чего лыбишься? Стегану — не засмеёшься!

Парень показал на свои губы пальцем, а после приложил ко рту ладонь.

— Немой?

Кивнул.

— А-а-а, отец рассказывал, что с гостями убогий. Ты чего тут?

Олег показал на неё, на свои глаза и махнул куда-то, где, ему казалось, осталась Сухая Берёзовка.

— Видел ты меня уже? И что с того?

Олег приложил руки к груди, а после протянул их к девушке, будто предлагая своё сердце ей.

— Глянулась я тебе? — удивилась она. А после рассмеялась. — Ой, женишок, ой, удалой! Так приходи ж к моему батьке свататься! Ах-ха-ха-ха!

Но парень не смутился, знал уже, что доброе у неё сердце. Он поклонился и протянул сложенный пополам листок.

— Что это? Подарочек? — продолжала забавляться девушка. — А бусы ты мне подаришь? Красные бусы или платочек?

Но Олег больше ничего не сказал, а лишь снова поклонился и пошёл к выходу.

Олеся развернула листок. На нём скупыми, но чёткими штрихами был изображён её конь, а внизу подпись.

— Р-а, ра, д-у, ду, раду, — по слогам прочитала хозяйская дочка. — Радуйся.

— Радуйся… вот чудной.

А листок сохранила, уж больно ладно был нарисован её Светик.

Тем временем за столами вели беседы не охочие до танцев степенные люди.

— А приметил ли ты, Петро, сапоги на ногах у гостей? — спросил один седоусый казак другого.

— Важные сапоги. Думаю, что по аршину кожи ушло на голенища.

— По аршину на каждый или на оба?

— На оба.

— Нет, я так смекаю, что на каждый.

— Это ж сколько нужно отсыпать монет, чтобы на каждый по аршину? Нэ можэ того быть.

— Ну, положим, не за свои же они покупали, за казённые.

— Хм, и то верно.

— А что, как ты полагаешь, хороша ли у них подмётка?

Перещибка же вёл беседу с Николаем. Он давно уже подсел к нему и всё подливал в чарки, да подкладывал в тарелки.

— А что, не доводилось ли вам по судебным делам ездить? — спросил хозяин.

— Нет, не доводилось.

— А начальник ваш не судится ли с кем-нибудь?

— Чего не знаю, того не ведаю, а что?

— Та ни, ничого такого, — вздохнул Перещибка. Помолчал, икнул и сказал невпопад: — А по мне и добрэ, что к нам никто не заезжает. Мы-то сами вольные, а гостей нам не требуется, хоть бы ещё дюжину лет так оставалось.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Пошто так?

— А ось… — Старый казак замялся и с минуту кусал губу, не зная, что ответить. — Нэзнамо як та справа с ряжеными выйдет, — наконец нашёлся он, — ще нам вину присудят. Была бы церковь, я б за счастливое решение свечку поставил.

— Да, без церкви тяжко вам.

— Так, ось за-ради новой церкви и надо нечисть извести.

— Изведём, изведём, господин капитан своё дело знает.

— Ну, давай ще по чарке.

Тут к столу подошёл парень и обратился к Перещибке:

— Пан голова, кто-то до нас едет.

Парень оказался совершенно трезв и с саблей на боку, что было странно на празднике.

— Ещё гостей ждёте? — спросил Николай, прикидывая, где он оставил свой тесак. Изрядное количество вина уже затуманило голову и нагрузило ноги.

— Ни, пойдём подывымось, кто до нас пожаловал.

Облако пыли увидели раньше, а впереди него подскакивала на кочках телега. Ездок погонял кобылу, и та неслась, не разбирая дороги и поднимая за собой серый шлейф.

— Куда он так пылит? И ось поломает и колёса, тьфу, растыка*, беспортошник, — осудил седока Фёдор.

По мере приближения стали видны черты этого худого хозяина.

— Кажись, староста, — первым разглядел возницу парень, поднявший гостей из-за стола.

— Антипка? Нэ, нэ можэ того статься, он телегу бережёт, — не поверил Перещибка.

Но это и в самом деле был староста.

— Беда! — крикнул Антип ещё издали. — Нечисть в полях! Ведьма с серпом бабам явилась! Девочку ищет!

* Растыка — нерадивый хозяин.

Глава 14

Накануне Воронцов повелел трактирному мальчишке разбудить себя засветло и не пожалел для этого ещё одного гривенника. И потому, когда рассвет только касался лучами небосвода, Георгий уже был готов. Сборы дались ему тяжело — немилосердно болела грудь, из-за этого он даже толком не мог распрямиться и ходил чуть скособочившись и скрипя зубами. Тихон, получивший вчера ещё все распоряжения и бумаги, спал, но тоже неспокойно — вздрагивая и поминая сквозь сон котов и собак.

По раннему времени людей на площади не было, лишь только ещё более обмелевшая, но не высохшая до конца лужа одиноко белела отражением рассветного неба посреди серого мира.

С трудом взгромоздясь на кобылу, Георгий выехал с постоялого двора. Он пустил лошадь шагом, но даже так всё время морщился от боли в груди.

Как славно, что он наконец-то уезжает, вот и хаты потянулись — справа и слева по улице пошли дома попроще, город расстраивался деревней.

Здесь, как и в любой деревне, вставали рано, девки и хозяйки уже выходили в курятник ли, в дровяник ли, а то сорвать что-нибудь с огорода. Заспанные, ещё смурные, они не здоровались ни с проезжающим, ни с соседками, а, имей возможность, и вовсе спрятались бы от чужих глаз. И мужики мелькали спозаранку, один выводил корову на выпас, другой, по одному ему ведомой причине сурово хмурясь, запрягал куда-то лошадь.

Вот и Прасковьин двор — место вчерашней баталии. Воронцов уже сожалел о своей поспешности — послал бы Тихона, пусть бы он дождался хозяйку и сам представил барина, вот как надо было поступить. А теперь что же? Цель его поисков, колдовство, налицо, а колдуньи нет. Что делать с её имуществом, что на это скажет его высокопревосходительство господин Шешков? Он ошибок не прощает.

Уже три года как по его распоряжению Георгий ищет по всей России проявления диковинных и тёмных сил. Тайное предписание гласило: буде найдётся таковой, кто диковинной силой обладает, того к служению царскому призвать следует. А не возжелает, то принудить. А ежели искусник диковинных сил ко злу их использует и на службу идти отказывается, такого следует казнить, а после сжечь и пепел его развеять.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})