Игла бессмертия (СИ) - Бовичев Дмитрий

— Зачем? — Топорик вертелся, тревожился в траченой старческими пятнами руке старухи, словно спешил в дело.

— Чтобы предложить им государеву службу.

— Ведьмам служить царю? — Бабка так удивилась, что поначалу застыла. — Кха-хха-кхе, ах-ха-ха, аг-кхар-кха-ха! — Карга затряслась тяжёлым, скрипучим, вымученным смехом, будто бы не смеялась уже лет сто.

Тяжело оперлась она на стол и продолжила вздрагивать, клокотать и кашлять так, что Воронцов уже было понадеялся, что сей же час преставится.

Однако ж не случилось и, отсмеявшись своё, она угомонилась, отложила топорик и отошла попить воды. Лицо её оживилось, на щеках красными болезненными пятнами появился румянец, а глаза приобрели блеск и живость.

— Повеселил ты меня, соколик, угодил старухе. За то я тебя мучить не стану… — Бабка покрутила головой в поиске чего-то. — А вот что, сварю тебе маковый отвар — не так остро почуешь, когда ударю, и обрубок потом меньше болеть будет.

— А зачем же именно я вам нужен? Чем я других лучше?

— Ась? Ты-то лучше, уж конечно. Погоди, ты дальше сказывай, откуда ворожбу знаешь и остальное прочее. — Бабка неопределённо помахала рукой.

— От деда. Верней, от книги его. Все в нашем роду обладали даром. Отец только от него отказался, простой жизнью живёт.

— А дед откуда взял?

— Не знаю, я его только в отрочестве видел. Сам он по крови — венецианец, и отец — тоже, а я уже наполовину русский.

— То-то я чую дух странный, не то русский, не то какой. Это кто ж такой — венецианец? Из какой земли? — спросила бабка, помешивая уже что-то в глиняном горшочке.

— Из Латинской.

— О-о-о! Слыхала, слыхала… Был один у меня знакомец, при царе Борисе ещё, как бишь его… Джакомо, Джанимо… эх, не упомню уж. Но ликом пригож — чернобров, зеленоглаз, нос с горбом… помню, да… нежен был да мягок. — Бабка облизнулась. — Ладно, а что ж ты в Боброцске делал?

— В соседней деревне сгорела церковь вместе с попом, я приехал посмотреть, не дело ли это рук колдуна.

— Это в Берёзовке-то? Ага, знаю. А если дело рук колдуна, то что?

— Взял бы его, судил и казнил.

— Казнил? Отчего? А служба как же? — усмехнулась бабка.

— Оттого, что все согласные должны через Сергиев монастырь пройти, покаяться, послушание отбыть. А те, что церкви жгут, уж не покаются, в веру Христову не обернутся.

Старуха перестала помешивать и села у стола в задумчивости.

— Стало быть, столкнёшься ты с колдуном, если найдёшь его в Берёзовке? — Она пытливо заглянула узнику в глаза.

— Да.

— Вот как… — Бабка взяла со стола плошку с хреном, повертела её в руках, понюхала — скривилась. — Что за хрен нынче стали делать, никакого духа в нём нет…

Карга посидела ещё какое-то время и, решившись, продолжила:

— Ладно, соколик, видно, твоё счастье, отпущу я тебя.

Воронцов вздохнул с облегчением.

— Потому отпускаю, что враг у нас общий — тот, кто спалил попа в Берёзовке.

— Так стало быть, есть колдун?

— Есть-есть, и он мне поперёк горла.

* Шесток печи — полка перед аркой горнила.

Глава 15

После веселого застолья собирались бестолково. Николай с Фёдором пихали и поливали успевшего захмелеть Евсейку, казаки, похватавши сабли, ещё не раз бегали в хаты то за бронями, то за шапками.

Однако ж через четверть часа десяток казаков и телега с гостями выдвинулись-таки в поля.

Дорогой слушали Антипа.

— …из воздуха! — стращал, выпучив глаза, староста. — И спрашивает дочку! Мол, скажешь про дочку, так помогу поля убрать. И серп откуда ни возьмись в руке! А серп бурый, как в крови!

— А она что в ответ? — спросил Николай.

— А что ей отвечать? У Семёновны-то сыновья! Да и тех уж три года как в солдаты забрили. Завопила да бегом в село.

— Так, а остальные?

— Остальные тоже подхватились на телеги и до дому. Но без зерна! Понимаешь ты? Без зерна!

— Понимаю, понимаю.

— Эх, да что вы, солдаты, в этом можете понять? Вам харчи в котелках подносят, самим не надо добывать.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Ладно-ладно, и я не в мундире родился. Скажи лучше, баба эта ещё с кем-нибудь говорила?

— Нет.

— А тронула кого?

— Нет.

— А сам ты туда ездил?

— Куда уж мне?! Я к вам!

— Ну, добро, всё верно сделал.

Антип-то правильно поступил, а что ему, Николаю, предпринять, вот вопрос. Понятно, что полудница к бабам в полях приходила, но зачем? И что с ней делать? Да и можно ли с ней что-то сделать, кроме как уговорить? Ответов Николай не знал.

Фёдор сидел беспокойно, всё хмурился и озирался вокруг, иногда подолгу вглядываясь в какую-то далекую точку. Ему мерещилась полудница с серпом, и встречи с ней он вовсе не желал.

Олега же чудные дела уже не занимали. Все его мысли надолго поселились в конюшне Перещибкиного хутора. Вновь и вновь он возвращался к встрече с Олесей и спрашивал сам себя: всё ли так, всё ли правильно? Понравился ли ей рисунок и когда доведётся увидеть её ещё раз? В том, что доведётся, он не сомневался.

Ехали не шибко быстро, но и не плелись праздно и через полчаса прибыли на место — ржаное поле, ещё немного, с одного края, тронутое серпами.

Вдоль наезженной колеи стояли скирды, а чуть дальше лежали не связанные охапки, но большая часть поля была не убрана. Колосья уже перестаивали.

Казаки разъехались в стороны, но ничего необычного не видели. На земле валялись забытые впопыхах грабли, серпы, попался узелок с дневным перекусом, крынка молока.

Перещибка чувствовал себя неуверенно — он казацкий голова, он главный, но что делать — непонятно.

— Ну, що, други, що будэмо робыть? — отдал он всё же право решать Николаю.

— Пока ничего, а лучше бы вам вернуться на дорогу.

Николай прошёл к границе срезанной неубранной ржи и потрогал стебли — ничего, никакой крапивы.

— Нечистой силы здесь больше нет, — объявил он.

— И що ж теперь?

— Пока ничего.

— Э-э-э… — неопределённо промычал голова и отъехал переговорить с Антипом.

Николай же двинулся, хромая, вдоль границы, то тут, то там проверяя прикосновением колосья.

А Фёдор, обрадовавшись, что нечисть сгинула, слез с телеги и пошёл к скирдам.

— Добро, добро… — приговаривал он, осматривая их.

Вот чем должны заниматься люди — хлеб растить, а не гоняться не пойми за чем, не тыкать друг дружку штыками, не палить из пушек!

А вот тут непорядок — он подошёл к не сложенным ещё охапкам и нагнулся собрать их. Но помешал заткнутый за пояс пистолет.

Фёдор взглянул на него, как в первый раз увидавши — зачем он? Вовсе не нужен! Отбросил в сторону и отстегнул ремень с тесаком. Снова нагнулся и стал собирать копну.

Он поддался старой своей мечте о хозяйстве и теперь дал волю рукам, истосковавшимся по работе в поле. В его родимой сторонке скирды собирали не так, как здесь: не всё вместе — стожком, а в три небольшие связанные между собой копны, навроде рогатки против кавалерии.

Вот так, вот так. Перевяжем сначала две, а теперь добавим третью… Как закончил, отыскал брошенный серп и пошёл жать. Только взялся за колосья, как почувствовал ожог — крапива!

Тут же в отдалении вскрикнул Николай.

— Мать честная, да что же это?! — Фёдор в ужасе отдёрнул руку. — Да что ж, мне никогда теперь не поработать?!

Как в памятный раз, расступилась трава, и явилась полудница.

— Помогай тебе Велес, — обратилась она к Фёдору.

— Сгинь, сгинь, пропади пропадом! — воскликнул тот и попятился.

Казаки взволновались — кто-то крестился, кто-то тянул саблю, а иные двинулись уже обходить прозрачную бабу с боков.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Не видал ли ты дочку мою, Отрадку? — Дух по-прежнему обращался к Фёдору.

— Стойте, назад! — Николай замахал казакам руками, и те послушали. — Пороша! — окликнул он. — Пороша, мы дочку твою не видали.

— А где же она?! Отрада-а-а-а! — позвал дух, и вышло так громко и пронзительно, словно ветер завыл.