Миледи и притворщик (СИ) - Ванина Антонина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У меня сердце ушло в пятки от услышанного. Так вот что случилось, вот что за человек без головы и гениталий прикован к стене вместе с несчастной… Теперь я всё поняла, абсолютно всё. И теперь меня ничуть не пугает вид его растерзанного тела. Пожалуй, Румелат – это единственное место на свете, где для извергов такого рода придумали самую подходящую казнь.
– Что ты сделала, когда маленькая Зиба сказала тебе, что папа трогал её и делал больно? – продолжала свой допрос Алилата.
– Я… я так много работаю… я одна… на всю семью... я так устала, когда пришла домой…
– Да, ты пришла и просто отмахнулась от маленькой напуганной девочки в слезах. Девочки, которая слишком мала, чтобы понять, что с ней сотворил твой муж. А потом ты снова ушла разносить пироги. И через несколько дней другая твоя дочь, что лишь двенадцать лун назад созрела из девочки в девушку, встретила тебя в платье с окровавленным подолом и безумными от ужаса глазами, а ты сказала ей, чтобы вымылась и шла накрывать на стол. И ты даже ни о чём её не спросила. Ты сделала вид, что ничего не случилось.
– Я так много работаю… пеку, разношу, снова пеку… Я одна… я не могу за всем поспеть…
Тут Алилата ухватила женщину за подбородок и повернула её лицо прямиком к обезглавленному трупу.
– В том, что ты была одна, виновата лишь ты сама. Камали не приветствует браки старых традиций, но пока и не запрещает их, если мужчина и женщина хотят жить вдали от своих семей. Если муж не приносил в дом денег, и смел жить за счёт твоего труда, ты могла просто развестись с ним. Если он тебя бил, ты могла в любой момент уйти от него вместе с дочерями и вернуться в дом своей матери. В дом, где за ними всегда был бы пригляд. В дом, где они всегда были бы невредимы. В дом, где они всегда были бы под защитой своего рода. Но ты ничего этого не сделала.
– Я… я ведь так любила Хакара… я верила, он исправится… он хороший, когда не пьёт вино…
Тут она, глядя на истерзанное тело мужа, горько разрыдалась, насколько ей хватило сил. Но Алилату её слёзы не разжалобили.
– Ты любила? Любила чудовище, из-за которого твоя младшая дочь сошла с ума, а старшая утопилась в реке, когда поняла, что понесла от своего насильника? И ты сейчас смеешь говорить мне о своей проклятой любви? Любви к какому-то никчёмному слизню? Кажется, ты плохо усвоила заветы Камали. Женщина должна любить не мужчин, а своих детей. Но ты эту заповедь нарушила, и теперь поплатишься за это.
Опухшие от слёз глаза женщины в ужасе округлились, когда царица сказала:
– Видишь, что случилось с твоим возлюбленным слизнем? Когда люди узнали о его преступлении, они пожелали, чтобы великие жрицы Шепси и Шукета принесли изувера в жертву Красной Матери. Они выполнили их наказ. Но, знаешь, что сами Шепси и Шукета попросили у меня?
Женщина в кандалах затряслась в исступлении, когда обе сестрицы двинулись к ней со словами:
– Красная Мать питается гнилыми мужчинами, а Чёрная Мать – гнилыми женщинами.
Бессильный крик, больше похожий на предсмертный хрип, отразился от стен, когда камалистки освободили женщину от пут и она, измождённая, упала им на руки. Шепси и Шукета тут же отволокли её к столу, а другие жрицы помогли положить пленницу на каменную плиту поверх выгравированного изображения человека. Распластанная и напуганная, она молила:
– Прошу, сжалься, госпожа!
– Такие, как ты не могут рассчитывать на жалость Камали. – приблизившись к ней, сказала царица. – Твои дочери не знали жалости от тебя, их родной матери, и ты не узнаешь её от матери всех румелатцев.
– Я должна жить... Ради младшей дочери. У неё ведь больше нет никого, кроме меня... Совсем никого. Как же она останется одна на этом свете?
– Она не будет одна. Её приютят красные сестры. Они позаботятся о ней и излечат от безумия.
– Я могу излечить её, я! Дай мне шанс, госпожа.
– Шанс? Чтобы ты вернулась в свой дом, привела туда нового никчёмного мужа, и он тоже надругался над девочкой? Нет, это больше не повторится. Потому что Зиба отправится жить к красным сёстрам, а ты станешь кормом для истинной повелительницы Румелата, и твоё чрево больше не породит отвергнутых и несчастных детей. Только так Румелат очистится от скверны, которую сеешь ты и тебе подобные. Только так земля Румелов избавится от зла, что веками разъедало её изнутри. И тогда настанет век всеобщего благоденствия, где люди никогда не познают горя, и все беды будут обходить их стороной. В этом новом мире твоя дочь исцелится и больше не будет знать страха и боли. И в залог её исцеления и благоденствия других ты отдашь свою жизнь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})Не успела женщина снова разразиться мольбами, как Алилата заткнула её рот кляпом и скомандовала жрицам:
– Держите её крепче, чтоб не дёргалась. Нельзя, чтобы кровь расплескалась и пролилась мимо жертвенного канальца.
Услышав это, я отпрянула прочь к стене. Голова кружилась от всего увиденного, а пьянящий запах воскурений помутил разум.
Несчастная, осознав свою участь, попыталась оттолкнуться ступнями от холодного ложа, но жрицы тут же впились пальцами кто в руки, кто в ноги жертвы, а одна из сестриц приложила ладони к её лбу, чтобы зафиксировать голову в одном положении.
– Эмеран, подойди сюда. Твоя очередь действовать.
– Что? – оторопела я от слов царицы. – Какая ещё очередь? Я ничего не...
– У тебя одной свободны руки. И у тебя есть ритуальный кинжал. Пора вскрыть грудную клетку этой мерзавки и вынуть её гнилое сердце.
У меня кровь застыла в жилах от её предложения. Оно звучало так дико, так безумно. Я же не убийца, я же не...
– Что ты стоишь? – попрекнула меня незнакомая жрица. – Доставай кинжал и бей. Или ты посмеешь ослушаться приказа самой царицы Алилаты?
Вот теперь страх объял всё моё нутро, и я в ужасе закричала:
– Я ненастоящая жрица! Я не умею! Я не должна!
Не помню, как я сорвалась с места и кинулась в тёмный коридор. Мне так хотелось вырваться наружу и навсегда покинуть этот смердящий храм, его безжалостных жриц, их безумную царицу, да и весь этот ненормальный Румелат. Вот только я не учла одного: без факела заблудиться в тёмных коридорах проще простого.
Я двигалась наощупь, водя ладонями по холодным сырым стенам, как вдруг лёгкое дуновение ветерка коснулось моего платья, по бедру скользнуло что-то мягкое и невесомое, а в следующий миг в глотку упёрлось что-то холодное и угрожающе острое.
– Иди сейчас же в зал жертвоприношения, иначе вместо пособницы извращенца кормом для Чёрной Матери станешь ты сама.
Этот голос я не узнала. Видимо, одна из незнакомых мне жриц выследила меня в темноте, беззвучно приблизилась вплотную, вынула мой кинжал из ножен и сейчас грозится заколоть им меня.
– Царица ждёт тебя, северная жрица. Не огорчай её своим непослушанием.
Мне пришлось подчиниться и с лезвием под глоткой проследовать до самого зала, откуда тянулся удушающий запах воскурений, от которого становилось дурно. Жрица опустила кинжал и вложила его мне в руку, прежде чем стоящая возле пленницы царица подняла на меня глаза.
– Время не ждёт. Я чувствую, как Чёрная Мать пробуждается во мне. Она требует свою порцию зла и пищи.
Пустая чаша в её руках и затуманенный взор говорили об одном: царица одурманена воскурениями и всерьёз намеревается съесть сердце пока ещё живой пленницы. Она точно не в себе – у нормального человека не может быть таких желаний. В нормальном человеке не проснётся Камали и не потребует себе жертву на съедение.
– Иди и приставь нож к груди этой мужелюбки, – прошипела мне та самая жрица, что ещё недавно держала кинжал у моего горла.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})Тяжёлый запах трав туманил разум. На ватных ногах я приблизилась к каменному столу и замерла. Я стояла по правую сторону от пленницы, а она смотрела на меня полными испуга и мольбы глазами, и я почти слышала, как она просит: "Не делай этого, сжалься".
– Я не могу, – честно призналась я. – Я не буду. Лучше…
Договорить мне не дали. Жрица, что конвоировала меня из соседнего зала, встала по ту сторону жертвенного стола прямо напротив меня и резким рывком подалась вперёд. Она схватила меня за руку, ту самую, в которой я держала кинжал, и направила его остриё точно к сердцу несчастной.
