Осколки чести - Лоис Буджолд

Никто не пришел. Следующие несколько часов разнообразила свой эксперимент, пробуя то кричать, то убеждать, то колотить в дверь и стены здоровой рукой, а то просто сидела на койке, плача от боли. Сила тяжести и свет выключались еще несколько раз. Наконец она испытала знакомое ощущение, словно бы ее внутренности макнули в банку с клеем — признак перехода через пространственно-временной туннель; после этого никакой болтанки больше не наблюдалось.

Дверь камеры распахнулась настолько неожиданно, что потрясенная Корделия отпрянула, стукнувшись об стену головой. Но это оказался лейтенант, возглавлявший охрану гауптвахты, с одним из медиков. У лейтенанта на лбу багровела шишка размером с куриное яйцо; медик выглядел вконец измученным.

— Второй по тяжести случай, — сказал лейтенант фельдшеру. — После этого можете просто обойти все камеры по порядку.

Бледная и слишком усталая, чтобы разговаривать, Корделия молча развернула руку для осмотра и перевязки. Медику, при всем его профессионализме, недоставало деликатности главного хирурга. Она едва не потеряла сознание, прежде чем ей наложили пластик.

Новых признаков атаки не было. Через отверстие в стене ей была доставлена свежая тюремная пижама. Спустя два пайка Корделия ощутила очередной нуль-переход. Мысли ее непрерывно крутились в колесе страхов; засыпая, она видела сны, и все они были кошмарами.

Наконец объявился лейтенант Иллиан, которому вместе с одним из охранников выпало сопровождать ее. Обрадовавшись при виде знакомого лица, она едва не расцеловала его. Вместо этого она застенчиво откашлялась и спросила (как она надеялась, достаточно небрежным тоном):

— Коммодор Форкосиган не пострадал во время атаки?

Его брови поехали вверх, и он бросил на нее любопытно-озадаченный взгляд.

— Нет, конечно.

Конечно. Конечно. Это «конечно» подразумевало, что он не получил ни царапины. На глаза навернулись слезы облегчения, которые она попыталась скрыть под маской холодного профессионального интереса.

— Куда вы меня забираете? — полюбопытствовала она, когда они вышли с гауптвахты и зашагали по коридору.

— На катер. Вас переправляют в лагерь для военнопленных на планете — поживете там, пока будут идти переговоры об обмене пленными. А потом вас отправят домой.

— Домой! А как же война?

— Закончилась.

— Закончилась! — Она попыталась освоиться с этой мыслью. — Закончилась. Вот это скорость. Почему же эскобарцы не развивают свой успех?

— Не могут. Мы запечатали нуль-переход.

— Запечатали? Не блокировали?

Он кивнул.

— Как, черт побери, можно запечатать туннель?

— В некотором смысле это очень старая идея. Брандеры.

— Как это?

— Посылаете корабль в туннель и аннигилируете его в средней точке между выходами. Возникает резонанс, и в течение нескольких недель просочиться через туннель будет невозможно. До тех пор, пока колебания не утихнут.

Корделия присвистнула. — Ловко… и почему мы до этого не додумались? А как вы спасаете пилота?

— Может, поэтому и не додумались. Мы его не спасаем.

— Боже… ну и смерть. — В ее воображении мгновенно возникла яркая и отчетливая картина.

— Они были добровольцами.

Корделия ошеломленно покачала головой:

— Только барраярцы… — Она решила подыскать менее пугающую тему для разговора. — А много у вас военнопленных?

— Не очень. Может, сотня наберется. А на Эскобаре осталось одиннадцать тысяч наших десантников. Мы попытаемся обменять вас в соотношении больше, чем десять к одному, так что вы представляете для нас немалую ценность.

Иллюминаторов в катере для пленных не было. Вместе с Корделией летели еще двое — помощник инженера с ее корабля и та темноволосая эскобарская девушка, что была в ее камере. Техник жаждал обменяться впечатлениями, хотя у него самого было их не так уж много — все это время он проторчал в камере вместе с тремя остальными членами их экипажа, которых уже переправили на планету днем ранее.

Эскобарианке — красивой молоденькой девушке в звании мичмана, попавшей в плен два месяца назад, когда ее корабль вышел из строя во время боя за нуль-переход к Колонии Бета, — вообще было почти не о чем рассказывать.

— Должно быть, я потеряла счет времени, — тревожно поделилась она. — Это не трудно, когда много дней сидишь в одиночной камере и никого не видишь. Хотя вчера я проснулась в их лазарете и не смогла вспомнить, как я там оказалась.

«А если этот хирург действительно так хорош, как кажется, то никогда и не вспомнишь», — подумала Корделия, а вслух спросила:

— Вы помните адмирала Форратьера?

— Кого?

— Да так, не берите в голову.

Наконец катер приземлился. Люк распахнулся, и в проем хлынул сноп солнечного света. Вместе с ним в отсек ворвался свежий воздух, напоенный сладостным ароматом зелени и лета — только сейчас они осознали, какой затхлой вонью им приходилось дышать все эти дни.

— Ух ты, где это мы? — воскликнул изумленный техник, подгоняемый охранниками к трапу. — Красота-то какая!

Корделия, шедшая следом за ним, невесело рассмеялась, сразу же узнав это место.

Под нежно-бирюзовыми небесами расстилалась обширная впадина, на дне которой расположился лагерь военнопленных: три ряда барраярских палаток — уродливых серых полуцилиндров, — окруженных силовым экраном. Стоял жаркий, тихий полдень, заставивший Корделию почувствовать себя так, словно она никогда отсюда и не улетала.

Да, а вон там виден вход в подземный склад, теперь уже не замаскированный и даже расширенный. Перед ним устроена обширная посадочная площадка — вокруг стоящих там катеров кипит бурная деятельность. Водопад и озеро под ним исчезли. Корделия обернулась на ходу, окидывая взором свою планету. Что ж, они неизбежно должны были оказаться здесь — если вдуматься, это вполне закономерно. Она беспомощно покачала головой.

Корделия и ее юную спутница были встречены подтянутым и сдержанным охранником, который направил их в палатку посередине ряда. В помещении, рассчитанном на пятьдесят человек, оказалось всего одиннадцать женщин, так что оставался большой выбор спальных мест. На новоприбывших набросились старожилы лагеря, жаждущие новостей. Полная женщина лет сорока призвала всех к спокойствию и представилась:

— Лейтенант Марша Альфреди. Я старший офицер в этой палатке. Слежу за порядком — насколько вообще можно навести порядок в этой выгребной яме.

— Я капитан Корделия Нейсмит. Бетанский Экспедиционный корпус.

— Слава Богу. Теперь я могу скинуть все на вас. Вы знаете, что за чертовщина здесь происходит?

— О, Господи. — Корделия попыталась взять себя в руки. — Введите меня в курс дела.

— Здесь был сущий ад. Охранники — просто свиньи. А потом вчера вдруг заявилась компания высших барраярских чинов. Мы сперва подумали, что они ищут, кого бы изнасиловать, как остальная банда. Но сегодня утром исчезла примерно половина охранников — самые отпетые. И их заменила команда, которая держится, как на параде. А коменданта лагеря… я просто сперва не могла поверить в это. Они вывели его на взлетную площадку и расстреляли! У всех на глазах!

— Понятно, — бесцветно проговорила Корделия. Она прочистила горло:

— Хм… вы уже слышали? Барраярцы полностью изгнаны из эскобарского пространства. Наверное, они уже отправили своих представителей обходным путем для переговоров о заключении мира.

На мгновение повисла ошеломленная тишина, сменившаяся взрывом ликования. Одни смеялись, другие плакали; многие принялись обниматься, но некоторые предпочли остаться в стороне. Еще несколько человек помчались к соседним палаткам, чтобы поделиться радостными новостями. Корделию осаждали просьбами сообщить подробности. Она коротко пересказала ход сражения, не упоминая о своих собственных похождениях и об источнике, откуда черпала информацию. Их радость заставила ее почувствовать себя чуточку счастливее — впервые за много дней.

— Ну, теперь понятно, почему барраярцы вдруг стали такими паиньками, — сказала Альфреди. — Наверное, раньше они и не предполагали, что им придется отвечать за свои бесчинства.

— У них новый командующий, — объяснила Корделия. — У него пунктик насчет пленных. Победа или поражение, но под его началом в любом случае наступили бы перемены.

— Неужели? Ну и кто же он? — недоверчиво осведомилась Альфреди.

— Коммодор Форкосиган, — бесстрастно ответила Корделия.

— Форкосиган, Мясник Комарра? Боже, мы пропали.

Она выглядела не на шутку испуганной.

— А мне показалось, что сегодня утром вы получили довольно убедительное свидетельство его добрых намерений.

— А по-моему, это лишь доказывает, что он форменный псих, — отрезала Альфреди. — Комендант даже не принимал участия в этих безобразиях. Он был далеко не худшим из барраярцев.