Новаторы - Ю. Кулышев

Коногон под партию попал.

Я мимо партии промчался:

«Спасите друга моего!»

И вдруг назад я оглянулся,

Стоит вокруг народ толпой,

А молодого коногона

Несут с разбитой головой.

Расстался я с Букетом в августе 1928 года: меня вызвали на призывную комиссию в город Ливны. У меня были больные ноги, зачислили во вневойсковое обучение. Вернулся обратно на шахту через месяц. Две недели отдыхал: мое место коногона было занято. Временно пошел отгребщиком на участок «Никанор-Запад» на горизонте 120 (на глубине 120 метров), а потом опять стал коногоном. Не хочу хвалиться, но работал я не хуже других.

У Волкова на квартире жилось неплохо, но очень скучно. Волков человек пожилой, а я молодой. Компании у меня не было, так как молодежь собиралась по холостяцким общежитиям. В одном из общежитий сколотилось человек двадцать моих земляков, молодых ребят. После моего возвращения из Ливен я решил перейти в это холостяцкое общежитие. Большая комната, 22 кровати. Зато я стал жить среди своих.

В свободное время мы собирались группами человек по восемь-десять, брали с собой гармонь. Гармонистом в нашей компании был Володя Мягкий. Учился и я немного на гармонии играть. Пойдем, бывало, в сад или на речку. Девчат прихватим в компанию. Гуляем по саду, песни поем, пляшем. Песни мы любили все больше красноармейские, военные.

Питались мы в общежитии. Во время получки вносили выбранному старосте деньги. Он их выдавал кухарке, которая закупала продукты и готовила пищу.

В общежитии я познакомился и подружился с кухаркой Дусей. Эта красивая женщина пришлась мне по душе. В октябре 1929 года мы поженились. Дали мне семейную квартиру.

Надоело работать коногоном. Донбасс механизировался. Привезли и к нам на шахту врубовую машину. Потянуло меня туда. Конечно, на машину я сразу не мог попасть. Решил пойти отбойщиком за врубовой машиной. Работали мы на пласте «Никанор-75». На отбойке я работал до 1932 года, показал неплохие результаты.

Родилась у меня к этому времени дочка. Созвал я своих родичей и знакомых, попировали на радостях, как полагается. А я подумал: семья прибавляется, надо побольше заработать.

На шахте появились отбойные молотки. Они меня очень заинтересовали. Когда наш участок переводился на отбойные молотки, попросился и я на это дело. Мне доверили молоток сразу. Объяснили, как с ним обращаться; но с первых же дней работы меня стали преследовать трудности: то одно не ладится, то другое. Сказывалась и моя малограмотность. Но упорство брало верх. Я помню, норма тогда на отбойный молоток была 3 метра, или 5 тонн. Благодаря стараниям, я иногда вырубал 5 метров, или 8 тонн.

Хотелось подниматься выше, потянуло к учебе. В 1934 году, в сентябре, меня направили на курсы забойщиков на отбойных молотках. Тут я учился четыре месяца без отрыва от производства. Учеба очень многое дала, стал разбираться в молотке до тонкостей. Я сам мог уже устранить почти любую неполадку. Курсы закончил на «отлично».

А тут у нас стали готовиться сначала к соцтехэкзамену, а затем к гостехэкзамену. Хотя я уже неплохо владел отбойным молотком, но чувствовал большую тягу к повышению квалификации. Опять же пошел учиться. Аккуратно посещал курсы по подготовке к гостехэкзамену.

Парторгом на нашем участке был забойщик Мирон Дюканов. Мирон предложил мне общественную нагрузку — обучать отстающих забойщиков. Общественная работа мне нравилась, и я стал ближе к партийной организации. Партийцы стали мне поручать задания: проводить подписку на заем, вести подписку на журналы и газеты. Стал посещать собрания, иногда выступал.

Так было до конца августа 1935 года, а то, что произошло в ночь с 30-го на 31-е, теперь всем известно…»

Группа зачинателей стахановского движения, в том числе Стаханов, Петров, кузнец Бусыгин, фрезеровщик Гудов, метростроевка Федорова были посланы на учебу в существовавшие в то время в Москве промышленные академии. Война прервала учебу. 22 июня 1941 года каждый стахановец увидел свое место в боевом строю на фронте. Но судьбой каждого из них страна распорядилась по-разному. Петров и Дюканов были призваны в армию, Дюканов погиб на Калининском фронте. Алексей Стаханов был послан партией на угольный фронт, в Казахстан. Уже в первые месяцы войны Донбасс оказался под ударом, все надежды страна устремила на восток, где созданная в годы пятилеток новая угольно-металлургическая база должна была стать арсеналом грядущей победы. Стаханов был назначен начальником карагандинской шахты № 30.

— Без угля наша Родина была бы безоружной, — говорил Стаханов на собрании горняков Караганды. — Каждая тонна угля — удар по врагу!

После войны Стаханов работал несколько лет в Министерстве угольной промышленности. Он руководил сектором социалистического соревнования, следил за починами послевоенных стахановцев, выезжал в угольные бассейны, помогал популяризации опыта новаторов.

В 1957 году Алексей Григорьевич возвратился в родной Донбасс. Одно время он работал в тресте, затем перешел на шахту. Там, на шахте № 2-43 в городе Торезе (бывшая Чистяковка), я встретился с ним в 1964 году, когда он стоял на пороге своего шестидесятилетия. Он работал помощником главного инженера. Мы посидели несколько часов в его квартире на окраине города, рядом с шахтой, в одноэтажном домике, типичном для донецких поселков. С удовольствием вспоминая прошлое, славное время довоенных пятилеток, Стаханов был полон забот сегодняшнего дня.

— Не буду