Золотая решетка - Филипп Эриа

Глава IX

Как и можно было предвидеть, новый подвиг тети Эммы у меховщика стал в тот же вечер главной темой разговоров у Буссарделей. Гастон и Валентин, который жил неподалеку, зашли после обеда со всеми домочадцами, и их присутствие вдохновило старушку на самый подробный рассказ, причем сопровождался он выразительной мимикой и оброс бесконечным количеством подробностей. Наконец комендантский час разогнал гостей, но, по мнению Агнессы, время было слишком позднее, чтобы начать с тетей Эммой беседу и успеть перевести разговор на сына. Как ни хотелось ей поскорее покончить со всеми этими делами, поскорее увидеться с сынишкой, которого она впервые оставила, она боялась скомкать переговоры. Поэтому она отложила на завтра разговор с этой своей родственницей, которая, как надеялась Агнесса, могла стать ее союзницей.

А потом, сидя у себя в спальне, Агнесса подумала о тете Луизе, та уж наверняка станет ее союзницей. Хотя, к несчастью, Луиза Жанти не имела в семье ни малейшего влияния, именно она в свое время помогла распутать тайну, весь клубок тайн, окружавших трагическую гибель Ксавье. На следующее утро Агнесса направилась к тете Луизе в скромную квартирку в собственном доме, стоявшем на углу улицы Ренкэн и авеню Ваграм.

Было воскресенье, то есть выходной день для прислуги. Тетя Луиза хлопотала на кухне. Из Бретани ей прислали половину трески, и тетя готовила ее со шпинатом по какому-то сложному рецепту, так что помощь племянницы подоспела как раз вовремя. Занимаясь стряпней, женщины болтали, а когда пришел дядя Александр, все трое перешли в гостиную.

- Не придется мне больше наслаждаться своей гостиной, а я ведь так ее люблю, - вздохнула тетя Луиза, превратившая комнату в настоящий музей, забитый безделушками и дорогими сердцу вещицами. - В следующем месяце надо будет ее запереть. Зимой мы топим только дядин кабинет да нашу спальню, слава богу, они смежные.

Агнесса решила приступить к делу, ради которого явилась сюда. Прежде, когда все мосты между семьей и ею были взорваны, она не меняла положения, так и остававшегося status quo. "Раз Буссардели не желают признавать Рено!" - говорила она, возвращая ребенку его подлинное имя. Но нынче, когда порванные связи восстановились, у нее не было больше ни повода, ни предлога продолжать эту политику выжидания. Необходимо было назначить второго опекуна, и только семейный совет мог его выбрать. Агнесса выложила все свои недавно приобретенные сведения по этому вопросу. Например, она знала, что ежегодно должна отчитываться как опекунша. И следовало также рано или поздно упорядочить дело с наследством Ксавье; понятно, не деньги тут были главным, но это наследство, невесть какое большое, и с юридической и с моральной стороны не могло достаться никому другому, кроме Рено, поскольку Ксавье женился на ней, на Агнессе, зная, что ребенок, которому он собирался дать свое имя, не Буссардель. Ей Буссардели вновь открыли объятия: возможно, они заговорят с ней о сынишке в той или иной связи. И Агнесса вспомнила вопрос брата: "Ну как малыш?" Эти слова при желании можно было расценивать как инспирированные или как сигнал, приглашающий к дальнейшим беседам. Так или иначе она решила взять на себя инициативу. Она выдержала паузу.

После трех дней в Париже, после стольких волнений и переживаний, выбивших ее из обычной колеи, она обрела, радея об интересах сына, удивительную Точность мысли, какую-то новую объективность. Дядя с тетей слушали внимательно. В их памяти еще была свежа драма, с которой все началось, и, естественно, они заранее насторожились. Они тоже почувствовали знакомый запах пороха.

Первым делом Агнесса спросила, упоминалось ли когда-нибудь на авеню Ван-Дейка имя Рено. Лично для нее последней вехой был разговор с Симоном за несколько часов до того, как она бежала из дома и увезла с собой умирающего Ксавье, - этот разговор как бы подвел последнюю черту. Разговор, из которого вытекало, что если Ксавье открыли тайну относительно его бесплодия, то лишь затем, чтобы заставить его отречься от ребенка; на это надеялись все время вплоть до несчастного случая и, когда уже выяснилось, что на Ксавье нельзя оказать давления, стали надеяться, что сама Агнесса откажется от мысли выдавать Рено за сына Ксавье. Тогда же она сказала Симону, чтобы они на это не рассчитывали, наконец предупредила через Симона родных, чтобы они поостереглись предпринимать какие бы то ни было шаги с целью опровергнуть отцовство Ксавье. Так обстояло дело тогда, в таком положении оно и осталось. А с тех пор - полное молчание. Целых три года молчания. В течение всего этого времени Буссардели вели себя так, словно Рено вообще не существовало на свете.

- Однако, - сказала Агнесса, - они позаботились сообщить мне о смерти дяди Теодора, и вам известно, как тепло они меня встретили. Что же это означает? Изменились ли чувства семьи в отношении ребенка, как изменились они в отношении меня? Известно ли вам что-либо по этому поводу?

Дядя с тетей отрицательно покачали головой, оба разом и с таким убежденным видом, что Агнесса сразу поняла: старики сами не раз задумывались над этим вопросом.

- Значит, тетя Эмма никогда не говорила о Рено? - настаивала Агнесса.

- Никогда, детка. Ничего не говорила.

- Однако, - продолжала Агнесса, - если Валентин спросил меня о мальчике, то не по собственной же инициативе. И не без задней мысли.

- Конечно, - подтвердил дядя Александр. - Твои родители. Эмма и Валентин, конечно, не раз об этом между собой говорили. Но с кем, с кем, а с нами они откровенничать не будут. Если ты еще не поняла сама, Агнесса, разреши тебе сказать: на авеню Ван-Дейка нам не особенно доверяют. И не только в семейных делах.

- Этого-то я и боялась. И очень об этом сожалею. В связи с другим вопросом, который я хочу вам задать. Дядя Александр, ты бы не согласился стать вторым опекуном Рено?

- От всего сердца, Агнесса, - сказал дядя Александр, а тетя Луиза от

- Ни за что, детка. Увы! Ни за что.

- Семейный совет меня просто не выберет. Но ты вот что сначала мне скажи: из кого будет состоять совет? Все эти вопросы не по моей части,добавил с улыбкой старик архивист

- Требуется шесть человек, - уточнила Агнесса, - три по отцовской линии, три по материнской; мать, понятно, не в счет, ее, как ты сам понимаешь, не выбирают, и кроме того, в совете не может быть супружеской пары, представляющей два голоса,

- Н-да, - протянул без особого воодушевления дядя Александр. - Что ж, единственное, что ты можешь сделать, это ввести в семейный совет кого-нибудь из нас двоих - Луизу или меня. Сопротивляться этому будет трудно, но и особого эффекта не получится. В данных обстоятельствах отцовская и материнская линии фактически перемешаны. И будем говорить откровенно: вовсе не своим ближайшим родственникам ты доверяешь в первую очередь. Ты, несомненно, могла бы довериться

мне, но я знаю, какие тебя ждут трудности. Никогда тебе не добиться, чтобы меня назначили опекуном.

- Но для того чтобы отвести твою кандидатуру, им придется выдвинуть достаточно веский в моих глазах предлог.

- Тебе скажут: при теперешних обстоятельствах требуется кто-нибудь иной... словом, такой человек, который не мог бы скомпрометировать ни тебя, ни ребенка. И я ничего им не смогу на это возразить, - заключил он, взглянул прямо в глаза Агнессе.

Наступило молчание. Агнесса кивнула и решительно остановила дядю движением руки: не надо больше ни о чем говорить, она все и так понимает.

Она поднялась: ее ждали на авеню Ван-Дейка.

- Ну? Кого же ты будешь просить? - осведомился дядя Александр.

- В качестве опекуна? Сама не знаю. Главное затруднение в том, что нужен именно мужчина. Иначе, думаю, я остановила бы свой выбор на тете Эмме. Это вас удивляет?

- Ничуть,- ответил дядя Александр. - С Эммой по крайней мере знаешь, к чему она клонит. Она редко хитрит, а когда хитрит, то это сразу видно. Я наблюдаю за ней с первых дней оккупации и считаю, что она немного паясничает, но зато, должен сказать, ничего не боится.

- Вот это верно! - восторженно подхватила тетя Луиза. - Эмму не сломишь!..

- Конечно, я могла бы просто уехать, не подымая этого вопроса. Ну, хватит, я и так вам надоела с моими не такими уж важными проблемами.

- Как тебе только не стыдно так говорить, детка!

Протестующие и ласковые выкрики старой супружеской пары сопровождали Агнессу по всей лестнице.

Весь остаток дня Агнесса провела в семье. В воскресенье после обеда Эмма принимала у себя в расширенном составе Буссарделей, из-за тяжелых времен дамам полагалось всего по чашке чая или какого-нибудь его заменителя, а мужчинам перепадало порой по стаканчику вувре, доставлявшегося из Блотьера. Вечерами обычные участники малого семейного обеда, слишком многочисленные, чтобы авеню Ван-Дейка могло позволить себе роскошь еженедельных трапез такого размаха, пообедав у себя, приходили к девяти часам; те, что помоложе, садились играть в бридж, старики беседовали, так было и в это воскресенье. Поскольку семейные сборища отличались простотой, не было никаких оснований отменять очередную встречу из-за траура.