Уцелевший - Чак Паланик

Там есть даже стихотворение, которое начинается так: «Любовь — тепло у тебя внутри…» — а все остальное затерто спермой.

Губы говорят:

— Я здесь по делам.

Ее дурная работа.

— Моя дурная работа, — говорит она. — Сейчас как раз тот период.

Обычно мы с ней не затрагиваем эту тему.

Она говорит:

— Не хочу об этом говорить.

Мои поздравления, шепчу я. В смысле, по поводу пчел-убийц.

На стене нацарапано: как назвать одним словом девчонку из Церкви Истинной Веры, которая любит сосать хуи?

Покойница.

Как назвать одним словом гомосека из Церкви Истинной Веры, который всем подставляет задницу?

Губы говорят:

— Тебе нужно еще одно бедствие, правильно?

Скорей не одно, а штук двадцать, шепчу я в ответ.

— Ну вот, — говорят губы. — Получается, ты такой же, как все мужики, — говорит она. — Неуемный и жадный.

Я просто хочу предупредить людей.

Предупредить и спасти.

— Жадная свинья.

Я хочу спасти людей от беды.

— Ты — как собака. Выпрашиваешь подачку.

Мне это нужно лишь для того, чтобы покончить с собой.

— Я не хочу, чтобы ты умер.

Почему?

— Что почему?

Почему она хочет, чтобы я жил? Потому что я ей нравлюсь?

— Нет, — говорят губы. — Я нормально к тебе отношусь, в смысле, неплохо. И ты мне нужен.

Но я ей не нравлюсь?

— Ты хоть понимаешь, — говорят губы, — как это скучно — все знать? Все на свете. Знать все, что будет. На годы вперед. Это невыносимо. И это не только моя беда.

Губы говорят:

— Нам всем скучно.

На стене написано: я ебал Сэнди Мур.

А вокруг — еще десять приписок: я тоже.

И вопрос: а кто-нибудь здесь не ебал Сэнди Мур?

И рядом ответ: я не ебал.

А рядом ответ на ответ: пидор.

— Мы все смотрим одни и те же телепередачи, — говорят губы. — Слушаем одни и те же программы по радио, все разговоры у нас — об одном и том же. В жизни уже не осталось сюрпризов. Все то же самое. Одни повторы.

Там, в дырке, — красные губы. Они говорят:

— Мы все выросли на одних и тех же телешоу. Это как будто нам всем вживили одну и ту же память. Мы не помним почти ничего из детства, но зато помним все, что происходило в комедийных сериалах. Цели у нас у всех более-менее одинаковые. И страхи тоже.

Губы говорят:

— Будущее — оно совершенно безрадостное. Очень скоро у нас у всех даже мысли будут одинаковые, причем у всех — одновременно. Мы придем к совершенной гармонии. Синхронизируемся. Соединимся. Все станут равны. Все — одинаковые. Как муравьи. Или овцы в стаде.

Все — сплошная банальность.

Ссылка на ссылку к ссылке.

— Главный вопрос, который теперь задают себе люди, это не «В чем смысл существования?», — говорят губы. — Главный вопрос — это «Откуда эта цитата?».

Я слушаю у этой дырки, точно так же, как слушал исповеди страдальцев по телефону, точно так же, как слушал склепы на предмет признаков жизни. И я спрашиваю у нее: так зачем я ей нужен?

— Не зачем, а почему. Потому что ты вырос совсем в другом мире, — говорят губы. — Потому что если кто-то и может меня удивить, то только ты. Больше никто. Ты еще не стал частью массовой культуры. Пока еще — нет. Ты — моя единственная надежда узнать что-то новое. Ты — принц из сказки, который может разрушить чары непреходящей скуки. Разбить это однообразие. Плавали — знаем. Нет ничего нового в мире. Ты — контрольная группа из одного человека.

Нет, шепчу я в ответ. Я — не какой-то особенный. Я такой же, как все.

— Нет, ты особенный, — говорят губы. — И моя единственная надежда — чтобы ты таким и оставался.

Так скажи мне мои предсказания.

— Нет.

— Почему нет?

— Потому что тогда я тебя больше уже не увижу. Тебя сожрет мир людей, и я тебя потеряю. Отныне и впредь я буду тебе выдавать по одному предсказанию в неделю.

Как?

— А вот так, — говорят губы. — Как сейчас. И не волнуйся. Я тебя найду.

21

Согласно моему расписанию, я сижу в сумрачной телестудии на коричневом диванчике, обивка, судя по ощущениям, 60 % полиэстера и 40 % шерсти, ткань широкого плетения, плотная, пятноустойчивая и выгоревшая на ярком свету студийных прожекторов. Я стильно причесан. Стильно одет. На мне стильные украшения. Стараниями парикмахеров и дизайнеров.

В моей автобиографии сказано, что я не устаю радоваться жизни и живу полной жизнью, стараясь взять по максимуму от каждого прожитого дня. В пресс-релизах говорится, что у меня скоро выходит своя телепрограмма — полчаса каждый день, поздно вечером, я буду отвечать на телефонные звонки людей, которым нужен совет. Я открою им новое видение мира, новые перспективы. Во время этих эфиров я буду делать новые предсказания. Может быть, и не каждый вечер, но достаточно часто. Эпидемия, катастрофа, землетрясение, приливная волна, нашествие саранчи — это может случиться с каждым, так что смотрите и слушайте. Не переключайтесь на другие каналы. На всякий случай.

Это похоже на вечерние новости, только о будущем. В пресс-релизах говорится, что новая передача будет называться «Спокойствие духа».

Если это так можно назвать.

Это Фертилити мне сказала, что когда-нибудь я сделаюсь знаменитым. Она сказала, что я расскажу о ней всему миру, так что я должен запомнить все правильно.

Фертилити сказала, что, когда я стану знаменитым, я опишу людям ее глаза как «кошачьи». Ее волосы, сказала она, как будто вечно растрепаны ветром. Именно так она и сказала. Слово в слово. Да, а ее губы как будто искусаны пчелами.

Она сказала, что ее руки такие же гладкие, как куриные грудки без кожицы.

И у нее жизнерадостная походка, она сама так сказала.

— Когда ты станешь знаменитым, — сказала она, — не говори про меня как про жертву, или про чудовище, или что там еще. — Она сказала: — Ты будешь продавать людям свою религию и все, во что ты веришь, но не ври про меня, хорошо? Я тебя очень прошу.

Так что в мои обязанности знаменитости входит, в частности, и эта еженедельная телепрограмма. Мне помогает одна известная тележурналистка. Она представляет меня в начале. Она объявляет рекламные паузы. Она включает людей, которые звонят на прямой эфир, чтобы задать мне вопросы. Мои ответы мне выдает телетекст. Звонки в студию — бесплатные. Помогите мне. Исцелите меня. Накормите меня. Выслушайте меня. Тем же самым я занимался в своей паршивой квартирке, только теперь это транслируют на всю страну.

Мессия. Спаситель. Уведи нас на небо. Спаси нас.

Исповеди и признания по домашнему телефону, исповеди и признания на центральном телевидении — они точно такие же, как и теперешний мой рассказ перед бортовым регистратором. Моя исповедь.

При всех лекарствах, которые я принимал в то время, я бы никому не советовал читать вкладыши с описанием побочных действий. Если хотите спокойно спать, то никогда этого не читайте. Побочные эффекты — это не то, что обычно показывают по центральному телевидению.

Рвота, газы, понос.

Побочные эффекты включают в себя: головную боль, лихорадочное состояние, головокружение, сыпь, повышенную потливость.

Я поимел все по полной программе:

Расстройство желудка.

Запор.

Общее недомогание.

Сонливость.

Изменение вкусовых ощущений.

По словам моего личного тренера, это все от примаболина — что у меня звенит в ушах. Дрожат руки. Потеют затылок и шея. Это может быть взаимодействие разных лекарственных препаратов.

По словам моего личного тренера, это, в общем, неплохо. Я теряю вес, даже когда просто сижу.

По словам моего личного тренера, лучший способ достать запрещенные стероиды — найти кота, больного лейкемией, и отнести его к ветеринару. Зверюге пропишут стероиды для животных, которые эквивалентны лучшим стероидам для людей. Тренер сказал: если кот протянет достаточно долго, можно набрать запас на год вперед.

А когда я спросил его, ну а как же кот, он ответил, что кот его мало волнует.

Журналистка сидит напротив. У нее коротковатые ноги. Уши скрыты под волосами, видны только мочки с серьгами. Все свои трудности и проблемы она держит в себе. Все ее недостатки тщательно скрыты. От нее пахнет только лаком для волос. Даже ее дыхание пахнет лаком для волос. Она сидит, положив ногу на ногу. Руки сложены на коленях. Она вся свернута и уложена, как оригами из плоти и крови.

Согласно раскадровке, я сижу на диванчике в жарком свете прожекторов. Вокруг меня — телекамеры, провода и молчаливые техники и операторы, которые выполняют свою работу в темноте за кадром. Агент тоже здесь. Стоит в полумраке, сложив руки на груди, и поглядывает на часы. Сценаристы вносят последние поправки в мой текст перед тем, как он появится на телетексте.

На маленьком столике у дивана — стакан холодной воды со льдом, и если я хочу пить и беру стакан, рука у меня дрожит, так что кубики льда в стакане позвякивают о стекло, и агент качает головой и говорит мне беззвучно: нет.