Уцелевший - Чак Паланик

Агент также подумывает о том, чтобы обойтись без посредников и основать свою собственную религию. Ввести свою собственную торговую марку. Прямые поставки клиентам.

Третий вопрос звучит так:

— Может быть, у Адама и Евы есть оправдание, что они съели яблоко от Древа познания добра и зла? Может быть, вечное, непреходящее счастье в Райском саду в конце концов им обоим прискучило и у них просто не было выбора?

Мы сидим в лимузине, на двух длинных сиденьях, друг напротив друга. Нас здесь шестеро или семеро.

Мой представитель по связям с общественностью говорит, что для свадьбы почти все готово. Специальный комитет уже подобрал мне невесту — хорошую девушку без определенного вероисповедания, так что все эти вопросы — это лишь так, для проформы. Комитет сидит тут же, в лимузине. Люди смешивают коктейли из напитков из мини-бара и передают их друг другу. Моя невеста — та самая девушка, которую только что взяли на должность помощника координатора. Она тоже едет с нами. В лимузине. Сидит напротив меня. Она чуть подается вперед.

Она говорит: привет. Она ни капельки не сомневается, что мы будем счастливы вместе.

Агент говорит: на свадьбе нам нужно чудо. Великое чудо.

Мой представитель по связям с общественностью говорит: величайшее.

Агент говорит, что я должен явить величайшее чудо. Чудо из чудес.

Я уже ничего не знаю. Фертилити на меня злится, мой брат по-прежнему где-то бродит на свободе, мне в кровь закачали очередную порцию лаураболина, проект «Бытие» идет полным ходом, мне уже подобрали священный сосуд — незнакомую женщину, которая станет моей женой и лишит меня девственности, и я все чаще и чаще подумываю о том, чтобы все-таки покончить с собой. В общем, мне весело.

Помощник координатора по СМИ сообщает, что у нас кончилась водка. Он тоже едет с нами. В лимузине. И белое вино тоже кончилось. Зато остался немалый запас тоника.

Все смотрят на меня.

Что бы я ни делал, как бы ни старался, им все равно хочется большего: лучше, быстрее, интереснее, грандиознее и новее. Фертилити была права.

И вот теперь агент говорит, что я должен явить величайшее чудо, что-то вообще небывалое. Он говорит:

— Ты должен выложиться весь.

И я отвечаю: аминь. Без шуток.

18

Меня всегда спрашивают, умею ли я обращаться с тостером.

Знаю ли я, для чего предназначена газонокосилка?

Зачем нужен бальзам для волос?

Людям не нужно, чтобы я был практичным и приземленным. Я для них — существо из Эдемского сада. Воплощенная невинность до яблока. Чистота и наивность младенца Иисуса. Меня спрашивают, знаю ли я, как работает телевизор?

Нет, я не знаю. Но и большинство людей тоже не знает.

Я и раньше-то не блистал умом, а теперь я тупею почти на глазах. Я еще не отупел окончательно, но все к этому и идет. Но было бы странно, если б я прожил во внешнем мире всю свою сознательную жизнь и не научился элементарным вещам. Я знаю, как пользоваться открывалкой для консервных банок.

Самое трудное в том, чтобы быть знаменитейшим из знаменитых духовных лидеров, — это оправдывать ожидания людей.

Меня спрашивают, знаю ли я, для чего предназначен фен?

По словам агента, чтобы всегда оставаться на самом верху, надо быть безобидным. Быть никем. Пустым местом, которое люди могут заполнять сами. Быть зеркалом. Я — это религиозная версия человека, которому повезло выиграть в лотерею. В Америке много богатых и знаменитых людей, но я должен являть собой это счастливое сочетание: знаменитый, но глупенький, известный, но скромный и непритязательный, богатый и простодушный. Ты просто живешь себе тихо и скромно, а люди считают тебя Жанной д’Арк повседневной жизни, Девой Марией в быту, которая, как и все, моет посуду, и вот однажды тебе выпадает счастливый номер.

Меня спрашивают, знаю ли я, кто такой хиропрактик?

Люди считают, что святость — это что-то такое, что может просто случиться с тобой. Вот так вот просто. Как будто ты — Лана Тернер[12] и тебя совершенно случайно обнаружили в швабской аптеке. Может, в одиннадцатом веке такая пассивность могла бы сработать. А сегодня приходится убирать морщины вокруг рта с помощью лазерной шлифовки перед записью специальной рождественской телепрограммы. Сейчас существует химический пилинг. Дермабразия. Жанне д’Арк было проще.

Сейчас меня спрашивают, знаю ли я, что такое счет до востребования?

Меня постоянно спрашивают, почему я не женат. Бывают ли у меня грязные мысли? Верю ли я в Бога? Занимаюсь ли мастурбацией?

Знаю ли я, для чего предназначен измельчитель бумаги?

Я не знаю. Не знаю. У меня есть сомнения. Я ничего не скажу. А если мне вдруг понадобится узнать, для чего предназначен измельчитель бумаги, у меня есть агент — он мне все и расскажет.

И тут мне приходит посылка с «Диагностическим и статистическим справочником по психическим расстройствам». Клерк на приеме почты передает ее заместителю начальника отдела по связям с общественностью, тот отдает ее кому-то из сотрудников, тот — планировщику ежедневной программы, а тот кладет ее на поднос с моим завтраком, который мне подают в номер. Рядом с моими утренними 430 граммами комплексных углеводов и 600 граммами яичного протеина лежит пропавший ДСС мертвого психолога.

Почта приходит мешками. Иногда — по десять мешков за раз. У меня есть свой собственный почтовый индекс.

Помоги мне. Исцели меня. Спаси меня. Накорми меня, говорится в письмах.

Мессия. Спаситель. Надежда. Так меня называют.

Еретик. Богохульник. Антихрист. Дьявол. И так тоже меня называют.

Так что я сижу в кровати, держа на коленях поднос с завтраком, и читаю диагностический справочник. На упаковке бандероли нет обратного адреса, но на первой странице стоит подпись психолога. Это даже слегка жутковато, как имена переживают людей, знаки — означаемое, символы — символизируемое. Психолога больше нет. Осталось одно только имя. Как имена на надгробных плитах в Мемориальном мавзолее Колумбии.

Мы считаем себя выше мертвых.

Например, Микеланджело. Если он был такой умный, так чего же он умер?

Может быть, я и толстый придурок, но, читая этот ДСС, я чувствую, что я жив. Я по-прежнему жив.

А психолог по-прежнему мертва, и вот — доказательство, что все, во что она верила, чем она занималась всю жизнь, это уже оказалось неправильным. Это издание ДСС — исправленное и дополненное по сравнению с предыдущим. Правила уже изменились.

Здесь даны новые определения тому, что приемлемо, что нормально и что разумно.

Ингибированный мужской оргазм теперь называется мужским оргазмическим нарушением.

Психогенная амнезия теперь называется диссоциативной амнезией.

Кошмарные сновидения теперь называются неприятными сновидениями.

Симптомы меняются от издания к изданию. По новым стандартам нормальные люди считаются ненормальными. Людей, которые раньше считались безумцами, теперь объявляют чуть ли не эталоном психического здоровья.

Агент входит без стука, приносит мне утренние газеты и застает меня в постели за чтением справочника. Я говорю ему: посмотри, что мне сегодня пришло по почте, и он выдергивает книгу у меня из рук и спрашивает, знаю ли я, что такое уличающее доказательство. Он тычет пальцем на имя психолога на первой странице и спрашивает:

— Ты знаешь, что такое особо тяжкое убийство первой степени? — Агент закрывает книгу и хлопает по обложке рукой. — Ты представляешь себе ощущения, когда тебя будут поджаривать на электрическом стуле?

Хлопок рукой по обложке.

— Ты хоть понимаешь, что будет с продажей билетов на твои выступления, если тебя осудят по статье за убийство?

Хлопок рукой по обложке.

— Ты когда-нибудь слышал выражение: «вещественное доказательство номер один»?

Я понятия не имею, о чем он говорит.

Гудение пылесоса в коридоре за дверью навевает сонливость. Уже почти полдень, а я еще не вставал с постели.

— Я вот об этом. — Агент тычет мне справочником в лицо. — Об этой книге. В полиции это называется «сувениром убийцы».

Агент говорит, что его каждый день донимают полицейские детективы, хотят расспросить меня о подозрительной смерти психолога. ФБР каждый день спрашивает у агента, куда подевался ДСС, пропавший вместе со всеми записями по подопечным за неделю до того, как психолог отравилась газообразным хлором. Федеральные власти очень недовольны, что я так поспешно уехал из города. Агент спрашивает у меня:

— Ты хоть понимаешь, что они в любую минуту могут прийти сюда с ордером на твой арест?

Знаю ли я, что такое главный подозреваемый?

Понимаю ли я, как это будет смотреться со стороны, если у меня вдруг найдут эту книгу?

Я по-прежнему сижу в кровати, ем тост без масла и овсяную кашу без сахара. Я потягиваюсь и говорю: забей. Расслабься. Книгу прислали по почте.