Уцелевший - Чак Паланик

Запись пошла.

По словам журналистки, она чувствует мою боль. Она читала мою автобиографию. Она знает все про мое унижение. Она читала про унизительную проверку, когда тебя раздевают догола и продают, как раба. Мне тогда было всего семнадцать-восемнадцать лет, и все эти люди, все члены церковной общины, таращились на меня голого. На голого раба, говорит она. На раба. Голого.

С того места, где я сижу, я вижу агента, как раз над плечом журналистки. Вокруг него, в темноте, собрались сценаристы. Одетые.

На экране телетекста появляется надпись: ЭТО ДЕЙСТВИТЕЛЬНО БЫЛО ТАК УНИЗИТЕЛЬНО. КОГДА ТЕБЯ ПРОДАЮТ, КАК РАБА. ДА ЕЩЕ ГОЛОГО.

Согласно телетексту: ЭТО ОСКОРБЛЯЛО МОЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ ДОСТОИНСТВО.

Согласно телетексту: ОШУЩЕНИЕ БЫЛО УЖАСНОЕ. КАК БУДТО МЕНЯ ИСПОЛЬЗУЮТ… КАК БУДТО МЕНЯ ГРЯЗЬЮ ОБЛИЛИ.

Сценаристы толпятся вокруг монитора и беззвучно повторяют слова, которые я произношу вслух.

Пока я читаю слова с экрана, журналистка смотрит в темноту, на режиссера, и легонько касается своего запястья. Режиссер поднимает два пальца, а потом — восемь. Кто-то из технического персонала заходит в круг света и поправляет локон над ухом у журналистки.

Телетекст мне подсказывает: МЕНЯ ПОСТОЯННО НАСИЛОВАЛИ. В ЦЕРКВИ ИСТИННОЙ ВЕРЫ — ЭТО БЫЛО ОБЫЧНОЕ ДЕЛО. ИНЦЕСТ БЫЛ В КАЖДОЙ СЕМЬЕ. ЭТО СЧИТАЛОСЬ ВПОЛНЕ НОРМАЛЬНЫМ. А ЕЩЕ — СЕКС С ЖИВОТНЫМИ. ПОКЛОНЕНИЕ ДЬЯВОЛУ. ДЕТЕЙ ПРИНОСИЛИ В ЖЕРТВУ САТАНЕ, СПЕРВА НАДРУГАВШИСЬ НАД НИМИ ВСЕМИ ВОЗМОЖНЫМИ СПОСОБАМИ. А ПОТОМ СТАРЕЙШИНЫ ИХ УБИВАЛИ. И ПИЛИ ИХ КРОВЬ. КРОВЬ ЭТИХ ДЕТЕЙ, С КОТОРЫМИ Я СИДЕЛ ЧУТЬ ЛИ НЕ ЗА ОДНОЙ ПАРТОЙ. СТАРЕЙШИНЫ ЕЛИ ИХ МЯСО. ОНИ ЕЛИ УБИТЫХ ДЕТЕЙ. А В ПОЛНОЛУНИЕ СТАРЕЙШИНЫ ТАНЦЕВАЛИ ГОЛЫЕ, ОДЕТЫЕ ТОЛЬКО В КОЖУ, СОДРАННУЮ С УБИТЫХ ДЕТЕЙ.

Да, говорю я, это было по-настоящему страшно.

Телетекст мне подсказывает: У МЕНЯ В КНИГЕ ОПИСАНЫ ВСЕ СЕКСУАЛЬНЫЕ ПРЕСТУПЛЕНИЯ, ЧТО ТВОРИЛИСЬ В ОБЩИНЕ ЦЕРКВИ ИСТИННОЙ ВЕРЫ. КНИГА НАЗЫВАЕТСЯ «СПАСЕН ОТ СПАСЕНИЯ», И ПРОДАЕТСЯ ВО ВСЕХ КНИЖНЫХ МАГАЗИНАХ.

Там, в темноте, агент и сценаристы беззвучно хлопают друг друга по ладоням. Агент показывает мне поднятый большой палец.

У меня онемели руки. Я не чувствую своего лица. Язык — какой-то чужой. Еле ворочается во рту. Губы вообще омертвели. Околоротовая парестезия.

Побочные эффекты.

Ступни онемели, я их не чувствую. Периферийная парестезия. Мое тело — как будто вообще не мое. Такое же отстраненное и далекое, как мое изображение на студийном мониторе: вот он я, в черном костюме, сижу на коричневом диване. Наверное, то же самое чувствует человек, когда его душа отлетает на Небо и видит внизу свое мертвое тело.

Режиссер машет мне пальцами. Два пальца на одной руке и четыре — на другой. Что он пытается мне сказать, я не знаю.

Текст на экране студийного телетекста взят в основном из моей автобиографии, которую я не писал. Кошмарное детство, которого у меня не было. Согласно телетексту, все члены Церкви Истинной Веры сейчас дружно горят в Аду.

Телетекст мне подсказывает: Я НИКОГДА НЕ ЗАБУДУ ЭТО УНИЖЕНИЕ И БОЛЬ, И ЭТО НЕ ВАЖНО, ЧТО Я СТАЛ БОГАТЫМ, КОГДА УНАСЛЕДОВАЛ ВСЕ ЗЕМЛИ ЦЕРКОВНОЙ ОБЩИНЫ. ТАКУЮ БОЛЬ ПРОСТО НЕЛЬЗЯ ЗАБЫТЬ.

Согласно телетексту, МОЯ НОВАЯ КНИГА «МОЛИТВЫ НА КАЖДЫЙ ДЕНЬ» ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ПОМОГАЕТ СПРАВИТЬСЯ С ТЕМИ СТРЕССАМИ, КОТОРЫЕ МЫ ИСПЫТЫВАЕМ ПОСТОЯННО. КНИГА НАЗЫВАЕТСЯ «МОЛИТВЫ НА КАЖДЫЙ ДЕНЬ» И ПРОДАЕТСЯ ВО ВСЕХ КНИЖНЫХ МАГАЗИНАХ.

По словам журналистки, которая наблюдает за режиссером, наблюдающим за агентом, наблюдающим за мной, наблюдающим за телетекстом, так вот, по словам журналистки, теперь я безмерно счастлив, что освободился от изуверского культа Церкви Истинной Веры. Сейчас мы прервемся на небольшую рекламу, говорит она в камеру, а когда снова вернемся в студию, мы ответим на ваши звонки.

И мы уходим на рекламу.

Во время рекламы журналистка спрашивает у меня, неужели и вправду все было настолько плохо. Агент быстро подходит и говорит: да. Было. Это было ужасно. Кто-то из технического персонала подходит ко мне и спрашивает, не нужно ли мне воды. Агент говорит: нет. Режиссер спрашивает, не надо ли мне в туалет, и агент говорит: все нормально. Он говорит, мне не нравится, когда незнакомые люди задают мне вопросы. Я так продвинулся в своем развитии, что у меня уже нет никаких физиологических потребностей. Техники закатывают глаза, а режиссер с журналисткой выразительно переглядываются и пожимают плечами, как будто это я их отбрил.

Потом режиссер говорит, что пошла запись, и журналистка говорит, что у нас есть первый звонок.

— Если я в ресторане, — говорит женский голос в студийных динамиках громкой связи, — в дорогом ресторане, и за соседним столиком сидит мужчина, который ест и тут же пускает газы, причем не раз и не два, а все время, и это ужасно, что надо делать в такой ситуации?

Журналистка прикрывает лицо рукой. Режиссер поворачивается спиной. Агент смотрит на сценаристов, которые набивают мой ответ для телетекста.

Чтобы протянуть время, журналистка спрашивает у звонящей, что ест этот мужчина.

— Что-то из свинины, — отвечает она. — Это не важно. Там так воняло, что я вообще ничего не чувствовала. То есть ничего, кроме этой вони.

Телетекст мне подсказывает: ГОСПОДЬ ДАЛ НАМ ОРГАНЫ ЧУВСТВ И СПОСОБНОСТИ К ВОСПРИЯТИЮ.

Телетекст тоже тянет время.

СРЕДИ НИХ — СПОСОБНОСТИ ОЩУЩАТЬ ВКУС И ЗАПАХ.

Слова появляются на экране, и я просто зачитываю их вслух.

НО ЧЕЛОВЕК СУДИТ САМ, КАКОЙ ДАР ХОРОШИЙ, КАКОЙ ДАР ПЛОХОЙ. ИБО ГОСПОДЬ НЕ ДЕЛАЕТ РАЗЛИЧИЙ, И ДЛЯ НЕГО ЗАПАХ КИШЕЧНЫХ ГАЗОВ РАВЕН ЗАПАХУ ХОРОШЕЙ СВИНОЙ ОТБИВНОЙ ИЛИ МАРОЧНОГО ВИНА.

Я понятия не имею, к чему они клонят.

НЕ СТРАДАЙ И НЕ РАДУЙСЯ СВЕРХ ВСЯКОЙ МЕРЫ. ДАРЫ ГОСПОДНИ НЕ ЕСТЬ НАГРАДА, НО И НЕ ЕСТЬ НАКАЗАНИЕ. НЕ СУДИТЕ, И НЕ СУДИМЫ БУДЕТЕ.

Режиссер беззвучно вылепливает губами слова: «Burma Shave»[8]. Журналистка включает второй звонок.

Второй звонящий интересуется моим мнением по поводу купальников с трусиками-танга.

Телетекст мне подсказывает: МЕРЗОСТЬ.

Я говорю: по моему скромному мнению, люди, которые выпускают такие купальники и белье, могли бы делать «веревочки» черными, для начала.

Журналистка включает третий звонок.

— Мне нравится один парень, но он меня избегает.

Это Фертилити, это ее голос в студийных динамиках, она говорит обо мне, говорит обо мне на всю Северную Америку. Она что, собирается выяснять отношения в прямом эфире? Мои мысли несутся вскачь, растекаясь ветвящимися потоками из всей той лжи, что я успел нагородить, и моих возможных ответов на ее обвинения, что она, очень возможно, сейчас мне предъявит.

Неужели она собирается разоблачить меня и мои предсказания?

Может, она наконец сложила одно к одному и поняла, что это я подтолкнул ее брата к самоубийству? Или она всегда это знала? А если она знает, что это я убил ее брата, то что тогда?

— Этот парень, который меня избегает, я рассказала ему про свою работу, — говорит она. — Ну, про то, чем я занимаюсь, чтобы заработать на жизнь. Он этого не одобряет, но делает вид, что все нормально.

Журналистка спрашивает у Фертилити, а что у нее за работа?

Экран телетекста — пустой.

Сейчас вся Америка узнает великую тайну — либо про Фертилити, либо про меня. Про ее дурную работу. Про мою горячую линию для потенциальных самоубийц. Про ее вещие сны. Про мои предсказания, которые не мои.

— У меня есть агент, доктор Эмброуз, — говорит Фертилити. — Только он не настоящий доктор.

Однажды Фертилити мне сказала, что у каждого в этом мире, даже у мусорщика или посудомойки, когда-нибудь обязательно будет свой личный агент. Ее доктор Эмброуз находит семейные пары, готовые заплатить деньги, чтобы им выносили и родили ребенка. Бездетные пары, которым нужна суррогатная мать. Доктор Эмброуз называет это процедурой. Процедура проходит так: будущий отец в постели с Фертилити, а его жена ждет под дверью.

— Жена ждет в коридоре, вяжет носочки или перебирает в уме имена для будущего ребенка, — говорит Фертилити, — а муж аккуратно опорожняет в меня содержимое своих семенников.

В первый раз, когда она рассказала мне про свою работу, когда я был еще никем и учредил дома службу психологической помощи по телефону, она сказала, что Фертилити Холлис — это «сценический псевдоним». Она сказала, что ее настоящее имя — Гвен, но она его ненавидит.

— То, что мы делаем с отцом будущего ребенка, это натуропатия, как говорит доктор Эмброуз. Помощь отчаявшимся людям. Это не адюльтер.

Это не обман и не проституция, сказала она мне.

— Это есть даже в Библии, — говорит Фертилити.

Это стоит пять тысяч долларов.

— Бытие, глава тридцатая. Рахиль и Валла. Лия и Зелфа.

Я хочу ей сказать, что Валла не пользовалась противозачаточными средствами. Зелфа не получала пять штук черным налом. Это были служанки, рабыни. Они не разъезжали по всей стране, чтобы им заправляли будущие отцы, жаждущие наследника.