Антология исторического детектива-18. Компиляция. Книги 1-10 (СИ) - Хорватова Елена Викторовна
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Да».
«Мама, мама!» — послышался вдруг голос.
Я обернулся: на пороге комнаты стоял малолетний оборванец.
«Вон поди!» — замахала на него руками моя визави. — «Не видишь что ли: с их благородием занята?»
Тем не менее, мальчишка и не подумал уходить. Войдя без всякого стеснения в комнату и столь же бесцеремонно уставившись на меня, он дернул мать за рукав и неожиданно властно приказал:
«Замолчите, мама!»
«Да что с тобой? Белены объелся?»
Я прищурился, ожидая продолжения.
«Пусть рубель даст!»
«Рехнулся! Их благородие —…»
«Уж не слепой!» — перебил мальчишка. — «Лягаш!»
Я ахнул: вот уж такого определения из уст младенца я никак не ожидал! Вероятно, соответствующие эмоции в полной мере отразились на моем лице, потому что мать внезапно привлекла к себе своего сынишку, прикрыв его обеими руками, и залепетала:
«Это он по неразумию, мал ищо, не глядите так!»
— Как же, мал! — проворчал я, запуская собственную руку во внутренний карман пальто. — «Рубель», говоришь?
«Два!» — взвизгнул негодяй и вырвался от матери.
Я раскрыл бумажник и вынул два рубля:
— Говори! Вижу ведь, ты знаешь больше, чем твоя мать!
Будущая жертва каторги заблестела глазками, слова понеслись из нее, как вода из пожарной трубы:
«На вокзал ушел, Царский[426], но вернулся сразу, как не встретили его, час прождал, больше не мог, опасно: говорит, внимание привлекаем. Тамошний шпик и вправду позыривать стал: зеньки отводит, а сам зырк, зырк…»
— Подожди! Ты что же, — уточнил я, — с ним ходил?
«С ним самым, да!»
— Зачем?
«Наказал он мне баул, как встретим, по адресу сволочь, сам не собирался!»
Я сверился с текстом телеграммы:
камо ждали обрели царёво пришествие аккурат теперь в третий час берегитесь
Обратный адрес и фамилия отправителя не значились — только штемпель почтового отделения и был, — но теперь хотя бы смысл этой белиберды прояснился: камо ждали — это, вероятно, сигнал тревоги: обрели, мол, неприятностей на свои головы — полиция на хвосте! Царёво — место встречи, Царскосельский вокзал. Пришествие аккурат теперь — встреча состоится сегодня. Берегитесь — понятно без перевода. И только в третий час по-прежнему вызывало вопросы. Но я и с этим справился, припомнив, что не просто так Илья Борисович умчался на вокзал и ждал на нем, несмотря на то, что поезда уже не ходили[427]. Очевидно, что речь в телеграмме шла не о третьем часе дня, а о третьем часе от какого-то события. Вот тут-то меня и осенило, уже второй раз за этот визит: третий час от захода солнца!
— Почему так? — изумился наш юный друг[428].
Чулицкий посмотрел на него и снисходительно пояснил:
— Был бы третий час дня, идти уже не было бы смысла. Был бы третий час ночи, не было бы смысла идти так скоро. А третий час от захода солнца — как раз.
Логика построения выглядела безупречной. Спорить никто не стал.
— Я, — продолжил Михаил Фролович, — велел мальчишке рассказывать дальше. Особенно меня интересовало вот это: но вернулся. «Что это значит? — спросил я его. — Куда вернулся? Вы ведь, — обратился я к его матери, — сказали, что с вечера Илья Борисович здесь не был?»
«Не были», — снова уверила она.
«Не сюда вернулся, не сюда!» — начал пояснять мальчишка. — «В чайную дяди Матвея!»
Я вопросительно выгнул бровь.
«В доме напротив».
«На фабрике, да! На фабрике!» — подтвердил слова матери начинающий каторжанин.
— Прямо на фабрике? — я не поверил своим ушам. — Там чайная есть?
«Дяди Матвея, да!»
— Кто такой — этот дядя Матвей?
Мать и сын переглянулись.
«Хозяин».
«Чайной».
— Это я уже понял. А сам-то он кто?
«Торыжка», — почему-то нехотя признала женщина.
— Торыжка? — не понял я.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})«Торжанин, по-вашему», — поправилась она.
— Час от часу не легче!
«Торгаш мелочной, ваше высокородие!» — вмешался, кашлянув, сопровождавший меня надзиратель.
— А! — я хлопну себя по лбу. — А почему так настороженно?
Мать и сын опять переглянулись. Женщина заговорила с оглядкой:
«Всякое люди добрые поговаривают. Якобы скупщик он. Мы-то не верим, нет: человек он хороший… вот и моих-то, значит, не обижает: рогаликом балует, сдобой… но — слухи! Понимаете?»
Я ничего не понимал:
— Чего он скупщик? Краденого?
Женщина перекрестилась:
«Господь с вами! Какого такого раденого? Никакого раденого он не берет! Вещи с умерших скупает и с барышом отдает!»
У меня по спине пробежали мурашки.
— С каких умерших? — чуть ли не шепотом спросил я.
«Так ведь мрет народец-то!»
— Да какой народец, Бога ради?!
«Ясно какой: здешний, фабричный!»
— Тьфу! — вырвалось у меня.
Женщина и мальчишка посмотрели на меня с неодобрением.
— Да не в том смысле «тьфу!», что «тьфу!» на вас, — мне стало неловко, — а в том, что дело у меня до других умерших. А вы меня с толку сбиваете!
«Так ведь…»
— Ну вот что: хватит! — Я жестом велел мамаше больше не вмешиваться. — А ты говори! Значит, с вокзала Илья Борисович к дяде Матвею пошел?
«Поехал!» — с гордостью поправил меня мальчишка. — «Понесся!» — мальчишка изобразил ногами биение копыт. — «Мы понеслись», — добавил он после секундного раздумья и покачал руками на манер извозчика: будто вожжи держал.
— Дальше!
«Засел он у дяди Матвея. Смурной такой, беспокойный. Потом бумагу спросил и чорнила».
— А ты?
«Я рядом был: не отпускал он меня!»
— И? Что написал?
Мальчишка важно надулся и вельможно покачал головой:
«Грамоте не обучены, да-с!»
— Плохо, Вася! Очень плохо!
«Не Вася я!» — мальчишка сдулся и, кажется, обиделся.
Я его тут же подзадорил:
— Без разницы, Вася! Только что ты мог заработать еще два рубля. А теперь — дудки!
Масштаб трагедии произвел на беса подобающее впечатление:
«Чего надоть-то?» — вскрикнул он. — «Я сделаю!»
Я подавил усмешку:
— Написал он бумагу, а дальше?
«Мне отдал».
— А ты?
«На почту снес».
— Вот так, на почту? Без ничего?
«Почему это — без ничего? С пошлиной!»
Я потряс головой, думая, что ослышался:
— С какой еще пошлиной?
«Известно, с какой! На марки!»
— Так ты о плате?
«О ней».
— Адрес!
«Седьмая линия…»
— Да не почты, дурья твоя башка!
Мальчишка насупился:
«Сам дурак!» — немедленно парировал он.
Я — энергично — погрозил ему пальцем:
— Куда письмо отправлялось?
«Никуда!»
Глазки малолетнего шантажиста заблестели. Я понял, что вот это-то и было его главным секретом.
— Как — никуда? — прошипел я, делая к нему шаг и готовясь схватить его за грудки.
Мальчишка тут же отпрянул и взвизгнул:
«Монету гони! Сам обещал!»
«А ну как я сейчас, ваше высокородие!» — процедил надзиратель и стал обходить мальчишку с другой стороны.
— Стой! — остановил я надзирателя и снова достал из кармана бумажник. — Вот твои два рубля!
Шантажист молнией юркнул ко мне и схватил деньги.
— Говори!
«Закрыта была почта!»
Я обомлел: да что же это со мной? Как я сам не подумал об этом? Понятно ведь: и затемно уже было, когда дядюшка наш на вокзал помчался, и ждал он там около часа, и вернулся потом, и какое-то время в чайной провел, и только потом писать начал, и мальчишке, чтобы до почты дойти, уж никак не менее четверти часа потребовалось — если не больше… конечно же, почта уже не работала!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})— Значит, письмо все еще у тебя? — с надеждой спросил я и протянул руку.
«Вот еще! Сам доставил!»
Я подскочил:
