Антология исторического детектива-18. Компиляция. Книги 1-10 (СИ) - Хорватова Елена Викторовна
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кузьма опроверг меня сразу же:
«Зачем мне врать, ваше высокородие? Вернулся-то я сам, хотя и мог оставить вашего агента с носом!»
— Да мало ли, какую еще хитрость задумали ты и твой хозяин!
«Нет, ваше высокородие, ничего я не задумал». — Кузьма покачал головой. — «Все так, как я говорю. Вознаграждение от Ильи Борисовича я получал: отнекиваться не стану. Но обойтись без него он никак не мог: к каждому кнуту полагается пряник, вам ли это не знать!»
— Ну, положим. А всё остальное? Девка? Ребенок?
«Девка — в работном доме». — Кузьма назвал адрес, я записал. — «Ребенок — в приюте Общества попечения о бесприютных детях…»
Я с удивлением посмотрел на Кузьму и уточнил:
— На Петровской стороне?
«Да, там».
— Хм…
Вы понимаете, господа, что завираться уж так-то Кузьма бы явно не стал. Пришлось поверить ему, пусть даже в памятной книжке я и сделал для себя соответствующую пометку.
«Как Илья Борисович обо всем этом прознал, — между тем, говорил Кузьма, — не знаю. Но — прознал и против меня использовал. Пришлось согласиться на все его условия. Вот так, ваше высокородие, я и превратился в его сообщника».
— Ладно. — Я сдался, решив не усердствовать в подозрениях. — А для чего вы такую сложную схему с кабаком придумали?
Кузьма понял, что я имел в виду «Эрмитаж», телеграмму, денежные переводы, невольное участие во всем этом цирке содержателя «Эрмитажа» Никитина:
«Это не мы придумали…»
— А кто?
«Я настоял».
— Ты? Зачем?
«Не хотел я, чтобы Илья Борисович постоянно возле дома околачивался: не ровен час, заметил бы кто».
— Разумно. Но телеграмма?
«А это чтобы меня в соучастии не обвинили: одно дело — по невесть чьему поручению за небольшую награду бутылки со снедью жильцу носить, и совсем другое — сговор с укрывающимся преступником».
— Но зачем же тогда ты сам рассказал о нем?
«Выбора не было. Да и надоело мне это всё! Что ж я — совсем оскотинился что ли!»
Я посмотрел на Кузьму с известным сомнением: на мой взгляд, только законченная скотина могла — собственного благополучия ради — согласиться на участие в предложенных ей мерзостях. Но вслух я этого не сказал.
Кузьма, однако, мое сомнение заметил и попытался оправдаться:
«Нам, ваше высокородие, маленьким людям, во всем приходится сложнее, нежели вам — чистой публике. И выбор у нас невелик: подчиниться или сломаться. Хочешь — жалуйся. Хочешь — молись. Хочешь — бунтуй. А всё одно: будет так, а не иначе. Не подчинишься — сломают. Сломают же — используют вообще без снисхождения, и гнить тебе после этого до скончания дней под забором, как псу шелудивому!»
Спорить я не хотел, да и незачем было: мнение свое я менять не собирался. Поэтому, оборвав Кузьму в его причитаниях, я потребовал вернуться к началу и просто, без отступлений, рассказать обо всем, как было.
Кузьма подчинился.
«Значит, пришел ко мне Илья Борисович, сам условия выдвинул, но и на мои согласился, и начали мы «работать». Точнее, «работал»-то я, Илья же Борисович финансировал деятельность. Первым делом он где-то раздобыл тот аппарат, который вы уже видели…»
— Где?
«Не знаю. Он не говорил, а я не спрашивал».
— Продолжай.
«Научил меня обращаться с ним: много времени это не заняло. Дал инструкцию, когда и в какие часы устраивать явления призрака. И… вот, собственно, и всё».
— Как — всё? — воскликнул я.
«А, ну да…» — Кузьма почесал затылок. — «Вас же еще подробности интересуют!»
— Говори!
«В первую же ночь поднялись мы к квартире…»
— По черной лестнице?
«Нет: по парадной. Нам парадная дверь нужна была».
— Зачем?
«Илья Борисович повозился немного с замком, сделав так, чтобы снаружи он открывался, а изнутри — нет».
Я понял, почему ключ, выданный мне Кузьмой, заедал. Но неясно было другое:
— А если бы Некрасов захотел выйти?
«Он бы не смог».
— Но ведь тогда еще вменяемым был!
«Ну и что?»
— Да как же вы собирались удержать его, если бы он не оказался таким впечатлительным, и представление с призраком провалилось бы?
Взгляд Кузьмы забегал.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})— Говори! — рявкнул я, соображая, что первое мое впечатление о Кузьме было правильным: скотина и негодяй; и что все его оправдания — отговорки. — Говори, если не хочешь пожизненно на каторгу отправиться!
«Мы, ваше высокородие, убить его собирались». — Побледнев, признался Кузьма, но тут же добавил: «Но не подумайте чего! Это только в том случае, если бы он, Борис Семенович, и вправду невнушаемым оказался!»
— Ах, вот как!
«Да. Мы бы его силком напоили и…»
— Ну!
«Из окна бы… того…»
— А если бы он не разбился?
«Да как же — не разбился?»
— А вот так, — я безжалостно загонял Кузьму в угол. — Руки-ноги переломал бы, а помереть — не помер бы?
«Ну…»
— Ну?
Тогда Кузьма вскочил с табурета и замахал руками:
«Чего вы от меня хотите?» — закричал он. — «В чем еще я должен сознаться? Какой еще грех взять на себя?»
— Скажи, — не обращая внимания на его истерику, спросил я Кузьму, — если бы Некрасов не разбился, кто из вас — ты или Илья Борисович — должен был дополнительно шарахнуть его головой о булыжник?
Кузьма разом перестал кричать и размахивать руками. Бледность на его лице приняла зеленоватый оттенок.
«Не знаю», — прошептал он и снова сел на табурет.
Какое-то время я молчал, не зная, имелся ли вообще хоть какой-то смысл продолжать эту беседу. Все, что мне нужно было узнать, я, по большому счету, уже выяснил. А всякого рода детали мне уже казались неважными. В конце концов, все их, с мельчайшими подробностями, Кузьме еще предстояло выложить на официальном допросе, где все они и были бы должным образом задокументированы и приобщены к материалам следствия: до суда и неминуемого приговора. Стоило ли время терять?
Пока я размышлял, Кузьма, очевидно, тоже пораскинул мозгами, решив, что признание — и признание быстрое — смягчит его участь. Откуда он взял такую глупость, лично мне неведомо, но факт остается фактом: Кузьма заговорил. И не просто заговорил, а выложил все от начала и до конца.
Не стану, господа, повторять его речи: в этом нет никакой нужды. Только скажу, что мои догадки насчет стройки напротив дома Некрасова подтвердились. Именно с нее Кузьма проецировал изображение призрака в окна квартиры, а если Борис Семенович задергивал шторы, то он же, Кузьма, являясь на следующий день с бутылками, приоткрывал эти шторы так, чтобы проекция смогла проникнуть в помещение.
А вот насчет голоса в кухне я жестоко ошибся. То есть, голос действительно шел с черной лестницы, и там, на черной лестнице, действительно постоянно топтался один и тот же человек. Только был это не дядя Бориса Семеновича, а всё тот же Кузьма. Для того-то и трубка звуковая потребовалась: Некрасов, принимая голос за голос дяди, не должен был узнать в нем голос собственного старшего дворника!
— Но как же это? — перебил Чулицкого Кирилов. — Если Кузьма со стройки направлял проекции, то как он мог в то же время находиться за дверью черного хода в квартиру Некрасова?
Михаил Фролович растерялся:
— Ах, черт! Неужели он опять соврал? Как же я не подумал?
— Нет, не соврал, — опять и столь же неожиданно, как и в первый раз, вмешался Саевич. — На этот раз он сказал правду.
— Да вам-то откуда известно?
— Митрофан Андреевич, проектор-то автоматический!
— Ну и что?
— Достаточно его запустить, и…
— Вы не поняли. — Кирилов нахмурился. — У него, если только я ничего не напутал, автоматическая подача ленты с карточками…
— Вот именно!
— Но сам-то он не вращается от окна к окну и ленты, когда одна заканчивается, не меняет!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})— Нет, но…
— А еще — нужно ручку крутить!
— Да, но…
— Чепуха! — Кирилов буквально отмахнулся от возражений Саевича и его попыток объяснить принцип действия проектора: так, как он виделся ему самому. — На этот раз вы ошибаетесь, Александр Григорьевич. Не стоит упорствовать: Кузьма соврал. Не мог он один эти представления устраивать!
