Антология исторического детектива-18. Компиляция. Книги 1-10 (СИ) - Хорватова Елена Викторовна
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Инихов кольцами пустил сигарный дым.
Можайский искоса взглянул на Михаила Фроловича, но возражать не стал.
Кирилов провел рукой по усам: как бы с сомнением, но тоже не споря.
Иван Пантелеймонович взял слово:
— Не тот, кто сторож, поступает плохо, а тот, кто вотще[419].
Чулицкий, как это уже бывало, немедленно покраснел:
— Много ты понимаешь! — набросился он на Ивана Пантелеймоновича. — Не удивительно, что с Можайским сошелся: два сапога — пара!
Можайский подавил улыбку. Его кучер улыбнулся откровенно. Зубы Ивана Пантелеймоновича блеснули отраженным электрическим светом. Михаил Фролович погрозил кулаком.
— Ну, будет, будет…
— Черт знает что такое, Митрофан Андреевич!
— Так дальше-то что? — ушел от прямого комментария Кирилов.
— А дальше, — Чулицкий еще раз погрозил Ивану Пантелеймоновичу кулаком, — понятно: отправились мы в тот адрес, по которому служитель телеграммы отсылал. Местечко, доложу я вам, оказалось то еще… Общежитие брусницынского[420] кожевенного завода знаете[421]?
Кирилов поморщился. Поморщился и Можайский.
— Как не знать? Гиблое место!
— Туда-то и направлялись телеграммы из христофоровских бань. — Чулицкий невольно передернул плечами, вспомнив обстоятельства визита в этот страшный уголок Петербурга. — Даже удивительно, что с почты не отказывались их носить: нарочный там — такое же бельмо на глазу, как трезвый — в пьяных углах Сенной[422]!
— Да уж…
— А запах… Впрочем, запах — еще не самое скверное. В конце концов, к запаху привыкаешь. Но к чему привыкнуть решительно невозможно, это — безнадежность во всем. В бесконечных трубах, бесконечно коптящих едва приметные меж ними обрывки неба. В бесконечных стенах венозного кирпича[423]. В мостовых и панелях, утопающих в грязи. Даже в особнячках — всех этих порохового завода, Сименса, Эллерса… убогих, с претензиями, с нищетой… И, конечно, в общежитиях фабрик, по сравнению с которыми даже брусницынское общежитие — венец благополучия!
Чулицкий выдохнул и продолжил уже без патетики:
— Найти кого-то в общежитии — задача не из легких. Но мы справились. При условии, конечно, если «справились» — это обнаружили тех, кто схожего по описаниям с Ильей Борисовичем знали. Ими оказалась семейная пара из Тульской губернии, недавно перебравшаяся в город и бедствовавшая здесь же: глава семейства только-только устроился на фабрику, а мать — никуда еще не смогла пристроиться. Их трое ребятишек — одиннадцати, семи и шести лет — побирались по окрестностям, вживаясь в обстановку и как-то не спеша ни ремеслу начать обучаться, ни к школьному курсу приобщиться.
Выяснилось, что эти люди — уроженцы той самой деревни, которая принадлежала Некрасовым, а точнее — бабушке Бориса Семеновича. Потому-то, вероятно, они и в Петербург, а не в Москву подались. Но для нас важнее было то, что Илью Борисовича они знали очень хорошо: и в лицо, и лично, так как наш неуловимый дядя, бывая иногда в деревне, не раз и не два давал членам этого семейства различные поручения: мальчишкам — сбегать до лавки за несколько верст; женщине — замыть черничные пятна; мужчине — найти и принести брошенную где-то на опушке сумку с охотничьими причиндалами. Был он при этом скуп, хотя и весел и очень общителен: легкий характер искупал недостаток, и деревенский люд его… не сказать, что уважал, но любить — вполне любил!
Я слушал рассказ об Илье Борисовиче и поражался все больше: как могло получиться, чтобы этот — по всему выходило! — отнюдь не злодейских наклонностей и вполне приличный человек вдруг — сразу, в одночасье — превратился в душегуба, сначала избавившегося без содроганий от приемного сына, а затем помышлявшего изощреннейшим и на редкость омерзительным способом свести в могилу родного племянника? А ведь была еще и почтенная дама! Он и ее собирался убить? Как же так вышло?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})Увы, но никаких ответов на крутившиеся в моей голове вопросы рассказ деревенской пары не давал. Да и сами они — муж и жена — не смогли ничего прояснить даже в ответ на прямо им заданные вопросы.
Получалось, что именно деньги, а точнее — их недостаток вкупе с привычкой жить на широкую ногу и впрямь подтолкнули Илью Борисовича на столь отвратительные преступления. Это казалось странным, но именно это приходилось принять.
Разочаровавшись добиться какой-то ясности и логики в мотивах, я приступил к более насущным вещам:
— Давно ли вы видели его в последний раз? — спросил я.
«Давеча».
— Давеча — это сколько? День? Два назад?
«Вечор».
— Стало быть, вчера?
«Да».
— Где?
«Тута».
— В общежитии?
«Здеся».
— Где именно здесь? Он угол снимает? В комнате у кого-то живет?
Женщина усмехнулась и показала рукой на металлическую — страшноватого вида — кровать:
«У нас!»
Признаюсь, чего-то подобного я уже ждал и не слишком поэтому удивился:
— Давно?
«С Сазона и Евпсихия»[424].
— Точно?
«Как же не точно, когда канун Рождества[425] был?»
Я кивнул и прикинул: в принципе, всё сходилось. Полгода назад дядюшка объявился в общежитии, и тогда же начали происходить все связанные с ним кошмары: пожар, убийство пасынка, явление призрака… Меня осенило:
— А сами-то вы как давно сюда перебрались?
«Так в тот же день!»
— И с тех пор…
«Живем душа в душу!»
— Но как Илья Борисович объяснил?
«Чего ж здесь в объяснения входить?»
Действительно: что тут объяснять? Барин захотел, вот и весь спрос!
— Ну, хорошо, — отступился я, — а сейчас-то он где?
Женщина пожала плечами:
«Не знаю».
— Как так?
«С вечера нету».
— Не ночевал?
«Зашли затемно, одежку скинули и ушли».
— Голым ушел? — не поняв, изумился я.
Теперь уже изумилась женщина:
«Зачем — голым?» — воскликнула она, глядя на меня как на сумасшедшего. — «В ихнее переоделись!»
— В их? — моя растерянность достигла апогея. — В чье — их?
«Да в ихнее же, собственное!»
— А!
«Ну да… да вот, вы сами поглядите!»
Женщина подвела меня к бельевому тюку. На мое обозрение предстала крестьянская одежонка: сильно ношеная, латаная, нечистая.
— Он в этом ходил?
«С нашего плеча!» — с гордостью пояснила женщина и улыбнулась.
— Ясно, — ответил я и задумался.
Илья Борисович устроил маскарад. Это еще — в его положении — было понятно. Но что его заставило уйти куда-то на ночь глядя да так и не вернуться? Судя по тому, что он перед уходом принял свой собственный — приличный — облик, возвращаться он не собирался или, по крайней мере, не планировал! Где его теперь было искать?
— Он ничего не сказал напоследок? — спросил я, не слишком надеясь на такой ответ, который мог бы оказать мне помощь.
Моя собеседница, однако, порылась в карманах платья и, достав какую-то бумажку, протянула ее мне.
— Телеграмма! — вскрикнул я, разворачивая бланк.
Этот бланк, очевидно, поначалу был скомкан и брошен, а потом подобран, разглажен по возможности и аккуратно сложен в несколько раз. Вот они — благослови их, Господи — барская небрежность и крестьянская бережливость!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})— Телеграмму сюда принесли? — поинтересовался я, пробегая ее содержимое глазами.
Женщина кивнула:
«Чуть-чуть самлично не застали кульера. Я приняла».
— Значит, пришел, прочитал и сразу решил переодеться и уйти?
