В приемной доктора. Закулисные драмы отделения терапии - Амир Хан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Может, я взгляну на него? – предложил я.
Окно в комнате мистера Грейсона все еще было зашторено, и единственным источником света была лампа, стоявшая на прикроватной тумбочке. Голова лежащего мистера Грейсона была слегка повернута к двери, а его рот был открыт. Рядом с постелью стояла инфузионная помпа, которая обеспечивала непрерывное поступление в организм препаратов через маленькую пластиковую трубку, уходящую под кожу. Когда пациенты испытывают сильную боль или нервное напряжение из-за своей болезни, препарат помогает облегчить симптомы.
У мистера Грейсона был рак кишечника. Когда болезнь распространилась по его телу и дала метастазы в кости, он стал испытывать сильную боль. Благодаря препаратам мужчина чувствовал себя комфортнее.
– Здравствуйте, мистер Грейсон, я доктор Хан, – представился я. Не знаю, зачем я это сделал, ведь я и так знал, что пациент мертв. Однако это показалось мне более уместным, чем молчание. – Ваши сестры обеспокоены тем, что вы до сих пор спите, и они попросили меня осмотреть вас. Я знаю, как сестры иногда себя ведут, ведь у меня их шесть.
Я странно себя чувствовал, находясь наедине с умершим человеком. Как врач я понимал, что он никак не мог меня слышать, но как обычный человек я хотел заполнить тишину в комнате разговором. Кто знает, вдруг он меня слышал? Я прослушал его грудную клетку и посветил в глаза фонариком, не заметив никаких признаков жизни.
Я никогда не считал себя религиозным, но каждый раз, когда я находился рядом с умершим, обрывки веры объединялись внутри меня и выходили на передний план моего разума. В конце концов, мистер Грейсон был очень религиозным человеком.
– Покойся с миром, – прошептал я, собирая вещи.
Этель и Мэри ждали меня за дверью.
– С ним все нормально? – спросила Мэри.
– Знаете, Мэри, я бы выпил чаю, – сказал я.
Во время разговора с сестрами я намеренно употребил слово «умер». Честно говоря, я произнес его трижды, чтобы они точно все правильно поняли. Этель несколько раз спросила, не хочу ли я остаться на обед, но я вежливо отказался. Мне было грустно оставлять их, но к ним вскоре должны были прийти медсестры из хосписа, чтобы со всем помочь. Я поехал в клинику.
На обратном пути я гадал, вернутся ли Мэри и Этель каждая в свой дом, ведь теперь им уже не нужно было ухаживать за мистером Грейсоном. Забота о брате подарила им чувство собственной значимости, и теперь им было бы трудно снова жить отдельно.
Удивительно, как смерть меняет жизнь и расставляет приоритеты. Я заехал в пекарню, чтобы купить сэндвич себе и выпечку для коллег из клиники.
Смерть делает вас более внимательным, пусть даже на день.
Наблюдение у одного врача имеет большое значение для умирающих пациентов. Это было важно как для Грейсонов, так и для мистера Бэрроумена.
Мистер Бэрроумен был пациентом нашей клиники много лет. Ему было уже под восемьдесят, но он флиртовал с администраторами каждый раз, когда появлялся у нас. Я всегда понимал, что он приходил, по огромному количеству оставленных им шоколадок. Он был всеобщим любимцем.
Я обожал мистера Бэрроумена, потому что он тоже увлекался садоводством. Он занимался им гораздо дольше меня и всегда приносил мне саженцы самых красивых растений, а также огромный запас луковиц. У него была привычка не обращать внимания на плохое самочувствие, из-за чего его рак мочевого пузыря обнаружили слишком поздно. Он объяснял частое мочеиспускание и кровь в моче старостью, но это было не так.
Мистер Бэрроумен родился в Ирландии и настаивал, чтобы все называли его просто Том. Он работал учителем начальных классов в городской школе, расположенной недалеко от клиники. В том районе жили в основном иммигранты.
Когда мне наконец удалось направить Тома к урологу, оказалось, что уже слишком поздно и лечение не принесет пользы. Рак распространился за пределы мочевого пузыря и поразил кости. Независимому мистеру Бэрроумену было крайне сложно смириться с тем, что он больше не может сам приходить в клинику. Когда мы виделись с ним на последней консультации у меня в кабинете, он выглядел особенно бледным и худым.
– Том, если вам слишком тяжело приходить сюда, я буду рад сам посещать вас на дому, – сказал я.
– Черт возьми, я и не знал, что врачи еще ходят по вызовам! – сказал он, пытаясь отдышаться.
– Думаю, для вас можно сделать исключение, – ответил я.
У Тома было два сына, которые жили в Ирландии, но последние четыре недели по очереди ухаживали за ним. Один из сыновей позвонил в клинику и вызвал врача, поскольку у Тома было затруднено дыхание. Сын подозревал инфекцию дыхательных путей.
Том жил в Уинтерборне, одной из беднейших деревень Англии. Он оказался там еще до того, как это место пришло в столь плачевное состояние. На улицах деревеньки можно было видеть бесхозные старые диваны и валявшиеся на обочине промокшие матрасы. Вокруг города, где я работал, было много деревень, но ни одна из них не была такой запущенной, как Уинтерборн. Если один из наших врачей направлялся туда на вызов, он должен был предупредить об этом менеджеров, а по возвращении подтвердить, что с ним все в порядке. Если врач не давал о себе знать в течение часа, ему звонили из клиники.
Каждому молодому врачу рассказывали легенду о враче общей практики, которого в Уинтерборне пырнули ножом.
В некоторых версиях фигурировали угон автомобиля, ограбление и избиение, поэтому никто не знал, чему именно верить. Я предупредил менеджера Генри, что направляюсь в Уинтерборн, и пообещал связаться с ним по возвращении.
В деревне были ряды домов из красного кирпича. Мне было легко заметить дом Тома, поскольку только перед ним лужайка не была забетонирована или завалена хламом. Дом Тома выглядел симпатичным по сравнению с остальными. У него был идеально подстриженный газон с кустами роз. Два розовых куста у меня в саду выращены как раз из саженцев мистера Бэрроумена.
Имон, сын Тома, открыл мне дверь и проводил на второй этаж. Прошло всего две недели с нашей последней
