Руби - Вирджиния Эндрюс

С бешено бьющимся сердцем я бросилась на кровать и укрылась одеялом. Дедушка вновь распахнул дверь настежь и уставился на меня. Злобный огонь в его глазах полыхал еще ярче – пиво и виски стали отличным топливом. Оглядевшись по сторонам, он заметил в углу сумку.

– Куда-то собралась? – спросил он с ухмылкой. – Я так и понял, что ты решила оставить дедушку в дураках.

– Дедушка, прошу тебя, успокойся и ложись спать… – начала я.

Но он с неожиданным проворством подбежал ко мне, сбросил одеяло и схватил меня за лодыжку. Я завизжала, но дедушка ловко надел мне на ногу что-то вроде велосипедной цепи и прикрутил другой ее конец к ножке кровати. Щелкнул замок.

– Вот так-то! – довольно изрек он. – Это убережет тебя от глупостей!

– Дедушка… прошу… освободи меня!

Он повернулся и направился к дверям.

– Еще будешь меня благодарить… – бормотал он. – Когда малость поумнеешь…

Он ушел, оставив меня биться на кровати в слезах.

– Дедушка, вернись! – кричала я.

Но все мольбы были безрезультатны. Глаза мои вспухли от слез, в горле саднило. Я перестала рыдать и прислушалась: похоже, дедушка оступился и свалился с лестницы. До меня донеслись оханье и проклятия. Потом он вновь принялся крушить посуду и мебель. Примерно час спустя все затихло.

Лишенная возможности осуществить свой план, я заливалась слезами. На душе было так тяжело, словно грудь мою придавил мешок с камнями. Дедушка оказался в сто раз хуже болотного аллигатора, ибо самые свирепые хищники никогда не причиняют вреда своему потомству. На такое способен лишь человек, разум которого одурманен пивом и виски.

Наконец я уснула, изнуренная страхом и усталостью. Сон дал мне счастливую возможность на время вырваться из жуткой реальности.

Очнулась я с ощущением, что проспала целую вечность. Однако прошло всего два часа. Возможности хотя бы на секунду счесть все случившееся кошмарным сном у меня не было: едва пошевелившись, я услышала звон цепи. Усевшись на кровати, я попыталась освободить лодыжку, но чем сильнее выворачивала ногу, тем глубже цепь впивалась в кожу. Со стоном упала я на подушку. Похоже, дедушка намерен держать меня на цепи весь день, и если сюда явится Бастер Трахау, я буду беззащитной и беспомощной!

Сердце мое насквозь пронзила раскаленная игла. Картины, возникающие в воображении, были слишком отвратительны. Я замерла и прислушалась. В доме стояла полная тишина. Даже половицы не скрипели. Такое затишье бывает перед бурей. Перед ураганом, который превратит мою жизнь в груду обломков. Надо успокоиться, приказала я себе. Из самой трудной ситуации непременно найдется выход. Осмотрев цепь, закрепленную вокруг ножки кровати, я вздохнула с облегчением.

Дедушка был слишком пьян и не сообразил, что я могу приподнять кровать, и тогда цепь соскользнет с ножки. Я с усилием спустила свободную ногу на пол, неуклюже скатилась с кровати и, не обращая внимания на боль в скованной лодыжке, подползла к спинке кровати и попыталась ее приподнять. В глазах у меня потемнело от напряжения, но все же мне удалось сделать это и стащить цепь. Стараясь не звякать железом, я распутала ее и освободила свою несчастную ногу, распухшую и покрасневшую. Затем достала из-под матраса деньги, положила их в собранную сумку. Подошла к двери, чуть приоткрыла ее и замерла.

Все было тихо. Внизу, у входных дверей, тускло горел бутановый фонарь. На лестнице и на стенах дома плясали причудливые тени. Где дедушка? Спит в комнате бабушки Кэтрин? Я решила, что разумнее будет не проверять. Выскользнула на лестницу, на цыпочках спустилась по ступенькам. Несмотря на все предосторожности, половицы предательски заскрипели, словно дом хотел задержать беглянку. Спустившись вниз, я некоторое время не двигалась с места. От входных дверей доносился заливистый храп. Подойдя поближе, я увидела, что на полу в коридоре лежит дедушка Джек.

Переступать через него было слишком большим риском, и я направилась к задней двери. По пути завернула в гостиную. Надо было сделать кое-что еще – бросить прощальный взгляд на портрет бабушки Кэтрин. Сквозь незашторенные окна проникал рассеянный свет луны, и мне показалось, что на губах бабушки играет улыбка, а взгляд ее лучится радостью. Я наконец выполнила обещание, и она была счастлива.

– Прощай, бабушка, – прошептала я. – Когда-нибудь я непременно сюда вернусь, заберу твой портрет и больше никогда с ним не расстанусь.

О, как мне хотелось вновь увидеть бабушку живой, очутиться в ее объятиях! Закрыв глаза, я попыталась вспомнить, когда в последний раз обнимала и целовала ее. Но тут дедушка Джек застонал и заворочался. Нельзя было терять ни минуты. Быстро, но бесшумно я пересекла кухню, вышла через заднюю дверь и обогнула дом.

Прежде чем зашагать прочь, я оглянулась. В глазах у меня снова защипало, сердце щемило от боли. Несмотря на все невзгоды, связанные с этим домом, мне тяжело было покидать родное гнездо, которое видело мои первые шаги. В этих стенах мы с бабушкой Кэтрин вместе стряпали, вместе пели, вместе смеялись. Сидя в качалке на галерее, она рассказывала мне истории времен своей юности. В комнате наверху она укладывала меня спать, и я засыпала, убаюканная ее мягким голосом, обласканная светом любящих глаз. Рядом с бабушкой я всегда чувствовала себя в безопасности. Мир казался мне теплым, уютным, полным заманчивых обещаний. Потом, став старше, я сидела перед окном теплыми летними вечерами, и воображение мое рисовало чудные картины будущего. Встречу с прекрасным принцем, пышную свадьбу, сладостную музыку, опутанные золотой паутиной деревья.

Я понимала, что покидаю не только скромный маленький дом на краю болот. Я расставалась с собственным детством, с его горестями и радостями. Отныне все, связанное с проведенными здесь годами, – смех и слезы, надежды и разочарования – становится прошлым. Как же это трудно – оторваться от прежней жизни, закрыть за собой дверь и устремиться в сумрак ночи!

А болота, как я расстанусь с ними? Смогу ли жить без цветов и птиц, без рыб и даже без аллигаторов с их равнодушно-любопытными взглядами? В лунном свете я различила силуэт болотного линя, сидевшего на ветке сикамора. Он раскрыл крылья, словно прощаясь со мной за всех болотных обитателей – рыб, птиц и зверей. Помахав ему рукой, я поспешила дальше. Темный силуэт хищной птицы, прекрасный и гордый, еще долго стоял у меня перед глазами.

Путь в центр Хоумы пролегал мимо домов, где жили люди, которых я знала с самого детства. Доведется ли мне когда-нибудь увидеть их вновь? Я замедлила шаг у дома миссис Тибодо, мысленно приветствуя ее. Она всегда относилась ко мне с большой сердечностью. Но загляни я к ней, она, скорее всего, стала бы отговаривать меня от отъезда и предлагать пожить у нее. То же самое сделала бы и миссис Ливадис, вторая бабушкина подруга. Нет, лучше ни с кем не обсуждать мои планы. После, когда жизнь моя как-то устроится, обязательно напишу миссис Тибодо и миссис Ливадис, пообещала я себе.

Когда я добралась до города, он еще не погрузился в сон. Я прямиком отправилась на автобусную станцию и купила билет до Нового Орлеана. Автобус отходил примерно через час. Я боялась, что кто-нибудь узнает меня, попытается остановить или сообщит о моем побеге дедушке Джеку, потому ждала отправления, сев на плохо освещенную скамью. Мне нестерпимо хотелось позвонить Полу, но я боялась разговора с ним. Если я расскажу о том, что сделал дедушка Джек, он с ума сойдет от гнева. Страшно представить, что он может натворить. Лучше написать ему письмо, решила я. Купила конверт, вырвала из блокнота листок и принялась выводить неровные строки.

Мой милый Пол!

Слишком долго объяснять, почему я уехала из Хоумы, не попрощавшись с тобой. Мне было бы невыносимо тяжело видеть тебя, зная, что расстаемся мы навсегда. Наверное, это и есть главная причина. Даже сейчас, когда я пишу это письмо, сердце мое разрывается от боли. Прошу тебя, поверь: мне нельзя было больше оставаться дома. Я отправляюсь на поиски своего отца и иной жизни, хотя самое горячее мое желание – до конца дней не расставаться с тобой. Судьба сыграла с нами злую шутку, сначала позволив полюбить друг друга, а после заставив страдать за чужие грехи. Пока мы рядом, тебе трудно будет смириться с неизбежным и прекратить бессмысленные мучения. Поэтому я уезжаю.

Пожалуйста, не забывай меня. Помни, как счастливы мы были, пока не узнали неприглядную правду. Я тоже буду помнить о тебе. Возможно, ты прав и нам обоим более не суждено пережить столь сильной любви, какую мы испытывали друг к другу. Но надо хотя бы попробовать. Я каждый день буду думать о тебе и утешаться мыслью, что ты счастлив в новом доме на своей прекрасной земле.

Люблю навеки.

Я опустила письмо в почтовый ящик напротив автобусной станции, вернулась на свою скамью и вновь принялась ждать, глотая слезы. Наконец подкатил автобус. Он следовал из Сен-Мартинвилля, с остановками в Новой Иберии, Франклине и Морган-сити. Свободных мест почти не оставалось, и, отдав водителю свой билет, я уселась сзади. Соседкой моей оказалась красивая черноволосая женщина с прекрасными бирюзовыми глазами и кожей нежного карамельного оттенка. Она приветливо улыбнулась, обнажив великолепные белые зубы. Руки ее были унизаны бесчисленными браслетами, а наряд состоял из широкой юбки в розовую и синюю полоску, ярко-розовой блузки, черных сандалий. Темные волосы были повязаны белым платком с семью узлами.