Единственная игра, в которую стоит играть. Книга не только о спорте (сборник) - Алексей Самойлов

Накануне дня рождения Бориса позвонила его младшая сестра Ираида, «стойкий оловянный солдатик», как она аттестовала себя в «Университете Олимпийском», отвечая на вопросы анкеты составителей этой книги. Выпускница исторического факультета университета, четырехкратная чемпионка СССР по русским шашкам, серебряный призер чемпионата мира по стоклеточным шашкам, трогательно заботится о своем знаменитом брате, иначе как братиком его не называет. Ира и поведала мне о вояже Бориса Васильевича на Урал; в советские времена выступавший за общество «Локомотив», он совершил это путешествие на поезде и несколько дней пробыл там, занимаясь со своими подопечными из подшефной школы.

– Не несколько дней, а четыре недели, – поправил сестру любящий точность Борис, поблагодарив меня за поздравления с днем рождения. – Я там бываю регулярно – и летом, и зимой. Пропустил только год, что лежал после инсульта в парижской больнице. Если надумаешь написать об этом, непременно отметь руководителей крупного предприятия «Магнезит», помогающего и нашей шахматной школе и мне. Замечательные люди, я им очень признателен.

Спросил меня:

– Не болеешь?.. Работаешь? Это правильно. А что пишешь?

– Закончил большую книгу, называется «Единственная игра». Весной выйдет из печати. На Зимнем стадионе в двадцатых числах мая состоится Петербургский международный книжный салон, где ее и можно будет приобрести.

– Хорошая новость. Очень хочу приехать в мае в Питер и повидаться со всеми вами.

– Приезжай, Боря. Мы всегда рады тебе.

Воспоминания о литве

1. Два раунда с Шоцикасом

Однажды на балтийском берегу,

Когда волна негромко набегала,

Привиделся мне образ Ганнибала.

Я от него забыться не могу.

Все это правда и подобье сна,

И мой возврат в иные времена.

Оба улыбались мне – и рефери и противник. В улыбке рефери сквозило сочувствие, противник улыбался обещающе. Ничего хорошего, правда, его ухмылка не обещала. «Остерегайся его левой, – горячо нашептывал мне в самое ухо секундант. – По мнишь, как он приварил Королеву?»

Советы секунданта раздражали меня. Нашел, что перед боем вспомнить. И кто он вообще, этот секундант? Рефери знаю – Владимир Енгибарян, великий боксер, мы стонали от удовольствия, когда он плыл на ринге в танце с саблями, не поднимая сабельных рук для защиты, заманивая и дразня соперников. И противника знаю – Альгирдас Шоцикас, великий боксер, его поединки с легендарным Николаем Королевым вошли в историю.

Сейчас мне отольется за все – проносится в голове, за крытой от ударов Шоцикаса. По ка закрытой, еще закрытой. Надолго ли? Гоню прочь позор ные мысли. В конце концов от куда он может знать, что я всегда болел за Королева и, значит, против него, Шоци каса? Но нет, он откуда-то знает – кулак величиной с две пивные кружки нацелен мне в голову.

От страха я начал творить нечто невообразимое – опустил вдруг перчатки, как Енгибарян, и когда Шоцикас ударил, лениво так – боковым правой, я нырнул ему под руку и сам провел серию по корпусу и отскочил метра на три, убоявшись собственной наглости. Рефери внимательно посмотрел на меня и заговорщицки подмигнул – не тушуйся, мол, в случае чего я прерву бой – рассечена бровь или еще что-нибудь, до худшего не допущу…

«Молодец, – прохрипел в перерыве секундант, обмахивая меня мокрым полотенцем. – Разрывай дистанцию, серия по корпусу и уходи. Только смотри, чтобы на отходе он не приварил левой, как Королеву…»

Едва раздался гонг, Шоцикас уже был в моем углу ринга. Больше он не улыбался и смотрел как-то странно, поверх меня, куда-то под своды каунасского спортгале, поддерживающего его яростным ревом. С от чаянием обреченного я бросился ему навстречу, показал, что буду бить левой, а сам вложился весь в прямой правой, целясь в его аккуратно выбритый подбородок…

Небо раскололось, сверкнула молния, ударил гром. Шоцикас опередил меня…

– Откуда он взялся на твою голову, Алик? – услышал я в полузабытье голос Енгибаряна.

– Из Ленинграда, от Гены. Тот прислал с ним письмо, про сил помочь, я поинтересовался, чем могу служить, а он одно за ладил: «Хочу спарринг с Шоцикасом, чтобы было потом о чем вспомнить. И чтоб в спортгале, и чтоб рефери в ринге был Енгибарян…» Я не стал бы связы ваться, да Шатков просил.

«Неправда! – хотел крикнуть я. – Никакого спарринга я не хотел, я самоубийца что ли, вы сами мне проверочку устроили». Но не мог вымолвить ни слова: во рту пересохло, мучительно хотелось пить.

Шоцикас положил меня на диван в медпункте и сказал врачу: «Ничего страшного, оклемается, я же ударил вполсилы…» Врач поднес мне к носу ватку с нашатырем, я дернул головой и… проснулся.

В раскрытое окно каунасской гостиницы «Балтия» вет ер забрасывал пригоршни дождя. Весело погромыхивал июльский гром. Над холмом, где стадион «Жальгирис» и спортгале, прямыми и боковыми ударами, сериями и одиночными били молнии. Били молниеносно, как когда-то и как только что в моем ужасном сне Альгирдас Шоцикас.

При всей своей фантастично стисны творятся подсознанием из вполне реальных вещей, из того, что мы пережили, испытали, только все это в странной комбинации, без указующего перста воли, сознания. И в этом сне все соткано из последних двух недель моей жизни плюс тридцати с лишним предшествующих лет. Все было – и письмо Геннадия Шаткова, реко мендующее меня Альгирдасу Шоцикасу, и десятки боев на ринге спортгале, за которыми мы наблюдали с Шоцикасом, и элегантнейший, весь в белом, как и положено рефери, рас полневший, но не утративший пластики пантеры Владимир Енгибарян, и двор наш в после военном Петрозаводске, болевший за Королева, и даже уже самое невероятное – вчера мы с Аликом, как называет его Шатков, с монументально-легким Аликом (бывают такие сильные и высокие люди – ноги, как ко лонны, руки кованые, но они быстры и совсем не тяжеловесны даже в самом тяжелом весе) часа полтора играли вместе – в спортивном зале.

Вчера, в пятницу вечером, Шоцикас заехал за мной в гостиницу и повез в яхт-клуб на берегу Каунасского моря – искусственного водохранилища. Всю неделю мы были заняты на Всесоюзной школьной спартакиаде – я мотался между Вильнюсом и Каунасом, руководитель комплексной научной группы юношеской сборной Литвы по боксу, доцент Каунас ского института физкультуры Шоцикас неотлучно находился на турнире боксеров. Завтра нас ждали финальные бои, а сего дня, решил Шоцикас, мы заслужили хорошую баню.

Попасть в нее оказалось не просто.

– Не хотите ли размяться? – лукаво предложил гостеприимный хозяин. Вообще-то хозяином был не Шоцикас, а Семен Семенович Токер, председатель Каунасского городского совета общества «Жальгирис», но знаменитый боксер чувствовал себя здесь так же вольготно, как когда-то на ринге. У другого, столь же знаменитого и почитаемого в своем краю человека чувство хозяина положения вы глядело бы неприятным, подчеркивало бы для окружающих завоеванное им право выделяться, но у Шоцикаса оно шло не от сознания своей исключительности, а от деревенской закваски, унаследованной от предков, от обстоятельности натуры, естественной в каждом своем про явлении.

– Так что – пошевелимся немного?

Спина болит, старая травма позвоночника, формы нет – никакие мои отговорки всерьез не принимались.

– Посмотрим, что умеют ленинградские журналисты – толь ко интервью брать у занятых людей или…

Это был вызов. Не принять его было нельзя.

Мы поднялись на второй этаж, в просторный спортивный зал.

В первом «раунде» игра ли в футбол – ветераны против молодых. Молодых возглавлял Гинтас Шоцикас, сын; нас, ветера нов – его отец.

Когда я более-менее серьезно занимался спортом, мне приходилось на тренировках иногда играть с боксерами. В одной команде с ними – ку да ни шло, хотя техникой ни в футболе, ни в баскетболе они не блистали. Но как-то мне выпало опекать чемпиона страны в полутяжелом весе, моего карельского земляка Николая Разумова. Я сам не легковес и вроде бы прочно стою на но гах, но стоило Коле

получить мяч и ворваться в трехсекундную зону, я отлетал от него, как мячик – теннисный, не баскетбольный. Шоцикас и с мячом, и с противниками обращался деликатно, разве что сына, когда тот лез напролом, встречал корпусом, отчего тот кривил губы и по-литовски говорил отцу сердитые слова.

Подвижность и техничность пятидесятитрехлетнего капитана позволили нам забить десять го лов, на что молодые ответили шестнадцатью. «Старость не радость», – сказал кто-то из ветеранов, в изнеможении опускаясь на скамейку, но Шоцикас-отец азартно крикнул: «Реванш!», и мы, сменив белый шар на оранжевый, начали сражаться в баскетбол. На родине Бутаутаса, Петкявичюса, Стонкуса, Паулаускаса, Сабониса (его звезда взошла как раз на школьной спартакиаде в родной Литве) все уме ют забрасывать в корзину по хожий на большой апельсин мяч – и молодые и ветераны. Знаменитая левая двукратного чем пиона Европы, многократного чемпиона СССР по боксу работала без роздыху, укладывая один за другим мячи в корзину. Я подносил снаряды, а при случае и сам стрелял, за что удостоился похвалы капитана: «Да ты игровой парень!»