Тайна России - Михаил Назаров

Тем не менее, этот возможный вариант стоит доработать хотя бы теоретически — даже если на практике все произойдет совсем иначе. Мне кажется важным не столько настаивать на правильности своего анализа происходящего, сколько донести до сведения верховных реформаторов возможность для них этого пути.

На этот раз сосредоточим внимание на следующем: 1) есть ли признаки того, что в СССР идет демонтаж социализма? 2) как и в каком направлении этот демонтаж может быть легально проведен?

Какой скукой еще недавно веяло от идеологических статей в советской прессе! Сейчас же именно эти темы — а не сенсационно-поверхностные разоблачения очередных социальных язв — определяют достигнутую глубину «перестройки». Именно в идеологических публикациях, в подтверждение гипотезы демонтажа, за прошедшие два года можно найти немало новых трактовок социализма. Достаточно перечислить качества социализма искомого, которые, стало быть, до сих пор в СССР отсутствуют «созидательный», «нравственный», «народный», "с человеческим лицом", который "надо наполнить всем богатством нашей культуры, философией, религией…

Чтобы эти определения оценить по достоинству, следует обратиться к истокам понятия, полагая в основу изданный в 1848 г. "первый программный документ научного коммунизма" — "Манифест коммунистической партии". (В предисловиях к английскому изданию 1888 г. и немецкому 1890 г. Маркс и Энгельс разъясняют, что лишь из политических соображений они не назвали его социалистическим манифестом: чтобы отмежеваться от ненастоящих социализмов, недостаточно радикальных).

Вот какой смысл вкладывали в понятие социализма основоположники (цитаты по брошюре «Госполитиздата», 1951 г.):

1) "Уничтожение частной собственности" (с. 48). Это достижимо "лишь при помощи деспотического вмешательства в право собственности и в буржуазные производственные отношения": "отмена права наследования", "конфискация имущества", "обязательность труда для всех, учреждение промышленных армий" (с. 55–56).

2) "Уничтожение семьи! — сначала это цитируется как выдвигаемое коммунистам обвинение, от которого, однако, Маркс и Энгельс вовсе не отмежевываются: "Коммунистам можно было бы сделать упрек разве лишь в том, будто они хотят ввести вместо лицемерно прикрываемой общности жен официальную, открытую" (с. 51–53). "Общественное и бесплатное воспитание всех детей" (с. 56). Как о положительной цели об "уничтожении семьи" говорится и в оценке "утопического социализма" (с. 68).

3) Уничтожение нации: "Отменить отечество, национальность. Рабочие не имеют отечества… Национальная обособленность и противоположности народов все более исчезают… Господство пролетариата еще более ускорит их исчезновение" (с. 53).

4) Уничтожение религии: коммунизм "отменяет вечные истины, он отменяет религию, нравственность" буржуазной эпохи, ибо "коммунистическая революция есть самый решительный разрыв… с идеями, унаследованными от прошлого" (с. 54–55). В дальнейших работах основоположники заклеймили религию как "средство закабаления масс" и "опиум народа".

И чтобы ни у кого не оставалось сомнений: "Коммунисты считают презренным делом скрывать свои взгляды и намерения. Они открыто заявляют, что их цели могут быть достигнуты лишь путем насильственного ниспровержения всего существующего общественного строя" (с. 71).

Как позже восторгался Ленин, в этом документе "с гениальной ясностью и яркостью обрисовано новое миросозерцание, последовательный материализм, охватывающий и область социальной жизни", и дан метод практического осуществления: "теория классовой борьбы и всемирно-исторической роли пролетариата" (ПСС, т. 26, с 48)…

Надо ли доказывать, что ни один из пунктов этой «гениальной» программы не удался? Вот уже спорят и в советской прессе: осуществлен ли в СССР социализм или нет? Активист «перестройки» Ю.Н. Афанасьев считает, что нет. Редакция «Правды» (26.7.88) на той же странице утверждает, что несмотря ни на что — да: "Неужели Ю.Н. Афанасьев «забыл» о таких определяющих чертах нашего строя, как социалистическая система хозяйства, основанная на общественной собственности на средства производства, отсутствие класса эксплуататоров… с.

Наверное, не стоит спорить. Обе стороны правы. Социализм в СССР не осуществлен — ибо в теоретически замысленном виде неосуществим. Потому что эта утопия не учитывает сложность мира и человеческой природы. Человек не укладывается в ее упрощенные представления, и попытки ее реализации неизбежно требуют насилия. Отсюда логично оправдание коммунистами насилия уже не только против «класса-угнетателя», но и против "несознательных масс", которых следует вести к счастью вопреки их воле.

Но именно поэтому построенный в СССР социализм со всеми его жертвами осуществлен — как единственно возможный практический результат провозглашенных постулатов. То, что было с "гениальной ясностью" спроектировано в 1848-м, обнаружило столь же ясную логику превращения в «орвелловское» общество столетие спустя. Другого варианта воплощения эта теория не оставляет. Разве что подвергнуть ее постулаты ревизии, демонтажу. История практического осуществления социализма-коммунизма и представляет собой историю демонтажа его догм под натиском реальности.

В истории социализма не раз осознавалась утопичность его целей, что приводило к расколам и ревизиям. Крупнейшим, пожалуй, было бернштейнианство, уведшее за собой западную социал-демократию; в России — ленинский нэп, о котором теперь В. Селюнин пишет как о "стремительной эволюции" Ленина и немногих его соратников — от "завиральных идей" к трезвому восприятию реальности ("Новый мир", 1988, с. 5), а сотрудник ЦК КПСС А. Ципко считает, что "Владимир Ильич в конце жизни отказался от наивной веры в чистый социализм, чем сильно разочаровал большинство теоретиков партии" ("Наука и жизнь", 1988, с. 12).

Сталин реставрировал донэповское понимание социалистической экономики. Но и в его период большевики под натиском реальности были вынуждены отказаться от большинства пунктов «Манифеста». Ценность семьи была молчаливо реабилитирована еще до революции; А. Коллонтай, пытавшаяся было развивать идею "общности жен", успеха не имела, ибо обобществлять своих жен на практике мало кому захотелось. Так же втихую, "до окончательной победы социализма", оправдали институт государства — когда сами распробовали вкус государственной власти. О национальных традициях вспомнили в 1940-е, когда потребовалось опереться на патриотизм в отражении внешнего врага.

И вот в 1980-е гг. — под угрозой экономического кризиса и потери статуса военной сверхдержавы — в СССР заговорили о реабилитации рыночных отношений и частной собственности: эта "причина всего социального зла" все больше признается необходимым элементом здоровой экономики, а причиной зла и кризиса объявлена "священная корова" социализма — центрально-директивная система управления…

Все это официально провозглашается как возврат к ленинскому нэпу. Однако, насколько тогда Ленин действительно отказался от "завиральных идей" и от "наивной веры в чистый социализм", и насколько это был тактический прием, — идут споры даже в советской печати. Но оставим в стороне и этот спор: даже если Ленин перед смертью действительно что-то «осознал», — вряд ли это теперь кому-либо важно, кроме партии, нуждающейся хотя бы в одном рукопожатием вожде.

Более важно другое: тезис о предсмертном «поумнении» Ленина есть признание «неумности» классической марксистской идеологии и свидетельство идущей ее радикальной ревизии. И, несомненно, ревизии даже большей, чем нэп, ибо опыт трагедии заставляет пересмотреть и мировоззренческие основы идеологии (см. дискуссию в "Вопросах философии", с. 9, 1988), и ее отношение к религии (см. интервью антирелигиозного министра Харчева в «Огоньке», 1988, с. 50). По сравнению с этим вызревшим идеологическим измерением нэп 1920-х гг. выглядит действительно лишь сугубо экономическим тактическим ходом, и его упоминают сегодня, пожалуй, не как цель, а лишь для легитимации перестройки: как имевший место прецедент ревизии; как предначертанное (хоть и поздно, но "самим Лениным") направление поисков "истинного социализма".

Таким образом, от первоначальных социалистических догм, ради которых загублены десятки миллионов людей, на практике не осталось ничего. Что бы ни говорил сегодня генеральный секретарь: "Больше социализма! и т. п. — его социализм далеко не тот, который себе представляли основоположники. Растеряв все свое "вечное идейное богатство", социализм пронес сквозь свою историю лишь один стойкий признак, который основоположниками мыслился как временный: право на насилие. Это наследие социализма и представляет собой главное препятствие для его демонтажа.