Доминирующая раса - Ольга Онойко

Об Эндрисе Шайя и не обмолвилась. Наверное, обиделась. Я бы тоже на её месте обиделась.

Я немного ошалела от силы и глубины её фона. И от такого потока связных и оформленных мыслей. Аджи тоже мог рассказать мне подобную историю, но у него половина информации шла бы в образах. И даже став самкой, он разговаривал так же. Должно быть, по привычке. А Шайя предпочитала сказать «маленький мягкокожий мужчина, который пахнет травой», вместо того, чтобы показать мне дядю Гену.

Я засмеялась и вошла в зал. Шайя вмиг обежала меня кругом и обнюхала. Странно как. Ей бы сейчас лежать в обнимку с яйцами и грезить. Но кажется, маленькая мягкокожая женщина интересует её гораздо больше, чем её собственные дети.

Шайе очень понравилась моя белая голова. И здоровый ком шоколадных батончиков, которые я сплавила в микроволновке. Я их выгребла из автомата, заведённого Максом. Потом заплачу. Они всё равно наполовину синтетические и для людей отрава. А Шайе лакомство. Она переварит любую органику с исключительной пользой для себя.

Может, тогда, в отрочестве, у меня от страха сделались глаза велики, но мать Аджи была крупнее раза в два. В Шайе метров семь. А то и меньше.

Я спросила её, где её сестрёнка. Конечно, она не знала. Но сестрёнка действительно была. По имени Ития. Раньше им было весело вместе, когда они были совсем маленькие, но её увезли куда-то, уже давно, и Шайя почти забыла её. Сейчас Шайя чувствовала себя хорошо, с яйцами был порядок, и ей хотелось чем-нибудь заняться.

Я призадумалась. Эндрис должен знать, чем можно заняться вот такой девчушке. Но Эндрис, язви его, пьёт. Да и как я у него спрошу? И что? Не палочку же ей кидать… Шайя пригнула голову и рассматривала меня вблизи, смешно оттопырив хвост. Никаких эмоций на бронированной морде, конечно, не отражалось, но и без того все её мысли были как на ладони. Любопытная. Игривая. Я поймала себя на мысли, что воспринимаю её как ребёнка. Несмотря на то, что она уже успела стать матерью. Дитрих говорил что-то о её возрасте, она действительно совсем юная…

И я рассказала ей сказку. Первое, что пришло на ум. Про принцессу и дракона. То есть это я собралась рассказать, а пришлось — про очень красивую драконью женщину, которую похитили и заперли маленькие злые существа. И храбрый маленький мягкокожий мужчина победил злых. И очень красивая женщина отправилась в далёкий путь, чтобы встретить своих женихов, очень красивых и храбрых…

Я обещала ей, что буду приходить ещё. И попросила, чтобы она никому про меня не рассказывала. Шайя пообещала. Она решила, что это такая игра. У меня не было оснований опасаться — её род ещё не стал настолько разумен, чтобы лгать. Они могли убить из засады или, охотясь стаей, привести в западню, могли преднамеренно искалечить и оставить в живых, могли веселья ради напугать до смерти. Просто обманывать мыслями пока что не научились.

А дня через три случилось великое. У дяди Гены кончился эликсир.

Я несколько удивилась, услышав однажды голоса из рубки, а не из бокового коридора. Даже пошла посмотреть. Осторожно. В инфоцентр корабля, куда можно было запросить дубли записей с камер слежения. Хорошо, что за деятельностью в рубке положено следить.

Они были почти трезвы. И беседовали о бабах. О какой-то планете с огромным портом и роскошными борделями. Я не поняла, где же это такая радость.

— …там даже рритскую бабу можно иметь, — понизив голос, вещал Морган, один из «стратегических» парней. — Ну, понятно, если ты совсем отморозок.

— Да ведь этакая царевна даже собственного мужика может на себе придушить, — хмыкнул Вася.

— Я же сказал — если ты совсем отморозок. Впрочем, боишься — привяжут.

— Кого? — испугался нетрезвый Макс.

— Бабу…

Далее повествовалось, что для потомственных отморозков, вроде пиратских капитанов, существует забава под названием fuckingame. Учиняется это празднество после хорошей добычи, уверенными в себе отбросами общества, и длится с неделю. Сначала все пьют. А потом именинник отправляется в поход по шлюхам присутствующих во всегалактическом торговом порту рас. И тот, у кого одинаково встанет на всех, от прекрасных анкайи до скользких нкхва, награждается почётным вымпелом. На вымпеле золотом вышит взбодрённый фаллос и надпись «Гигант Галактики» на родном языке гиганта. Вымпел полагается повесить в рубке. Вот только повесивших значительно меньше, чем удостоившихся. Потому что если рритские бабы считают участие в факингеймах очень смешной шуткой, то рритские мужики не любят, когда к их бабам ходят чужие. И вполне могут поджидать гиганта за углом, дабы вступить в ним в половой акт возмездия.

— Какие ррит? — снова испугался пушистый кролик. — Откуда ррит?

— Так пиратский же порт, — с каменным лицом объяснил Морган. — Всех пускают. Рритские базы остались ещё кое-где. Они же долго летали. Очень далеко. Ну и пираты рритские бывают. Только они с людьми не связываются. Они всё больше по лаэкно да цаосц.

— Бли-иннн! — стонал Макс.

— Спокуха, — Вася треснул его по плечу так, что это было слышно. — Тут… эта… наше море. Вон, скоро Терру-2 пройдём. Нет тут никаких ррит. И вообще они нас боятся. Мы круты, как скалистые гор-ры… Мы крепки, как чистейший, б****, спирт…

Они спели песню. Жуткими голосищами. Потом разговор мало-помалу перешёл на войну, с войны на политику, парни начали ругаться, Эндрис — утихомиривать парней, а дядя Гена — учить жизни. Стало шумно, но шум был безопасный. Я пожала плечами и пошла дочитывать очередной детектив.

А песня смешная, хоть и непригодная для изысканного общества. Мы с девчонками её тоже пели под гитару пару раз. На вечеринках в Джеймсоне. Элен собирала коллекцию песен времён войны. Смешные, любовные, горькие. Нукту Элен звали Скай. Их обоих убили на Терре-без-номера, во время подавления беспорядков. Давно. А вспомнила я про них, только когда услышала матерную песню, а не когда прилетела на Землю-2. Вот так.

Я и не помню их почти. Осталось в памяти лишь, как Элен сидит и терзает гитару. «Говорят, что ррит ведут крейсера, и что прочей х**ни до ** твою мать…» Душещипательная песня и убийственно нецензурная, но она пела её совершенно серьёзно, негромко, задумчиво перебирая струны, вместе того, чтобы бить по ним, как обычно делают. И получалось — правильно. Потому что о том, как ррит ведут крейсера к Древней Земле, иными словами не скажешь.

Детство. Сквозь всё, что хранится в памяти, проступает одно, неистребимое: подводит живот.

Голод.

Еды мало, плохой, и той не всегда. Но взрослые словно не понимают этого. Ты состоишь из костей и мышц, воинский наставник безжалостно гоняет вас, свору мальчишек, которая мало-помалу становится отрядом; ты — маленькая молния, до безумия гордая своими метательными ножами на поясе и медными кольцами в ушах. Взрослые женщины смотрят на тебя и улыбаются.