Архив шевалье - Максим Теплый

Каленин пожал плечами:

– Вряд ли. Она же не зря меня закрыла в своем подвале. Ведь это случилось именно после того, как я пригрозил, что свяжусь с посольством.

– А зачем ей говорить про посольство? Надо сказать, что есть частное лицо, которое готово приобрести архив. Вдруг она ищет покупателя? Мне почему-то не кажется, что архив дорог ей как память о муже. В конце концов, если она захочет какие-то рисунки оставить себе – этого Вилли к примеру, – то можно купить и часть архива. А потом мы бы с вами передали рисунки нашим органам госбезопасности. Представляете, какая мировая сенсация вышла бы? Мне – повышение по службе! Вам – слава и почет!

– Вы серьезно, Николай Данилович? – ошеломленно спросил Беркас.

– Абсолютно серьезно! Я ведь за что вас ругал – за самодеятельность! Ввязываться в подобные ситуации, не имея санкции, не только опрометчиво, но и преступно. А теперь – считайте, что имеете деликатное поручение от посольства. Теперь ваши действия – это уже не какая-то там мальчишеская шалость. Это уже государственная миссия, так сказать.

Каленин снова подозрительно посмотрел на Куприна.

– Вы правда не шутите?

– Попробуйте старушку расположить. Вдруг согласится? – не отвечая на вопрос, продолжил Куприн. – Интересная может получиться история. Представляю, какой шум поднимется, когда наш доблестный Комитет госбезопасности разоблачит парочку бывших фашистских преступников! Вы уж постарайтесь, Беркас Сергеевич.

– А как же этот длинный? Ну тот, что меня в глаз…

– Да глупости все это! Ну посудите сами, откуда он мог знать про письмо, про портрет этот? Обычный грабитель. Вы же сами сказали, что он все ваши вещи перерыл. Деньги искал, наверное… Замки надо сменить, вот и все! А Якобсен – тот и вовсе мог все придумать. Он же ненормальный. Об этом вся Германия знает. Если кто-то и представился ему как Вилли, то где гарантия, что это именно тот Вилли – брат доктора Шевалье. Потом, почему он решил, что этот Бруно, про которого ему якобы сказали, – именно Мессер? Подобные фантазии точно в духе этого сумасброда. Он мог вообще всю эту историю, которую вам поведал, придумать от начала до конца. Одним словом, возвращайтесь. Улыбайтесь своей домоправительнице. Очаруйте ее. Торгуйтесь. А сумму – пусть сама назовет. Для такого важного дела деньги найдутся!

…Через полчаса Беркас уже спускался по лестнице в свое жилище. Он еще с улицы заметил, что в комнатах горит свет, а значит, внизу кто-то есть. В кабинете он увидел живописную картину: на журнальном столике стояла открытая бутылка шампанского и лежала коробка конфет, а возле столика расположились фрау Шевалье и Беккер, которые встретили Каленина так, словно он минут на пять отлучился из-за стола, а теперь вернулся к друзьям, которые уже заждались его.

– Я рада, Беркас, что вы поняли нас с Гансом, – мурлыкала немка. – Не в ваших интересах начинать с нами войну. Кстати, как вы выбрались? Дверь в клинику не повреждена.

– Я отжал ее ручкой от ведра, – нашелся Каленин. – Там, внизу, ведро валялось…

– Валялось, – согласилась немка. – Давайте-ка я займусь вашим глазом. – Немка взяла с письменного стола пузырек с желтоватым раствором, которым смачивала рану Беркаса утром. – Ну-ну, не дергайтесь, я все делаю очень осторожно. Ваш глаз к завтрашнему утру откроется, и этот ужасный отек спадет.

Фрау Шевалье принялась колдовать над лицом Каленина, а Беккер тем временем всячески пытался показать, что он чувствует себя хозяином положения.

– Ну что, – ехидно спросил он, – в посольство успел сбегать? Надеюсь, Советский Союз не объявит войну Германии на том основании, что тебя немного потрепали в доме фрау Шевалье?

– Не задавайте глупых вопросов, Ганс, – вступила в разговор немка. – Все советские стажеры – коммунисты, а значит, агенты КГБ. Мистер Каленин не мог обойти вниманием свое начальство. Поэтому он, разумеется, обо всем доложил. И, конечно же, был поднят на смех. Тем более что он ничего, кроме синяка под глазом, не может представить в качестве доказательства своего участия в этой истории.

– Вы плохо думаете о моих руководителях, – возразил Каленин. – Они не усомнились в моих словах. Другое дело, что я толком и рассказать-то ничего не мог. Ну, рисунки… Но я их толком и не видел. Ценность всего этого сомнительна. Хотя один мой товарищ, большой знаток живописи и коллекционер, выразил желание посмотреть вашу коллекцию. У него большая коллекция фотографий, гравюр, рисунков из жизни предвоенной и послевоенной Германии. – Каленин старался придать своему лицу максимально равнодушное выражение и продолжал вдохновенно врать, не очень понимая, зачем это делает. – Если его заинтересует ваша коллекция, он мог бы ее приобрести. Но, разумеется, если у него будет возможность с ней ознакомиться.

Немка хрипло рассмеялась и, наклонившись к Каленину, доверительно сказала:

– Не трудитесь, мистер Каленин. Врете вы неубедительно. Я не клюну на вашу удочку, и русским архив не достанется. Я же догадываюсь, что вы сделаете, окажись он в ваших руках! Архив не продается. А уж если я решу его продать, то уверяю – покупатель найдется быстрее, чем вы думаете. Он… точнее сказать, они, собственно говоря, уже имеются…

– И вообще, – бесцеремонно вмешался в разговор Беккер, – забудь про бумаги доктора, Беркас. Навсегда забудь! Ей-богу, так будет лучше в первую очередь для тебя!

Каленин с удивлением заметил, что его немецкий приятель пьян и поэтому держится непривычно развязно… Таким он видел его впервые, и тем необычнее было его поведение.

– Не вздумай лезть в наши дела, – продолжил Беккер, и Каленин сразу заметил это многозначительное «наши». – И посольских своих не впутывай. Живи себе тихо, и тогда будешь цел.

– Ты что, мне угрожаешь? – не на шутку рассердился Беркас. Он вопросительно посмотрел одним глазом на фрау Шевалье, а та неожиданно кивнула в знак согласия со словами Беккера и подтвердила:

– Он прав, мистер Каленин. Это в ваших интересах!

– Плевал я на ваши рисунки! – неожиданно вспылил Каленин, которого эти двое стали всерьез раздражать своим высокомерием. – Я оставляю за собой право поступать так, как считаю нужным. И никто мне этого не запретит!

– А вот это видел?! – заорал Беккер. – Никто не запретит, говоришь?! На, посмотри! Узнаешь? Завтра это будет опубликовано на страницах «Bild».

Беккер подскочил к Каленину и сунул к здоровому глазу фотографию. Каленин не сразу понял, что изображено на фото, а когда разобрал, то сделал движение рукой, которое можно было расценить как попытку выхватить фотографию, но в последнюю долю секунды он крепко сжал пальцы в кулак, довернул его до правильной траектории и резко ударил Беккера в висок. По мере того как тот вместе со стулом стал падать навзничь, Каленин успел выхватить из его рук фотографию и теперь уже разглядел ее внимательно. Это был весьма искусно сделанный фотомонтаж. На снимке абсолютно голый Каленин в недвусмысленной позе обнимал двух обнаженных девиц. Отдельные детали интерьера, запечатленного на фото, не оставляли никаких сомнений в том, где заснята сия пикантная сцена: это был публичный дом.

Беккер тем временем грохнулся всем телом на пол и закатил зрачки так, что между полуоткрытыми веками остались только прочерченные красными прожилками белки.

– Toll[18]! – воскликнула немка, с искренним восхищением разглядывая мычавшего что-то нечленораздельное Беккера. – Вот это удар! А вы, оказывается, опасный субъект, мистер Каленин! Еще парочка таких оплеух – и я останусь без помощника. Только зря вы его ударили, – хмыкнула она. – Он ведь делает только то, что я ему приказываю! И фотографию эту он изготовил по моей просьбе. Я подумала, что с фотографией, если что, вы будете сговорчивее… как говорится, auf jeden Fall. Кстати, а в русском языке есть аналог этого выражения?

– Есть! «На всякий случай», – нехотя буркнул Каленин, потом поднялся, взял беспомощного Беккера под мышки и потащил его вверх по лестнице, что оказалось занятием далеко не легким.

– Это я на всякий случай! – отреагировал он на вопросительный взгляд немки. – Пусть полежит на холодке.

Он вышвырнул вяло сопротивлявшегося Беккера за дверь и, тяжело дыша, снова спустился на кухню, где обнаружил свою хозяйку беспечно допивающей очередной фужер шампанского.

– Мы больше не увидимся, Беркас Сергеевич!

Глаза старой немки оставались абсолютно трезвыми и разглядывали Каленина жестко и пронзительно.

– Сожалею, что обошлась с вами столь бесцеремонно, но у меня не было выбора. Воспримите всерьез мой совет: отныне держитесь подальше от всего того, что связано со мной и этой историей. Тут несчастный Ганс, которого вы так жестоко ударили, абсолютно прав. Кстати, как он там? Он не умрет, надеюсь?

– Не умрет! – зло буркнул Каленин. – Уже очухался и пытается встать.