Рапорт из Штутгофа - Мартин Нильсен

После освобождения я видел у русских дезинфекционные камеры, установленные на машинах. Они действовали гораздо более эффективно. Одежда в этих камерах нагревалась до 100–120 градусов, после чего погибали не только насекомые, но и их яйца.

Вскоре газовая камера стала использоваться по своему прямому назначению. 21 июня 1944 года сто польских заключённых из Гродненского и Белостокского воеводств были заперты в 14-м блоке, прямо напротив нашего барака. Там их держали целый день, но после вечерней поверки половину из них отвели к воротам. Одновременно было объявлено, что заключённые не должны выходить из бараков и всякий, кто появится на территории лагеря, будет застрелен часовыми со сторожевых вышек.

Почти все старосты блоков были мобилизованы на помощь эсэсовцам. Первую группу, 50 человек польских заключённых, подвели к воротам. Там им связали руки. Многие из них попытались убежать обратно в лагерь. Одного поймали прямо перед нашими окнами, сбили с ног и связали. Среди беглецов были отец и сын. Мальчику было 12 лет, и его успел полюбить весь лагерь.

Под конвоем эсэсовцев, вооружённых автоматами, заключённых вывели из лагеря. Количество часовых на сторожевых вышках было удвоено. То, что случилось после, объясняют по-разному. Во всяком случае, известно, что, когда колонна смертников проходила мимо парка, появилась команда строительных рабочих; их должны были задержать в старом лагере, но по недоразумению отправили в новый. В этой команде, кстати, работал один датчанин, молодой каменщик из Орхуса.

Когда две колонны встретились возле сада, среди смертников началась паника. Мальчик выскочил из колонны и, хотя у него были связаны руки, попытался перелезть через ограду сада.

Эсэсовцы открыли стрельбу. Начался переполох, и все заключённые бросились врассыпную. Воздух разрывался от выстрелов, над лагерем свистели пули. Мы соскочили с коек и прижались к полу. Стрельба продолжалась несколько минут.

Одному заключённому из 1-го блока перебило руку пулей, которая, пройдя сквозь деревянную стенку барака, фактически превратилась в пулю «дум-дум». В 5-м блоке, куда вскоре переехали датчане, двое заключённых было убито во флигеле «б» и двое ранено во флигеле «а».

Потом оказалось, что было убито 27 смертников, в том числе и польский мальчик. Остальных загнали в газовую камеру и задушили «циклоном».

Наступил черёд оставшихся пятидесяти поляков. Ещё в бараке их связали и под усиленным конвоем отвели в газовую камеру, которую уже очистили от трупов.

В эту ночь были подняты на ноги все капо и старосты блоков, на которых эсэсовцы могли положиться.

Одни связывали руки обречённым на смерть, другие вместе с эсэсовцами разыскивали в темноте возле сада трупы застреленных, бросали их на подводы и везли в крематорий. Рядовые заключённые в этой операции не участвовали.

На следующее утро во время поверки случилось нечто неслыханное в истории лагеря: староста лагеря выступил, с официальным разъяснением по поводу событий вчерашнего вечера. Разъяснение прозвучало отчётливо и достаточно громко на русском и польском языках:

— Эти сто заключённых были партизанами. В результате соответствующего расследования им был вынесен смертный приговор. Когда их вели на казнь, они попытались бежать. Пришлось открыть огонь… Предупреждаю: всякий, кто попытается бежать, будет застрелен на месте. Разойдись!

Это была ложь, как, впрочем, и всё, что говорили нацисты. На самом же деле объединённые отряды русских и польских партизан за последнее время причинили немцам много неприятностей в Гродненском и Белостокском воеводствах. В отместку нацисты взяли сто заложников и казнили их. Для расправы над заложниками немцы выбрали 22 июня, памятуя, очевидно, о той роковой роли, которую сыграла эта дата в истории нацистского режима.

— Капо из крематория снова приходил к нам вечером, — сказал мне Фриц М. через несколько дней. — Он рассказывал ужасные вещи. В газовой камере они оставались полчаса. Сначала их развязали. Обезумев от ужаса, они кидались друг на друга, у некоторых потом оказались вырваны глаза. Этот проклятый «циклон», должно быть, убивает очень медленно.

В ближайшее воскресенье после этих событий из флигеля «а» 14-го блока убрали всех заключённых. Около полудня там поставили длинные столы, в комнату вкатили несколько бочек с пивом и поставили их на столы. Всё было готово к празднику.

После полуденной поверки в 14-м блоке собрались на праздник почти все «зелёные» и «проминенты» во главе со старостой лагеря. Гремел лагерный духовой оркестр. Дирижировал достопочтенный капо из крематория. Пиво лилось рекой и смешивалось с древесным спиртом, медицинским спиртом и эфиром; спирт участники празднества прихватили с собой. Староста лагеря произнёс речь, после которой пирующие стали петь и танцевать. Да, это был настоящий пир, но, как обычно, расплачивались за него заключённые. Ибо когда вечером «блоковые начальники», захмелев, вернулись в свои бараки, они весь свой пьяный гнев вылили на «кретинов».

Староста нашего блока растроганно поведал нам, что служба СС и лагерное руководство закатили «банкет» по случаю блестящего завершения операции, проведённой в ночь на 22 июня.

25. МАССОВОЕ УНИЧТОЖЕНИЕ ЛЮДЕЙ

Осенью 1944 года нацисты приступили к массовому уничтожению людей. Ежедневно в лагерь прибывали тысячи заключённых. Их гнали сюда из прибалтийских республик, из Белоруссии и Польши, из Румынии и Венгрии. Это были евреи и русские, цыгане и поляки, а иногда в Штутгоф переезжало всё население какой-нибудь польской деревни — мужчины, женщины и дети.

Поддерживать трудовую дисциплину на прежнем уровне теперь было невозможно, точно так же, как невозможно было найти работу для всей этой огромной массы людей. Бараки были битком набиты заключёнными. Если раньше в блоке размещалось не более шестисот человек, то теперь их бывало и тысяча восемьсот и две тысячи. Прямо перед новым лагерем были поспешно построены бараки для заключённых из Прибалтики. Существовал специальный лагерь для еврейских женщин. В бараки для евреев эсэсовцы превратили и несколько блоков нового лагеря. Датчан переселили из 13-го блока в 5-й. В Штутгофе начинался хаос.

Когда весной 1944 года я вышел из ревира, новые узники получали номера между тридцать второй и тридцать третьей тысячами. А к рождеству номера перевалили за сто десятую тысячу.

В бараках не было ни одного сантиметра свободной площади. Во всех блоках на каждой койке лежало по два человека. Кое-где людей укладывали поперёк коек. Таким образом на двух койках лежали не четыре заключённых, а шесть и даже семь. Люди лежали на полу между койками, на столах, в умывальнях, а евреев укладывали даже в уборных.

Тех, кому не хватило места в рабочих командах, выстраивали утром на поверку, и они стояли до самого вечера. В лагере не осталось ни одного свободного клочка земли, где их можно было бы гонять взад и вперёд, учить ложиться и вставать.

Одну за другой рабочие команды отправляли на промышленные предприятия и верфи в Штеттин, Гдыню и Данциг. И каждый раз из лагерных ворот выходило гораздо больше заключённых, чем возвращалось обратно.

Однако старожилы Штутгофа по-прежнему работали в мастерских и на строительстве новых помещений. Вне зависимости от хода войны эсэсовцы продолжали планомерно расширять лагерь. Заключённые прокладывали новые дороги, рыли отхожие места. Только что закончилось строительство трёх новых больших цехов, каждый имел 120 метров в длину и 60 — в ширину.

В этих цехах предполагалось наладить производство деталей для самолётов и подводных лодок. Вскоре здесь было установлено всё необходимое оборудование и станки. Нацисты упорно цеплялись за свои планы, связанные с дальнейшим расширением Штутгофа.

Прибывали всё новые и новые тысячи заключённых. Лагерь буквально трещал по швам. О порядке теперь не могло быть и речи. Всё зарастало грязью и кишело насекомыми. Борьба со вшами, которую до сих пор датчане вели довольно успешно, стала совершенно безнадёжной. В Штутгофе свирепствовали брюшной тиф и сыпняк. Однажды ночью в крематории от перегрузки начался пожар; пришлось установить четыре новые печи и вместо угля топить их нефтью. Однако печей всё равно не хватало. И трупы не удавалось сжигать так быстро, как раньше.

Именно в это время началось массовое уничтожение евреев, особенно еврейских женщин. Тысячи женщин загоняли в один барак. Утром их выгоняли на улицу, где они стояли до самого вечера, а потом их снова загоняли в барак. Они мёрли как мухи, гибли от тифа и голода, а иногда сами бросались па колючую проволоку под током, и те, кому удавалось добежать до неё, сгорали.

Непрерывным потоком двигались подводы с трупами из женского лагеря. Но эсэсовцам всё было мало. Им нужно было всё больше трупов — и их становилось всё больше.