Князь Святослав - Николай Кочин

А страхи царя, однако, день ото дня всё усиливались, и выхода из беды он не видел. Соединиться с Никифором?! Но Никифор сам грезил наяву о полном подчинении Болгарии. В добрые намерения Святослава Пётр не верил, он видел, что киевский князь пока оттеснил его от моря и от юга, а дальнейшие его намерения неизвестны. Царь рассматривал его всерьёз как союзника Никифора, потому что знал лукавую политику византийских василевсов: когда им хотелось ослабить своих соседей, они всегда натравливали один народ на другой.

А незанятые Святославом западные области Болгарии захватил восставший в это время боярин Шишман, кровно ненавидевший Петра за его провизантийскую ориентацию и явную неспособность к управлению. И вот теперь к этому Шишману перебегали все бояре, недовольные Петром, а часть из них была уже на добровольной службе у Святослава. Об этом Пётр тоже хорошо был осведомлён. С превеликой скорбью он думал о том, что царство, оставленное ему воинственным отцом, царство могущественное и богатое, теперь вот погибает на глазах. И Пётр смиренно молил Создателя о смерти, как о желанном избавлении от душевных мук.

Когда Петру доложили о прибытии послов от Святослава, он так перетрусил, что решил бежать в одну из тайных обителей. Но царица поймала его в дороге и заставила остаться дома. Раб византийских привычек, готовый скорее расстаться с жизнью, чем поступиться этикетом и атрибутами царского достоинства, дрожащий от страха, Пётр принял русских послов с подобающей помпой. Он восседал на раззолоченном троне, стоявшем на возвышении. В золотой палате из зелёного мрамора, со сводами, покрытыми блестящей мозаикой лучших византийских мастеров, были развешены драгоценные предметы царского обихода. И когда отдёрнули занавес и впустили послов во главе с сотником Улебом, - они - неприхотливые рубаки, страшно смутились, увидя сказочную роскошь и великолепно разодетых царедворцев. Послы неуклюже поклонились да и не вовремя, потому что надо было подождать, когда кончит играть орган. И ещё больше они растерялись, когда царь спросил Улеба: здорова ли его супруга и всё ли благополучно в доме. И Улеб по этикету должен был упасть ниц, а он, неотёса, сказал, как отрубил:

- Воину не очень-то следует беспокоиться о здоровье да о доме… Холод, голод, одиночество его первые спутники, василевс. Это уж я на себе испытал.

Это была новая бестактность. Так отвечать можно разве только близкому другу. И то на пиру. Все вельможи и сам царь насторожились, ожидая ещё больших неприятностей от этих с ног до головы вооружённых и закалённых в боях нахалов. Но тут опять заиграл орган. Послы стояли столбами и не знали что делать. Орган смолк. И среди наступившей тишины василевс велеречиво и смиренно высказал похвалу князю Святославу, не пренебрёгшему правилами самых добрых и мудрых государей улаживать дела добрососедскими мирными переговорами. Руки его тряслись и голос дрожал.

- Царь, да знаете ли вы, кто к вам пришёл? - широко улыбаясь, прервал Петра Улеб в прямодушном порыве…

Царица, сидевшая рядом с Петром с поджатыми строго губами, вдруг вздрогнула, но подняла выше голову. А царь побледнел:

- К тебе пришли твои друзья, царь, и нечего пугаться. Князь велел передать, что негоже тебе бояться ромеев и даже им дань платить. Оставь это, будь с нами заодно. Тогда никто нам не страшен. Уж это точно.

Вельможи застыли в ужасе, царь всё ещё бледнел. Одна царица Мария обливала послов полным презрением. Однако Улеб её презрительной мины не понимал и не замечал поэтому, думая, что заморские царицы все так держатся.

- Племя наше одно, царь, - продолжал Улеб, - язык и обычаи тоже. Правь своей землёй под рукой нашего князя. Будет твоему народу праведный суд, спокойная жизнь и лёгкая дань. Завистливые ромеи не посмеют пугать тебя войной. Погляди, идут к князю твои люди как к защитнику… И даже многие твои бояре на службу поступают. Пусть и бояре промышляют в именьях своих, лишь бы не обижали смердов… Вот и весь наш сказ. Прости, коли глупо молвил.

Царь ниже опустил голову и, кажется, ждал продолжения речи. Царица не спускала гневных глаз с этого кряжистого с огромным мечом, юноши. Она считала речи его дерзкими, манеру его грубой, поведение целиком возмутительным. По её мнению, мнение жены августейшего самодержца, проведшей всю жизнь среди коленопреклонённых раболепствующих царедворцев, всерьёз уверовавшей в сакраментальную формулу епископов, что она «богом избранная», по её царственному мнению царю Болгарии следовало сейчас же подняться и грозно указать послам на дверь, а когда они уйдут, - отдать приказание, чтобы их затравили собаками. Как они смеют, эти грязные мужики, предлагать просвещённому и могущественному самодержцу покровительство какого-то там киевского князька? Племя ничтожных червей!

Она многозначительно глянула на мужа, побуждая его к действию… Но, оправившись от страха, Пётр более спокойно сказал:

- Нам очень лестно, что великий князь киевский не питает к болгарам никакого злого умысла. Передайте ему пожелание доброго здоровья, удач в делах государственных. Слава о нём гремит и в дальних землях. Заверяю вас искренне, что я не нахожу смысла во вражде славянских племён и как только улучшится моё здоровье сам навещу великого князя, чтобы при личном свидании засвидетельствовать ему своё искреннее уважение и готовность к дружбе.

Он считал, что столь бессодержательный и по существу уклончивый ответ, в котором нет прямого согласия идти на союз со Святославом, но есть намёк на готовность, должен был удовлетворит^ послов. И он не ошибся. Эти велеречивые изъявления дружбы послы приняли за чистую монету. Подобострастные улыбки и низкие поклоны вельмож ещё больше их в этом убедили. Послам был дан пир роскошный. Сидя за столом рядом с ними, царь глубоко страдал, видя их торжествующими, простодушно выражавшими свою буйную радость по поводу улаженной миссии.

Царица не изменила своего презрительного вида, внутренне негодовала, вынужденная наблюдать полное неумение послов вести себя за царским столом. Она поминутно содрогалась от резких деревенских шуток Улеба, от воинских навыков дружинников, цапающих с золотых блюд изысканные яства руками и поедающих их без должного любования и не в той последовательности. И когда этот шумный пир кончился, и морально раздавленный царь упал в изнеможении на кровать, царица, рыдая, начала кричать на' него и топать ногами:

- С каких пор это повелось робеть перед неумытыми варварами, не умеющими ни есть, ни пить? Царь! Ты опозорил себя, свою корону, своё царство и меня и наших детей, и наших будущих внучат… Позор на мою седую голову! Собери войско, воспрянь духом и, усыпив бдительность презренного Святослава, смети их вместе с лодками в море… Боже, всевышний, за что такая кара! Я предпочту подчиниться врагу - просвещённому василевсу ромеев, чем содружествовать с этими вонючими русами, поклоняющимися деревянным болванам, жрущим сырое мясо, и не привыкшими благоговеть перед избранниками божьими - законными василевсами. Горе нам, горе! Царь, я не переживу этого позора, выпавшего на нашу голову на старости лет.

И она упала в обморок.

Царь остался один, позвал монахов и гадателей и стал вести беседу о возможностях провидеть будущее.

А царица Мария, придя в себя, удалилась в свои покои и одна, в тишине ночи, писала письмо ромейскому василевсу Никифору. На утро она отправила гонца в Царьград и не велела никому открываться, куда едет, зачем едет и что везёт. Царю тоже не было известно содержание её письма.

Глава 14

Пророчество Фалалея

Никифор Фока получил письмо от болгарской царицы Марии как раз в момент своей самой тяжкой озабоченности государственными делами. Около Сицилии в то время мусульмане разбили его флот и взяли в плен самого командующего. А Оттон I захватил южные греческие владения в Италии. Население Константинополя сильно волновалось: хлеб дорожал, церковники, недовольные законами Никифора, ограничившего их землевладельческие притязания, возбуждали жителей. Кроме того слухи о завоеваниях русов поселяли в умы ромеев беспокойство. Тем более, что на всякие слухи и сплетни ромеи были очень падки.

Царица писала, что болгарская «чернь» поддалась Святославу, что много бояр, забыв честь и совесть, перешли к нему на службу, что он выказал явное намерение навсегда осесть на Дунае и уже сейчас болгарского царя рассматривает как своего вассала, что этот неустрашимый варвар, прочно здесь обосновавшись, непременно наложит руку и на саму Византию. Царица слёзно умоляла Никифора забыть раздоры с её Петром, объединиться и дать отпор киевскому пришельцу.

Никифор, знавший коварный нрав царицы, не поверил ей. Полагая, что имеет в стане Святослава своего человека - Калокира, царь именно от него ждал самых верных сообщений. Он тут же послал к нему гонцов и велел тайно приехать в Константинополь, чтобы наместник Херсонеса лично сообщил о всех помыслах Святослава.