Пастушок - Григорий Александрович Шепелев

же столом сидел поп-расстрига Серапион, пьяница и бабник. Он уже нахлестался. А за другими столами что-то негромко праздновали купцы-новгородцы. Были ещё какие-то люди из разных мест и девки кабацкие. Все собрались слушать Ставра. Так как гусляр уже не играл, о нём позабыли и занялись весёлыми разговорами. Но утихли шумные речи, когда Евпраксия с двумя спутниками вошла и сразу ко всем обратилась с громким приветствием. Ей ответили ещё громче. Многие встали, чтобы отвесить поклон. Подвижный и обходительный, несмотря на своё увечье, Ираклий, который считал монеты за стойкой, также вскочил и мигнул двум девкам – мол, обслужите боярыню! А премудрая Василиса Микулишна лишь маленечко шевельнулась, поставила на один кулачок второй и жалобно крикнула:

– Ах, Евпраксия, дорогая! Леший тебя принёс вместе с Даниилом и этой пакостной половчанкой! Теперь расскажете батюшке, как плясала я в кабаке!

– Мы того не видели, – возразил Даниил. Но рыжая его спутница дала клятву, что непременно расскажут, а Зелга всё подтвердит, ежели премудрая Василиса Микулишна сей же час не откроет, как измудрилась она опять припереться в Киев, уже идя с отцом и Настасьей в Вышгород.

– Я за Золотыми воротами проколола ногу гвоздём, – ответила Василиса, согнув в колене левую ножку, чтобы Евпраксия могла видеть ранку на её пятке, – потекла кровь! Батюшка велел мне идти назад во дворец, где мы ночевали по приглашению князя.

– Ой, ты, моя хорошая! – умилилась Евпраксия, – верю, что башмачки ты надеть забыла, а гвоздь стоял кверху остриём, и все до тебя удачно перешагнули через него. Но кабак с дворцом перепутать – это уж слишком!

Раздался всеобщий хохот. Когда он пошёл на убыль, Серапион зачем-то ударил кулаком по столу и изрёк:

– Женщина – сосуд с коварством и хитростью!

– Женщины, а не женщина, – усмехнулась Зелга, – у тебя, поп, язык заплетается!

Но никто её глупую, греховодную, беспредельно срамную мысль не понял и не одобрил. Все продолжали обмениваться любезностями с Евпраксией, подходя к ней со всех сторон. Тонкий льстец Алёша назвал Евпраксию королевишной, Василису – царицей, а Зелгу – ханшей. Дочка Микулы, не удостаивая его вниманием, во всю ширь своих чёрных глаз смотрела на Ставра. Тот улыбался ей. Высоченный и белокурый, он был одет как боярин – зелёные сапоги, синие атласные шаровары, малиновая рубашка с узором. Гусли лежали возле него на лавке. С Данилой Ставер обнялся, сразу вскочив навстречу ему. Алёша был сдержаннее. Он только кивнул сослуживцу, после чего киевский гусляр сел за стол.

Села и Евпраксия. Новгородцы сразу преподнесли ей чарку вина. Забава Путятишна поклонилась, но приказала девкам подать ей мёду. Зелге она велела выпить вино и сбегать за подорожником, а затем приложить его к пятке премудрой девушки. Когда Зелга вернулась и приложила, купцы опять болтали между собою, сев за свои столы. А Серапион Евпраксии говорил, звеня своей чашей о её чашу:

– Ты – женщина очень знатная. И красивая. И богатая. Почему не выходишь замуж? А я скажу тебе, почему! Вот перед тобой Алёша, вот Даниил, вот Ставер …

– Ставер – передо мной! – вскричала премудрая Василиса, приказав Зелге сесть рядом с ней на лавку, – Данила – перед Меланьей. Увидите, их сосватают! А Алёшенька – перед всеми дочками Мономаха, кроме Евфимии! Она умная.

– Что городишь? – перепугался Алёша, бросая быстрые взгляды по сторонам, потому что голос у Василисы был очень звонким, – кто я такой, чтоб пялиться на княжон?

– Премудрая Василиса всё замечает, – хмыкнул Серапион, – но вернёмся к сути. Замуж ты не идёшь, боярыня, потому, что нужен тебе муж лютый, жестокосердный! Такого нет на Руси.

– Зачем мне такой? – спросила Евпраксия, выпив мёду, – разве на цепь сажать?

– Нет, седлать! Ты на любом муже захочешь ездить верхом, потому что сердце у тебя гордое, а ум – острый. Но что за радость ездить верхом на осле? Да и на коне надоест. Вот Змея Горыныча оседлать – это дело стоящее! Ведь правда?

– Да ну его, – не слишком уверенно отказалась Евпраксия, взглядом спрашивая совета у остальных своих собутыльников, – я согласна и на осла. Пусть будет осёл. Ведь мне уже двадцать пять! Надо думать трезво, зачем витать в облаках?

– Я с тобой не шутки шучу! – вышел из себя бывший поп, – трёхголовый змей крылья расправляет как тучи, целые города сжигает огнём! Все перед ним падают и трепещут, а ты на нём сидишь и уздечкой правишь туда-сюда! Ну не красота ли, скажи?

– Да ты помолчал бы, Серапион, – махнул рукой Ставер, чокнувшись с Алёшей и Даниилом, – напился вдрызг и несёшь бесовское! Люди созданы для любви, а не для езды друг на друге. Ежели у Путятишны сердце гордое, то пусть будет у неё муж с кроткою душою. И он ей станет примером.

Премудрая Василиса Микулишна прослезилась от таких слов. Но Серапион стоял на своём.

– Это ты так думаешь, Ставер! А твой двойник, может быть, считает иначе! И неизвестно, который из вас сильнее.

Алёша и Даниил осушили чаши. Ставер поставил свою.

– Ты о чём, расстрига? Какой двойник?

– У всякого человека есть на Земле двойник, – был ответ, – лучше о нём ночью не вспоминать, иначе придёт! И тогда лишь Богу будет известно, кто настоящий, а кто – двойник. После такой встречи один навеки исчезнет, другой умрёт. Как душа и тело.

И быстро перекрестился Серапион. Он говорил тихо, и его слышали лишь сидевшие за столом да две черноглазые, развалившиеся на лавке. Все они призадумались.

– Так что, каждый человек когда-нибудь обязательно должен встретиться со своим двойником? – негромко спросил Алёша Попович.

– Необязательно. Но такие встречи порой случаются, и тогда человеку – смерть.

– Но душа и тело должны какое-то время быть одним целым, – не согласилась Евпраксия, – почему ж двойники расстаются сразу?

– Да потому, что они – не душа и тело! Душа и тело беспомощны друг без друга, а двойники – не беспомощны.

– Ты всё это откуда взял? – спросил Даниил.

– Я много бродил по свету и говорил с разными людьми. У каждого племени и у каждой общины такое поверье есть.

Все переглянулись. Видимо, каждый сделал попытку определить, уж не двойники ли сидят с ним рядом!

– Поверье о двойниках? – уточнила Зелга. Серапион кивнул. Премудрая Василиса опять маленько приподнялась. По ней было видно, что она сильно взволнована.

– А скажи мне, Серапион: тот из них… вернее, из нас, который не настоящий, то есть двойник – это кто такой?

– Ну, ты уже слишком многого хочешь, – пожал плечами расстрига, – не всё мне ведомо! А домысливать не хочу, зачем быть придумщиком? Но я знаю наверняка, что мерзостный хан Боняк – тот самый, который с Давыдом Игоревичем союзничал, отдал Дьяволу свою душу из-за того, что встретился с двойником!

– Откуда ж это известно? – полюбопытствовал Даниил.