Незваный гость. Поединок - Виктор Андреев

— Где же мы найдем их? — спросила Вера, не видя никаких примет моления.

— Куда им деться, кроме полянки, — спокойно отозвался Савочкин. — В шалашах сейчас сидеть не будут.

Полянка показалась неожиданно. И так же неожиданно они увидели спины стоящих на коленях людей и возвышающийся над ними березовый крест. На кресте был распят человек в белом. По ногам его вился синеватый дымок.

— Стой! — закричал Савочкин, бледнея. — Стой!.. — Он вывалился из машины и побежал к кресту.

Следом за ним побежала Вера. Но когда она выскочила из машины, поляна уже была пуста. Только по лесу раздавался топот разбегающихся во все стороны людей.

Очутившись перед крестом, Вера взглянула на привязанную к нему женщину и отшатнулась:

— Сима!..

Еще тогда, в первый день, когда я прочел присланные прокурором материалы, случай в Березовой балке показался мне невероятным. Неужели есть такие люди, которые в наши дни так невежественны, что могут распять на кресте человека? Кто они? Эти вопросы не давали мне покоя. Ответ на них я получил от уполномоченного по делам православной церкви и культов.

Выслушав меня, Семен Иванович (так звали уполномоченного) сказал:

— Это дело пятидесятников. В Белогорске существует нелегальная община. Пресвитер ее, Иосиф Шомрин, делал попытку зарегистрировать общину и открыть молитвенный дом, но разрешения не получил.

— Давно это было? — спросил я.

— Два года назад.

— Почему отказано?

Семен Иванович улыбнулся.

— Вы должны знать, товарищ следователь. Секта пятидесятников запрещена законом как изуверская и реакционная. Также запрещены секты хлыстов, скопцов.

— Шомрин возбуждал ходатайство письменно?

— Конечно. Я могу разыскать вам всю переписку.

Я поблагодарил Семена Ивановича, но уйти от него так быстро не мог. У меня возникло много вопросов. Я не знал, например, является ли жертвоприношение характерным обрядом для пятидесятников.

Семен Иванович прошел к шкафу, взял папку с бумагами и, раскрыв ее, прочитал некоторые выдержки из документов.

— «Во время проведения моления пятидесятников в доме Клавдии Макаренко по указанию «пророчицы», якобы полученному свыше, участники моления обнажились донага, схватили восьмилетнего сына Макаренко и начали его душить, так как якобы бог велел им принести его в жертву». Семен Иванович взглянул на меня. — Это на Украине. А вот еще: «В деревне Шатрово Минской области сектантка-пятидесятница Бабченок на почве религиозного фанатизма дошла до невменяемого состояния и отрубила топором голову своей дочери Ларисе, 13 лет, а себе кисть правой руки...»

— И таких фактов много? — спросил я.

— Сколько угодно. Случай в Белогорске — не исключение.

— Откуда же появилась секта?

Семен Иванович охотно рассказал мне ее историю.

Я узнал, что в Россию пятидесятничество проникло двумя путями: в 1913 году — через бывших проповедников Иванова и Смородинова (откуда течение «смородинцев») и в 1922 году — из США через приехавшего в Одессу Воропаева (откуда течение «воропаевцев»). Обрядность у «воропаевцев» особенно изуверская: здесь бытуют пророчества, исцеления, разговор на «иных языках»... Пятидесятники верят, что «святой дух» может сойти на верующего человека, как он сошел на апостолов на пятидесятый день после воскресения Христа. Только надо молиться ревностно, отказаться от всех радостей жизни. Вот и молятся они до экстаза, их начинает трясти, они кричат нечленораздельно. Иногда такое моление заканчивается обмороком. Пятидесятников еще называют трясунами...

Семен Иванович рассказал мне и о второй сектантской общине в Белогорске — баптистах. Но это была зарегистрированная община, и действовала она официально. Пресвитером ее был некто Шелкоперов, но он не интересовал меня.

Другое дело — Шомрин. Этот «братец» не таил того, что пользовался благосклонностью немцев. Нужно было начинать проверку деятельности Шомрина во время войны, но случившееся в Березовой балке отвлекало меня.

Сима Воронова все еще находилась в больнице. В который уж раз я звоню главврачу Нине Ивановне и справляюсь о состоянии здоровья потерпевшей. Каждый раз Нина Ивановна мне отвечает:

— Опасность для жизни миновала, но психика не пришла в норму. Сима плачет, бредит... Но мы сделаем все, чтобы девушку как можно быстрее поставить на ноги.

Я поблагодарил Нину Ивановну и обещал терпеливо ждать ее звонка. А хотелось побыстрее допросить Симу — основную виновницу всего процесса.

С ГЛАЗУ НА ГЛАЗ

«Пусть каждый отвечает за себя»

Когда я слушал и записывал показания Веры Лозиной, то думал, что и другие свидетели будут так же искренни, как и она, и расскажут все, что им известно по делу. Но я ошибся. И почувствовал это на допросе второго свидетеля — матери Симы.

— Расскажите, Прасковья Семеновна, что вы знаете о случае в Березовой балке? — спросил я ее. Воронова взглянула на меня с откровенной неприязнью и будто окаменела.

— Вы слышали вопрос? — спросил я.

— Слышала.

— Отвечайте, пожалуйста.

— Пусть каждый отвечает за себя, — вдруг проговорила она и отвернула в сторону лицо, продолговатое, очень худое.

— Конечно, каждый за себя, — поддержал я ее, не догадываясь еще, что стоит за этими словами. — Расскажите то, что знаете. Сима Воронова ваша дочь?

— Моя.

— Как она оказалась на кресте?

— Это вы спросите у нее.

Вот так мать! Ее ответ удивил меня.

— Разве вы не были на молении в Березовой балке в тот день, когда вашу дочь хотели принести в жертву?

Воронова ответила без колебаний:

— Не была.

— А где вы были?

— Дома.

Я вспомнил показания Веры Лозиной.

— К вам заходила Вера Лозина, но ни вас, ни Симы она не застала.

— Я не знаю Веры Лозиной.

— Это подруга Симы, они вместе работали. Так где же вы были?

— На базаре.

— А Сима?

— Пусть каждый отвечает за себя.

Воронова второй раз отговаривалась этой фразой. Теперь я насторожился и подумал о том, что мне, пожалуй, постановкой общих вопросов не отделаться. Я спросил:

— Вы знаете Иосифа Шомрина?

— Как не знать? Его весь Белогорск знает.

— Кто он такой?

— Сборщик утильсырья.

— Вы знакомы с ним?

— Знакома. Тряпье сдавала ему.

— А дома у него были?

— Была. Тряпье помогала разбирать.

— Еще зачем ходили?

— Не помню.

Вот это допрос! Я вытираю лицо платком, наливаю из графина стакан воды и выпиваю с такой жадностью, будто не пил со вчерашнего дня.

— Вы верующая?

— Верующая.

— В церковь ходите?

— Нет, не хожу. В церкви — обман. Там открыто молятся и делают угодное властям, — выпалила Воронова. — А это нельзя называть истинной верой. Мы должны служить не власти, а богу. Вот апостолам тоже не разрешали собираться для молений, однако они тайно собирались. И мы должны тайно собираться, несмотря ни на какие запреты.

— О ком вы говорите? Кто должен тайно собираться? — перебил я ее.

— Мы, верующие. Христиане веры евангельской.

— Сектанты-пятидесятники?

— Мы так себя не называем.

— А кто называет?

— Другие.

Я решил подвести черту.

— Значит, вы принадлежите к секте христиан веры евангельской, или иначе пятидесятников?

— Принадлежу, — подтвердила Воронова.

Естественно, я тут же задал вопрос:

— Кто еще состоит в этой секте?

— Пусть каждый отвечает за себя, — последовал тот же ответ.

— А дочь ваша Сима состоит в этой секте? — спросил я, делая вид, что пропустил мимо ушей последние слова Вороновой, хотя они начинали меня бесить.

— Я отвечаю за себя. За других не отвечаю.

— Но Сима — ваша дочь! — не вытерпел я.

— Она взрослая, скажет сама.

И это говорила мне мать девушки, распятой и чуть не сожженной заживо! Как же затуманили проповедники твою голову, бедная женщина, если ты отдала на поругание дочь! Я не стерпел и сказал ей это, но мои слова не тронули ее.

— А как же Авраам принес в жертву богу своего единородного сына? — спросила она.

— Значит, вы Симу хотели принести в жертву богу, как Авраам своего сына?

Воронова потупила глаза.

— Святое дело. Нечего про него говорить.

Не много я получил от допроса Вороновой. Бился с нею часа два, а написал в протоколе полстранички. Воронова ушла от меня, не простившись.

И вот — другая свидетельница, сразу удивившая меня своим видом. Это была очень высокая и очень худая женщина, с острым птичьим лицом, лет сорока пяти. Глаза ее сидели глубоко и метались в орбитах: вверх, вниз, по сторонам. Я ее немного представлял уже по описанию Веры Лозиной, но не думал, что она выглядит такой изможденной.

— Бржесская... Сарра Николаевна... 1915 года рождения... Не работаю... Замужем... С мужем не живу. Бросил... Трое детей, — отвечала она на вопросы, следя за тем, как я пишу. Мне казалось, что ее удивил сам процесс письма. И я не ошибся: свидетельница была неграмотная.