Год Оборотня, или Жизнь и подвиги дона Текило - Лана Туулли

Дон Текило искренне не понял последних фраз мага, но догадался, что надо состроить сочувствующую физиономию.

- И что?

- Что – «что»? - Виг взял нюртанговый скальпель, помешал варящееся на спиртовке зелье. Задумавшись, почесал скальпелем нос – кожа, на которую попали капельки снадобья, мгновенно покрылась мелкими золотистыми перышками. Мэтр  отложил орудие магического труда, отвлекся на исправление своей внешности, потом вернулся к теме разговора: - Он на меня орет, Фледегран за рукав тянет, королевская невеста – в обморок, ее мамаша – в визг, а я по-простому, как в лесу с медведями привык, ему и выдал… И заклинание-то плохонькое кинул, так, чтоб на меня орать перестал, и расколдовал тут же, минут пять спустя, а вишь ты… «Покушение на коронованную особу», «Оскорбление Короны» влепили… У Антуана потом глюки были по поводу, что из-за моей магии якобы у его наследничка какие-то проблемы со здоровьем случились. Только тут я ни при чем – и не успел, и не хотелось мне… И вообще, именно об этом я предупреждал: сначала думать надо, - мэтр Виг постучал себя по лбу, показывая, каким именно органом он рекомендует совершать мыслительный процесс, - а потом размножаться…

- Да, подфартило тебе… Долго здесь сидишь?

- Двадцать четыре года летом будет.

- Фьюю…- присвистнул дон Текило.

- Еще год  с хвостиком останется.

- Год – с хвостиком?

Маг посмеялся над незатейливой шуткой. Переставил поближе хрустальную сферу с прозрачным медленно плавающим содержимым. Постучал по сосуду, пофырчал что-то сердитое. Взял скальпель, вскрыл верхнюю часть сферы – повинуясь каким-то магическим закономерностям, хрустальная сфера не треснула и даже не скрипнула, а просто развалилась на две неравные части, как будто была кусочком масла. Виг прочитал заклинание и, повинуясь жесту указательного пальца, жидкость в сосуде начала вращаться, все быстрее и быстрее.

Хорошенько перемешав таинственное содержимое, маг вернул «крышку» на место, провел скальпелем в обратном направлении – и хрустальная сфера вновь стала единой. Дон Текило наклонился поближе, чтобы удостовериться: даже самой тонюсенькой черточки не осталось на том месте, где прошлось нюртанговое лезвие.

- Ну, а ты?

- Я? – приосанился дон Текило. – Да, собственно, практически за то же самое. И оскорбление Короны, и покушение… короче, дело было так…

Обретя под ногами твердую почву королевства Брабанс, дон Текило отправился искать ближайшее питейное заведение, чтобы в тишине и спокойствии обдумать дальнейшие планы. По всему выходило, что пора заканчивать с затянувшимся путешествием и возвращаться домой, в Аль-Миридо. В Иберре еще теплее, чем в Брабансе: здесь зима уже заканчивается – а там уже весна вовсю разбрасывает жаркие солнечные лучи. Весна в Аль-Миридо – это настоящая весна, это море, синее, как очи красавицы, это лепестки и трепетность первых цветов, ароматы спеющих цитрусов, компании студентов, учеников магов, воров и героев… Где-то там, в столице, стынет  и покрывается пылью без крепкой заботливой хозяйской руки дом с садом апельсиновых деревьев и двумя мраморными нимфами – у одной из кувшина льется тонкий ручеек, и донна Катарина всегда по весне высаживала незабудки на клумбе за фонтаном. У цветов были мясистые зеленые листья, и рыжий подлец с поцарапанным ухом прятался под ними, чтобы, растопырив лапы, выскочить на ноги дону Текило, когда тот случайно проходил мимо…

Говоря по чести, дона Текило порядком утомили северные морские приключения, потянуло домой, в город, где он знал каждого вора, в город, где он знал каждый камень и каждый дом с потайными ходами, и город,  с сундуками которого он имел привычку сводить короткое знакомство.

Правда, существовало некое препятствие, о котором дон Текило желал бы забыть, но честь и некая таинственная железа в организме бывалого авантюриста, вырабатывающая гормон совестливости или, если верить толкованиям отца Гильдебрана, естественного благородства, всячески возражали. Заказ Леокадия на кражу Тройного Оракула дон Текило так и не выполнил, а значит… а значит, как это не печально, аванс, выданный три с лишним года назад, надо будет возвратить. Да еще с процентами – дружба дружбой, а обманывать старого товарища не следует.

И дон Текило задумался, какую авантюру провернуть, чтобы быстро срубить деньжат. Конечно, можно было бы пройтись «по местам былой славы», раскопать несколько заначек на черный день, но, может быть, день сегодняшний еще не столь черен? И вообще, тратить отложенное на завтра – дурная примета.

Вот в этот момент дону Текило и встретилась его четырнадцатая или шестнадцатая жена. Не пятнадцатая – точно, та была блондинкой. А эта темно-русая. И глаз правый косит, а в молодости господин Альтиста был жутко переборчив.  Нет, все-таки шестнадцатая…

Пока дон Текило припоминал обстоятельства своей шестнадцатой (или все-таки четырнадцатой?) попытки обрести семейное счастье, он успел стать отцом. Супруга вцепилась в дона Текило мертвой хваткой, вручила ему младенца и, размахивая кочергой для острастки блудного мужа, повела в магистрат. Полугодовалый младенец гулил и пускал на дона Текило пузыри – под немного выпирающей верхней челюстью у него виднелись маленькие, но очень острые клыки, ушки стояли торчком, а глазки были серенькие, как у всех щенят. И детей тоже.

Иберрец посчитал, что с него не убудет, если он признает младенца и подарит ему свою фамилию – пусть парень (или все же девочка?) растет.

Правда, супруге номер шестнадцать такую наглость -  командовать им, доном Текило, - вор спускать не собирался. Поэтому ночью, дождавшись тишины и темноты, кабальеро проскользнул в магистрат, нашел книгу, в которой регистрировались рождения, браки и смерти горожан, и с помощью амулета, уничтожающего следы загрязнения, немного подправил записи. Он бы с удовольствием переписал огромный фолиант, заново перетасовав имена родственников, свойственников, супругов и наследников, но решил, что это будет не шуткой, а подлостью. Поэтому ограничился тем, что стер ровно половину записей. После чего украл подходящую лошадку и попрощался с городком, так и не удосужившись узнать его наименование.

Дон Текило руководствовался соображением, что крупные дела лучше проворачивать в крупном городе. Дольше искать будут. И в двадцатый день месяца Восьминога нога авантюриста из Иберры гордо ступила на мостовые столицы Брабанса.

Анжери. Двадцать первый день месяца Восьминога

.

Если верить предсказаниям, сделанным личным асторологом Антуана Второго, звезды в этот день покровительствовали мореходам, музыкантам и цветоводам. Мореходов в Брабансе было мало, потому как король страдал морской болезнью и искренне не понимал, как можно хорошо себя чувствовать в большой соленой луже, гордо именуемой Великим Западным Океаном. Подданные льстиво копировали привычки монарха, так что бескрайними морскими просторами на западе страны брабансцы интересовались исключительно формально.

А вот музыки и цветов в королевстве хватало с избытком.

Музыканты и цветоводы пожали друг друга руки и решили, что, раз мореходов мало, им больше удачи достанется.

В связи с благоволением звезд магистратом города был назначен бал.

Собственно, повод можно было придумать и посолиднее, но главное ведь – бал, подразумевающий пиршество, танцы, цветы, огони сотен волшебных фонариков, музыку, прекрасных дам,  - а не повод, по которому он состоялся.

Дон Текило подумал и решил, что ему стоит посетить благородное собрание. Тем более, что в Брабансе рьяно внедрялось в быт аристократии новшество – балы-маскарады. И его величество Антуан Второй активно поддерживал модное развлечение.

К вечеру дон Текило имел честь прибыть в городской магистрат. Солидное четырехэтажное здание было украшено от цоколя до шпиля, переливаясь разноцветными магическими фонариками и осыпаясь «лепестками цветов», вырезанных из тонкого белого полотна и розового шелка – королевский астролог, делая предсказание, как-то не учел, что месяц Восьминога приходится на конец зимы.

Смешавшись с толпой гостей, дон Текило проникнул внутрь. Его маскарадный костюм был прост и незатейлив – авантюрист поверх обычного одеяния среднего достатка дворянина накинул монашескую рясу, а потом щедро присыпал одежку, кудри, лысинку и лицо мукой. Получился «бледный монах» - персонаж городских легенд, о котором поведал иберрцу содержитель гостиницы. Дескать, ходит этот бледный монах по Анжери ночами – и щипает за задницу всех припозднившихся. Ну, надо ж человеку чем-то после смерти заняться…

Рясу иберрец раздобыл легко. В гостиницу, которую почтил своим присутствием отважный авантюрист, утром заглянул монах, собирающий пожертвования. Судя по внешнему виду монаха, он явно сжирал своих единоверцев, иначе трудно объяснить изобильное пузо и ярко-красные щеки святоши. Хозяин гостиницы принялся возмущаться, что, дескать, он не разделяет воззрений на мирустройство, проповедуемых Орденом Ивовой Ветви, и вообще, он к другой конфессии относится, поэтому подаяний обжора не дождется. Монах в ответ вытянул руку, в которой оказался зажат символ Ордена – в данном конкретном случае – пучок розог, и принялся размашисто благословлять окружающих. Хозяин гостиницы, которому попало пониже спины, взвыл.