Путями Великого Россиянина - Александр Иванченко

«Мы подходим к великому перевороту в жизни человечества, с которым не могут сравняться все им раньше пережитые. Недалеко то время, когда человек получит в свои руки атомную энергию, такой источник силы, который даст ему возможность строить свою жизнь, как он захочет. Это может случиться в ближайшие годы, может случиться через столетие. Но ясно, что это должно быть.

Сумеет ли человек воспользоваться этой силой, направить её на добро, а не на самоуничтожение?

Дорос ли он до умения использовать эту силу, которую неизбежно должна дать ему наука?

Учёные не должны закрывать глаза на возможные последствия их научной работы, научного прогресса. Они должны себя чувствовать ответственными за все последствия их открытий. Они должны связывать свою работу с лучшей организацией всего человечества» (Вернадский В. И. Очерки и речи. Петроград. Вып. I, с. 11).

Сравните рассказ о «палелете» Славомысла, слова юного Маклая об энергии, заключённой в твёрдой материи, и предостережение академика В. И. Вернадского учёным и задумайтесь, вспомнив Хиросиму, Нагасаки, Чернобыль.

Гераклит говорит о первичной плазме, не затрагивая вопроса о возникновении жизни на Земле, в Y веке до н.э.; Славомысл – о жизнетворных возможностях огня, при которых создаётся вода, в XII-XIII веках н.э., но «палелет» из его рассказа, во время которого погибло всё живое на Земле, из чего можно заключить, что, по представлениям наших пращуров, нынешняя жизнь на планете не первая, теоретически мог возникнуть не раньше шести-семи миллиардов лет тому назад; восемнадцатилетний Маклай «заглянул» в последующий за «палелетом» Славомысла или предшествующий ему период и сказал, как по его мнению, возникла жизнь на Земле, в 1864 году; академик В. И. Вернадский создавал свою всеми ныне признанную науку о Ноосфере, включающую в себя и «механизм» зарождения жизни на планете, в первой половине XX века.

Что необходимо для превращения неорганики в органику? Прежде всего углерод, то есть главное составное всякой биомассы, которое образуется в природе при взаимодействии воды и солнечной энергии.

Четыре-пять миллиардов лет назад, как полагал академик В. И. Вернадский и как теперь считают все компетентные учёные мира, первыми обитателями на нашей планете были так называемые прокариотные – не имевшие ещё клеточного ядра простейшие, одна часть которых вышеуказанным путём из неорганики вырабатывала первичную биомассу, делавшую возможным появление таких же мельчайших живых существ, а другая часть прокариотных разлагала остатки отмерших живых тел на составные элементы, служившие, в свою очередь, основой для зарождения новой жизни. И так по пути эволюции до появления всем нам известных синезелёных, распространившихся опять-таки миллиарды лет назад по всей земной поверхности, на суше и на воде, совокупность биомассы которых по своему количеству не уступала всей современной биомассе планеты (закон сохранения вещества).

Вот синезелёные и наполнили нашу атмосферу избытком кислорода (усваивая из углекислого газа один атом углерода, они выделяют взамен два атома кислорода), погубившего как яд первичную жизнь (её вещество сохранилось, например, в виде железистых руд), но зато создавшего условия для появления более сложных организмов, давших начало эволюции всей дальнейшей жизни.

Возможно, о таком «палелете», не более раннем, а более позднем, чем у академика В. И. Вернадского, и говорит Славомысл. Интересна сама ткань поэмы. Она вроде посвящена одному событию в жизни Древней Руси, настолько же важному, как для эллинов было уничтожение Трои, а для римлян – Карфагена, но в то же время это своеобразная энциклопедия всей жизни и мировоззрения русов, как «Илиада» – эллинов.

Поэтому в ней множество отступлений от основного сюжета, рассказывающих о событиях и явлениях, как будто не имеющих прямого касательства к войне Светослава Хоробрее с Великой Хазари- ей. Но это отнюдь нет поэтическая вольность автора. Без его многочисленных отступлений, объединённых, на первый взгляд, лишь личностью самого рассказчика и везде одинаковой восьмирядной формой стиха, которую римляне в поэзии и музыке называли октавой, ибо так («oktava» – «восьмая») расслышали древнеслов'янс- кое слово «осьмава», означавшее полный спектр солнечного света, определяющего гармонию на Земле во всём сущем[8], мы не смогли бы понять всей той грозной опасности для Руси, которая исходила от, казалось, уже агонизировавшего и слабого по сравнению с могущественной Киевской Русью Хазарского каганата. Как и любая «языческая» накаменная надпись слов'ян, «Песнь о побиении иудейской Хазарии Светославом Хоробре», кроме события, которому она посвящена, раскрывает также мировоззрение руссов, у которых не бытие определяло сознание, а наоборот, сознание – бытие, то есть у них была не коммерческая основа жизни, принесённая хазарам из Персии иудеями вместе с их идеологией, что и послужило главной причиной гибели Хазарского каганата, а нравственная, когда весь уклад жизни определялся, исходя из моральных норм и понятий. Поэтому последняя война с хазарами, которая в нашей летописи, писанной христианами, по понятной причине упоминается лишь как бы мимоходом, в действительности была продиктована мотивами серьёзными и носила характер прежде всего идеологический.

Светослав Хоробре отчётливо сознавал, что, навязав хазарам противоестественное им мировоззрение и тем взорвав их государство изнутри, иудеи затем неминуемо начнут идеологический похоД на соседнюю Русь, где пока им удалось создать свою небольшую колонию только в Любече.

Вот для упреждения этого похода без бряцания оружием он и двинул на остатки Великой Хазарии свою рать оружную. И потому не поддавался на уговоры своей матери великой княгини Ольги принять христианство, ибо не усматривал, как можно понять из поэмы Славомысла, существенной разницы между иудаизмом и неоиудаизмом, то есть Греко-римским христианством.

Его монолог с матерью, когда она вернулась из Цареграда, где приняла христианство, в свободном, но верном по смыслу и с теми же доводами, какими пользовался Славомысл, переложении на современный русский язык звучит примерно так.

– Ты, братьев во Христе-совестливце, сребролюбцем проданном, нашедшая, забыла, что для руса праотцовско пепелище?

– Но изменить Отечеству тебя я не зову, оскверненью пепла дедов не учу, опомнись, сын, не клевещи!

– Меня ты, Ольга Мудрая, с греками сравняла.

Народ наш видел их немало, его десница в битвах грека тоже познала.

Не потому ль они, на русов рукоять меча взмолясь, на златоверхий храм её подняли?

Но римляне, суть креста слов`ян постигнув глубже, раньше их смертников на перекрестье распинали.

Не клеветать, Ольга Мудрая, опомниться меня ты призываешь?

Иль я хмельной теперь, иль честью пренебрёг я, что взываешь?

Иль сама ты грекам отдалась, их песней хитроумной восхитясь эллиновым потомкам льстящей?

Песня знатна, корысть волка, гордыню лиса,

Трои кровь упоенную,

воспели, будто страсть, воям бесстрашным взоры помутившую, к женщине падшей.

Бесчестье и разбой, алчбу к роскошествам и злату неусытную свою

воспели, будто доблестных мужей сердца гневом воспылали мстящим.

И всё же грек для иудея – скот и я, великий русов князь, во мнении иудея к скотам принадлежу.

Зачем же ты заветы иудеев, Ветхий и Новый, старый продолжающий, мне вкупе подала?

Чтоб я пучину зла, Неизреченным богом иудеев сотворенную, изведал,

иль чтобы я, добро своё оставив, их зло, мне чуждое, принял,

как римляне безумные, погибели империи своей искавшие,

да легковерные хазары, в пучине той сконавшие?

Иль в Цареграде ты народ наш и меня рабами грекам с иудеями уж продала?

Скажи, открой мне правду, ты на реке перевозчицей была, тебя я не казню.

Помню я и то, что матерью приходишься ты мне, на мать руки не наложу.

Трепет неуместен твой, в жизни и её кончине, тебе назначенных, ты вольна.

Отцу и матери своей, неверным иль продажным,

ты ведаешь, русич – не судья...

Потом летопись сухо сообщает: «В ГОД 6475 [967]. Двинулся Святослав на Дунай на Болгар, и в битве одолел Святослав Болгар. И взял он восемьдесят городов по Дунаю, и сел, князюя тут в [городе] Переяславце, [и] беря дань с греков».

Академик Б. А. Рыбаков в своей книге «Киевская Русь и русские княжества XII-XIII вв.» (М., 1982) на стр. 380 комментирует это так:

«Очевидно, летописные свидетельства о битвах Святослава с болгарами в 967 г. относятся не к болгарскому царству Петра, не к Болгарии вообще, а к отдельным феодальным владетелям вроде тех, чьи дочери стали заложницами цесаря. К ним должны быть отнесены и владетели Переяславца на Дунае, враждебные Святославу. Здесь, на месте старого дворца хана Омортага (середина IX в.), могли сохраниться контингенты тюрко-болгарского всадничества, несколько обособленного от остального населения.