Сталинские премии. Две стороны одной медали - Владимир Свиньин

М. Б. Храпченко: Прошел год с того момента.

С. А. Самосуд: Ее никто не слышал. Это большое мастерство. Для нас, музыкантов, это большой вопрос.

А. Г. Мордвинов: Нам предложили прослушать квинтет Вейнберга. Я не знаю, насколько это грамотно, но слушать подобные вещи на Комитете по Сталинским премиям, я считаю, просто недопустимо. Какой-то мальчик приносит сюда полную белиберду, совершенно невыносимую. Причем вместо того, чтобы этого мальчика как-то направить, займись, мол, серьезным делом, а не занимайся этой белибердой, мы поощряем подобные явления, заслушиваем в Комитете по Сталинским премиям. Если бы кто-нибудь принес сюда футуристическую мазню, мы не стали бы смотреть на Комитете по Сталинским премиям, а почему такую футуристическую мазню мы принуждены слушать? Это возмутительное явления, это какофония невероятнейшая. Это был кошачий концерт какой-то. Какие-то попытки технического изобретательства: то пальцем, то смычком. Мы смеялись, что за спину ему нужно еще что-нибудь привесить, чтобы было на чем там пощелкать. Как это возможно?

По этому поводу я хочу поднять принципиальный вопрос. Комитет по Сталинским премиям имеет какие-то критерии для оценок. Он подходит ко всем произведениям с точки зрения социалистического реализма. Если бы по живописи нам представили футуристическую мазню, мы не стали бы смотреть. Если б какую-то заумь представили в литературе, мы не стали бы ее слушать. А почему в музыке такое формалистическое трюкачество мы должны слушать?

[И. М. Москвин: Музыка – самое темное дело.]

Такие вещи не нужно допускать на Комитет по Сталинским премиям. Сейчас есть резонанс среди молодежи, что вот слушал Комитет по Сталинским премиям.

Некоторые могут говорить и в отношении Шостаковича, что мы ничего не понимаем в музыке. Но ведь эта музыка пишется для масс. Мы слушали квартет Шостаковича. Чем он отличается от квинтета Вейнберга? Конечно, один учитель, а другой ученик, но это какофония невыносимая, едва удерживаешься, чтобы не уйти. А мы о Шостаковиче говорим – гений, гений, гений. Мы потворствуем этому. Говорят, что мы Шостаковича не понимаем, что это музыка будущего. Эти разговоры мы слышим давно. Возьмите многомиллионную интеллигенцию: с огромной любовью, вниманием и пониманием слушают и Чайковского, и Глинку, и целый ряд других, не только русских, но и заграничных гениальных музыкантов. Слушают, любят, понимают, а такую какофонию, как музыка Шостаковича, конечно, не понимают.

Говорят, что это музыка будущего. Может быть, он ставит технические проблемы (это какая-то музыкальная лаборатория), пытается обогатить музыкальную палитру. Ну хорошо, лабораторным путем это оценят как угодно, это дело специалистов, но как музыку, которую ощущает, может быть, десяток музыкантов, едва ли мы это рекомендуем, поставим как пример и т. д. Я не понимаю этих явлений. Мы присуждаем премии по литературе Толстому, Шолохову, Фадееву, Корнейчуку – так их миллионы людей знают, любят, понимают. Какую-нибудь заумь литературную или стихотворную мы не будем поощрять, а почему этот чистый техницизм, формализм, заумь в музыке мы будем поощрять?

После этого квартета, невероятного сумбура и какофонии в трио прозвучали какие-то законченные фразы, и говорят, что это очень хорошо. А послушать отдельно это трио, так оно ничего особенно хорошего собой не представляет. Оно понравилось потому, что мы его слушали после этой какофонии. Мне кажется, что мы Шостаковичу слишком много внимания уделяем и этим открываем путь для такого типичного формализма. Говорят, что в Америке его признают. А сколько левых художников различных направлений тоже американские и английские художники признавали? Это вовсе не значит, что и мы должны этот формализм поощрять. Это не основная линия развития, не этим путем будет развиваться музыка. Она будет развиваться от мировых классиков, а это побочная линия, чистый техницизм, который обогащает, дает чисто техническое обогащение музыки, но это не основное русло музыки, и поощрять это дело не нужно.

Когда исполняется 8‑я симфония, много там какофонии, но слышится что-то такое, что каждый думает, что это пальба, «катюши» визжат и т. д., а вот уж квартет и трио – там оправдать этого нельзя.

Шостаковича не выдвигали на Сталинскую премию в этом году. С какой стати нам поощрять? А когда мы поощряем Шостаковича, появляются и Вейнберги, которые чудовищные вещи приносят. Молодежь идет за ним. Нам нужно стоять на позиции социалистического реализма, как во всех областях искусства, и мы должны поощрять те произведения в живописи, литературе и других областях, которые оценит и вся наша многомиллионная интеллигенция, и весь наш народ, а заумь такую зачем нам поощрять.

А. А. Фадеев: Мне, вообще говоря, очень симпатично выступление Мордвинова по направлению его удара, по основным мыслям, потому что это верно, что в таких областях как литература и живопись, мы лучше разбираемся, что такое формализм, и сразу видим. А в области музыки мы очень робки, и когда специалисты говорят, мы почтительно смолкаем, не полагаясь на живой голос сердца, который в этой области имеет очень большое значение. Так что очень уместно на эту тему поговорить.

А в конкретном обсуждении данных кандидатов мне кажется, что неправильно объединять Шостаковича и Вейнберга просто по качеству, по разнице талантов этих композиторов. Если говорить очень принципиально по вопросам о формализме, о социалистическом реализме, никогда не следует забывать, что и до сих пор формализм существует и с ним бороться нужно, а с другой стороны, есть другая сторона вопроса, что не нужно придерживаться только традиционности, и в области той же живописи мы недавно слышали, что весь французский импрессионизм причислялся к формалистам, что Врубеля считали формалистом и т. д.… Поиски нового, многообразия тоже должны быть.

По вопросу о Шостаковиче я поддерживаю точку зрения Михаила Борисовича[12] насчет того, что нужно премировать его за трио и дать первую премию. Я не согласен с Мордвиновым, что трио можно назвать вещью формалистической. Оно впечатляет человека, очень неискушенного в специфических вопросах музыки. Просто человека, имеющего живую душу, это произведение захватывает. Это выдающееся произведение. Я – человек с полным отсутствием музыкального образования, но меня это произведение исключительно впечатлило, и я долго находился под его впечатлением. Из всего, что мы на Комитете слышали, наиболее сильно впечатление у меня осталось от этого трио.

Если говорить относительно 8‑й симфонии, то я опять-таки робею, когда специалисты говорят то-то и то-то, я тоже слышал ее и она не отвечает моей душе, оставляет меня холодным, иногда нервирует и злит, вызывает желание выйти, чтобы отдохнула нервная система. Я не могу являться сторонником такого явления в музыке. Я могу уважать по незнанию то, что люди говорят об этом, но я не могу быть сторонником этого, потому что не обязан отказываться от самого себя в тех явлениях, которые созданы для меня в числе прочих. Это было бы неправильно. И таких, как я, не мало людей. Эта 8‑я симфония, действительно, встречает много принципиальных противников, вне зависимости от качества Шостаковича, как композитора, в целом. За два года получилось так, что появилось такое произведение Шостаковича, на котором можно единодушно сойтись и которое отвечает душе разных людей, и премировать его первой премией, с чистой душой, это было бы правильно. Я поддерживаю предложение М. Б. Храпченко.

И. М. Москвин: Пусть товарищи выскажутся, за что премировать – за 8-ю симфонию и за трио или только за трио.

А. А. Фадеев: Соединять их странно. Зачем я буду голосовать за 8-ю симфонию, которую я не принимаю. Шостакович такой композитор, что возьмешь и проголосуешь, раз трио есть, но это неправильно, что это за принудительный ассортимент.

С. М. Михоэлс: Разрешите высказать свою точку зрения о 8‑й симфонии. Я нахожу, что 8‑я симфония абсолютно выдающееся произведение, но неровное, не все части одинаковые, это верно. Обвинение, которое было ей предъявлено в прошлом году, что она пессимистична, не соответствует действительности. Та м есть трагизм, это верно, но разве не трагично наше время? В нем много трагизма имеется, но это трагизм очень высокий и оптимистического характера. Трагизм – это не пессимизм. 8‑я симфония – выдающееся произведение. Отдельные моменты (IV часть) – просто вершина его работы, и пройти мимо такой работы неверно.

Очень показательно голосование в прошлом году. Он получил 20 голосов из 29.

[М. Б. Храпченко: Но за 2-ю премию. Раз это выдающееся произведение, то непонятны результаты голосования.]