Суровая мужская проза - Андрей Бондаренко

Прошли сутки, вторые, третьи.

«Так можно и с ума сойти», – безвольно покачиваясь между «войлочными» горбами рослого и злого верблюда по имени – «Барак», подумал Лёха. – «Уплывает куда-то чувство реальности. Уплывает и уплывает, мать его реальную…. Вон, справа по курсу, вовсю – буйно и отвязано – цветут бескрайние вишнёвые сады, среди которых мелькают тёмно-тёмно-коричневые камышовые крыши украинских «мазанок». Слева протекает широченная река, а по её обрывистому берегу, неся на коромысле два ведра с водой, идёт моя Ванда, облачённая в короткий летний сарафан…. Какие ноги, Боги мои! Пощадите…. Плавно повернула медноволосую голову, улыбнулась мне – приветливо, игриво и слегка удивлённо. Офигеть и не встать…. Теперь светло-жёлтое солнышко неожиданно спряталось в низких тёмно-серых облаках, и всё пропало: и цветущие бело-розовые вишнёвые сады, и приземистые украинские «мазанки», и широкая река. А на месте, где только что шла Ванда, только низенький песчаный холмик, заросший – местами – цветущим лилово-сиреневым чертополохом…

Постепенно в его голове даже короткое стихотворение – само по себе – сложилось:

Бархаты ливийского песка.Дальняя и трудная дорога.Надо бы – передохнуть немного.А на сердце – полная тоска…

Караван бредёт – на грани сил.И воды почти что не осталось.Господи, но сделай одну малость!Сделай так, чтоб дождик моросил…

Путь сплетён из мерзости и лжи.Зной царит. Когда наступит – завтра?И по курсы выткались внезапноДобрые цветные миражи…

Ты идёшь поутру за водой.Гордая и стройная такая.И глядишь вокруг, не понимая,Почему сейчас я не с тобой…

Караван бредёт – на грани сил.И верблюды пеною плюются.Как бы завтра утром – нам проснуться?Господи, возьми нас на буксир…

Миражи, конечно же, пропали.Не видал их больше никогда.На верблюдах люди – как из стали.Бархаты ливийского песка…

На верблюдах люди – как из стали.Бархаты ливийского песка…

Глава четырнадцатая

Женские судьбы

Только на восьмые сутки – после выхода из оазиса Аль-Дуз – караван путников добрался до опорной точки «Бэ». Вернее, до полуразрушенной деревушки, в которой обитал – в обществе облезлого больного верблюда и трёх тощих бело-чёрных коз – древний старик-бедуин.

Петров, в полном соответствии с полученными начальственными инструкциями, достал из кармана балахона-джуббы чёрный брусок коротковолновой армейской рации, привычно выдвинул короткую телескопическую антенну, вышел на связь с «ооновским» лагерем и коротко доложился о достигнутых результатах. Естественно, не прямым текстом, а используя заранее-условленные нейтральные фразы.

– Молодцом, господа канадские зоологи, – скупо похвалил – подчёркнуто-равнодушным голосом – генерал-лейтенант Громов. – Значит, сладили дельце. Бродяги, мать вашу…. Ладно, готовьте бумажники для премий щедрых. Заслужили…. Что дальше? Ничего хитрого. Терпеливо ждите. Скоро вывезем. Часа через три-четыре. И отловленного lobo desierto. И вас, бравых. Всё, конец связи. Роджер…

– Нормальный вариант, – узнав о содержании состоявшегося разговора, одобрил проводник. – В том смысле, что хоть помыться успеем. У здешнего бедуинского дедушки и глубокий колодец имеется, и самодельный душ оборудован. Только в верхний бак воду нужно вручную наливать. Из вёдер. С помощью приставной лесенки. Ничего, нальём, не баре. А у меня в рюкзаке и мыло отыщется, и почти новая мочалка…

Сперва прилетел бело-голубой МИ-16 – без всяких опознавательных знаков и номеров, понятное дело.

Прилетел, сделал над полуразрушенной бедуинской деревней два дежурных круга, после чего уверенно приземлился на ровной песчаной площадке, расположенной недалеко от верблюжьего загона.

– Ио-йо-йо! – возмущённо загомонили рассерженные верблюды. – Йо-хо-хо!

Вертолётные винты перестали крутиться. Ещё через минуту-полторы осела колючая песчаная взвесь, поднятая ими. Капризные верблюды тут же успокоились.

Распахнулась правая вертолётная дверка и из неё показалась щекастая усатая физиономия, украшенная насквозь-рязанским носом.

– Ну, и кто тут будет – «профессор Курье»? – хмуро, на безупречном английском языке, поинтересовался пилот, а внимательно всмотревшись в лица встречающих, неожиданно завопил на русском: – Василич, старый и щербатый сукин кот! Жив-таки, курилка? А мы тебя, бродягу, давно уже со счетов списали. И даже похоронили…

– Оставить! – хорошо-поставленным командным голосом неожиданно рявкнул Маххамад-младший. – Молчать! Совсем, летун хренов, офигел на жаре африканской? На гауптвахте сгною, предварительно длинный язык в задницу засунув! Окончательно разбаловались, морды с пропеллерами. Сталина на вас, засранцев разговорчивых, нет…

– А, это ты, – тут же дисциплинированно перейдя на английский, запечалился обладатель «рязанского» носа. – Ну, да. Куда же без тебя, беркута пустынного? Никуда, ясные косточки от сушёных фиников…. Виноват. Утратил бдительность. Был неправ. Отработаю…. Значит, вдвоём полетите?

– Вдвоём.

– Не вопрос. Залезайте на борт. Родина, как говорится, вас уже давно заждалась. В том смысле, что доставим – в лучшем виде – на борт одного весьма симпатичного кораблика, бросившего якоря в одной из симпатичных бухт Средиземного моря.

– Заждалась, говоришь? – болезненно оскалился Маххамад. – Твоя правда, летун. Заждалась…. Ничего, ещё немного подождёт. Нам тут попрощаться надо. Как и полагается – между своими. Не нами – заведено…. Взлетаем, короче говоря, через сорок минут.

– Как скажешь, гражданин начальник, – понимающе улыбнулся пилот вертолёта. – Как скажешь, бродяга неприкаянный…

Первым делом, Маххамад-младший сходил к верблюжьему загону и о чём-то минут пять-шесть «пошептался» со своим двугорбым Султаном. То бишь, пожилой бербер, нежно и трепетно поглаживая своими смуглыми корявыми пальцами чёрно-бурый верблюжий нос, что-то тихонько нашептывал в мохнатое верблюжье ухо, а Султан скорбно и печально причитал:

– Йо-ио-ио…. Йо-хо-хо…. Хр-р-р…. И-и-и-и…. Йо-ио-ио…

Маххамад, смахнув на ходу с ресниц одинокую нежданную слезинку, вернулся к вертолёту и предложил:

– Давайте, соратники, попрощаемся, что ли…

И они попрощались: распили, пустив по кругу, бутылку мутного и вонючего самогона, презентованную щедрым стариком-бедуином, помолчали, покурили, снова помолчали.

– Всё, нам пора, – непонятно вздохнув, объявил совершенно-седой Василич (он же – «профессор Курье»).

– Пора, – отводя глаза в сторону, подтвердил Маххамад-младший. – Прощевайте, ребятки. И это…. Присматривайте тут…

– Присмотрим, старина, не сомневайся, – пообещал Лёха.

– А милой Родине – приветы передавайте, – дополнил Белов.

– Обязательно передадим…. Прощай, Сахара. Так тебя и растак. Надеюсь, что навсегда…

МИ «шестнадцатый», плавно поднявшись в бездонное нежно-голубое небо, улетел в сторону морского побережья, а ещё через два часа на песчаной площадке приземлился «ооновский» пятнистый «Ирокез».

И тут же тоненько «запикала» коротковолновая рация.

– Да, слушаю, – откликнулся Петров.

– Здесь – Жано Матисс, – сообщил надменный голос. – Быстро в вертолёт, разгильдяи! Лесенку уже спускаю…. Во-первых, генералы жаждут пообщаться с вами. Во-вторых, ожидается песчаная буря. Надо успеть – до её прихода…. Залезаем, мать вашу российскую! Торопимся! Активней шевелим помидорами недозрелыми…. Ещё активней. В полёте переоденетесь. Я вашу форму с собой прихватил…

Они, как и положено, успели. Да и песчаная буря, которая разразилась через тридцать пять минут после приземления «Ирокеза» на вертолётной площадке «ооновского» лагеря, оказалась, честно говоря, совсем несерьёзной. То бишь, откровенно-детской, так как продлилась – от силы – часа два с небольшим. Впрочем, последнее обстоятельство – в дальнейшем – обрадовало, отнюдь, не всех…

Итак, попрощавшись с Матиссом и вторым пилотом, Петров и Тёмный выбрались из вертолёта и торопливо зашагали к лагерному штабу.

– Наши вещички пусть пока у вас побудут, – обернувшись, прокричал Белов. – Потом заберём.

– Хорошо. Пусть побудут. Не вопрос, как любят говорить все русские, – покладисто разрешил лохматый Жано. – Удачи вам, господа офицеры, на ковре генеральском…

Генералы встретили своих бойцов, вернувшихся из особо важной служебной командировки, приветливо и радушно. То бишь, практически с распростёртыми объятьями. Мистер Фрэнк Смит выдал каждому – в виде незамедлительного реального поощрения – по литровой бутылке ирландского виски и подписал приказ о внеочередном премировании «в размере двухмесячного денежного довольствия». А Виталий Палыч, обменявшись с подчинёнными крепкими рукопожатиями, объявил «о неделе выходных от службы – для отдыха и поправки здоровья», а также торжественно пообещал вручить – в самом скором времени – «по дельному орденку», мол: – «Звезд Героев не обещаю, хлопотное это дело. Но по «Мужеству» – как минимум – получите. Если, понятное дело, будете держать длинные языки за зубами…. Всё произошедшее в оазисе Аль-Дуз является государственной тайной самого высокого уровня. Причём, сразу нескольких серьёзных государств. Это, братцы мои, понимать надо…».