Во имя отца и сына - Иван Шевцов

- О, это весьма и весьма любопытно, - оживился Маринин. - Ставить знак равенства между реализмом и социализмом! Черт знает что! Ведь так и до абсурда можно договориться!

Хозяин дома не стал отвечать директору Дома культуры. И Алик Маринин, увлекшись, продолжал:

- Ведь это в корне неверно, дорогие товарищи. Так можно обвинить всю нашу молодежь, которая ищет, иногда заблуждается, в бог знает каких грехах: в ненависти к социализму.

Тут не удержался Глебов. Он поднялся, извинился перед хозяином и, волнуясь, повернулся к Маринину.

- Конечно, ошибки в молодости естественны. Но зачем же обобщать? Кто вам сказал, Александр Александрович, что вся наша молодежь ненавидит реализм, не принимает его? Кто? Давайте спросим. Вот перед вами ее представители.

- Признавайся, ребята, кто ненавидит реализм? Наказывать за это не буду, - расхохотался маршал.

Все заулыбались.

- Меня всегда возмущают разговоры: "нынешняя молодежь", "современная молодежь", - стремительно заговорил Климов. - Да эти рассуждения продолжаются уже сотню лет. А вы - "современная молодежь"… Если хотите знать, об этой "нынешней" молодежи еще Бальзак очень мудро сказал.

- Что сказал Бальзак? - полюбопытствовал Посадов, оторвавшись от журнала, который он листал.

Петр Васильевич вернулся из библиотеки с томиком Бальзака с заложенными бумажками страницами. Став у двери, он громко прочитал:

" - Нынешняя молодежь… судит свысока о поступках, мыслях, книгах: она рубит сплеча, еще не научившись владеть мечом… Молодые люди нетерпимы, ибо они не знают жизни и ее тягот. Пожилой судья мягок и добр, светл, молодой судья неумолим. Один все знает, другой ничего".

- Да-а! Как изумительно сказано! - пророкотал довольный Посадов.

- Тонко подмечено, - поддержал маршал. - "Рубит сплеча, не научившись владеть мечом". Тонко, я вам замечу. И жизни не знают. Им не пришлось испытать того, что испытала молодежь военных лет. Некоторые из нынешних молодых людей ниспровергают отцов, потому что к этому призывают такие, с позволения сказать, драматурги, как Афанасьев, А в наше время сын, похоронив батьку в братской могиле, прямо от нее с отцовской винтовкой шел в бой.

Вдруг послышался робкий голос Юрия Пастухова:

- А скажите, товарищ маршал, всегда бывает страшно в бою или только поначалу, пока не привыкнешь?

Все зашевелились, как по команде "вольно", ожидая ответа. Страх… Действительно, что это такое? Все ли люди ему подвержены? Как в себе преодолеть это чувство? Одному таракан залез под рубашку, он до смерти перепугался, другой спокойно идет в стан врага, через минные поля… Маршалу тоже нелегко было ответить на этот вопрос. Но он все же сказал:

- Страх - дело субъективное, зависит от человека, от его характера, силы воли. Подавить его в себе может любой. Привычка, опыт имеют немаловажное значение. Это ясно. Недаром говорят - "обстрелянный солдат". Мне помнится такой случай. Ехали мы в штаб корпуса на трех машинах. Местность открытая, впереди небольшая деревушка, почти вся сожженная. Неожиданно появились два "юнкерса" и настигли нас на окраине этой деревушки. Скрыться негде. А самолеты, видим, сейчас нас накроют. Выскочили из машин, залегли в кювете. Вы понимаете, не страх нас заставил это сделать, а здравый смысл. Одни легли лицом к земле и, закрыв глаза, ждали. Другие лежали навзничь и смотрели в лицо смерти. Должен признаться: неприятное это чувство, когда видишь, как от самолета отрывается бомба и со свистом падает на тебя. Не знаю, что чувствует приговоренный к расстрелу в последние секунды жизни. Во всяком случае, он не видит, как летит в него пуля. А тут все на виду; вот оторвались от самолета черные точки - ближе, все растут, увеличиваются. Уже слышен слабый, нарастающий свист. Летят прямо на тебя. Никуда от них не денешься, спасения нет. Секунда - и конец, от тебя не останется даже мокрого места. Страшно? Да, страшно! В самый последний миг закрываешь глаза, они сами закрываются почти одновременно с оглушительным взрывом: один, второй, третий. Три бомбы. Они упали метрах в семидесяти. Осколки забарабанили по автомашинам. У одной поврежден мотор, другие хотя и изрешечены, но ехать можно. Самолеты ушли. Мы поднялись - и к машинам. Пока водители осматривали повреждения, я заметил по другую сторону избы группу солдат и с адъютантом направился туда. Подхожу: сидят человек десять солдат и невозмутимо делят махорку, полученную у старшины. "Бомбили?" - "Да. Подумаешь! Самолеты? Бомбы? Скоро уж три года, как бомбят. Вот, смотрите, осколок еще тепленький". Оказывается, они на "юнкерсов" и внимания не обратили. Было дело поважнее - дележка махорки.

И тогда с жаром заговорил Маринин, уловивший в ответе маршала что-то подкреплявшее его мысли.

- Очень верно вы подметили, товарищ маршал. Мне приходилось много бывать на войне, и я убедился, что страх можно подавить в себе. Каждый юноша или девушка может стать героем и совершить подвиг. Вы помните, до войны была такая песенка: "Когда страна быть прикажет героем, у нас героем становится любой"? Война подтвердила справедливость этой песни.

Климов снисходительно улыбнулся: его рассмешила эта нелепая фраза: "Приходилось много бывать на войне" - таким манером когда-то изъяснялся чеховский Епиходов. Но его размышления перебил голос поэта.

- Совершенно верно, - заговорил Воздвиженский, признательно взглянув на Маринина. - Я уверен, что те ребята, которых кое-кто величает стилягами, если потребуется, будут действовать не хуже, а, может, даже лучше правоверных мальчиков, которые регулярно платят комсомольские взносы и могут без запинки продекламировать статьи Устава ВЛКСМ.

- А вы, молодой человек, между прочим, комсомолец? - спросил маршал, устало посмотрев на Воздвиженского.

- Нет, но это в данном случае не имеет никакого значения. - И, натянуто улыбнувшись, Воздвиженский добавил: - Маяковский, как известно, не имел партийного билета, но это не мешало ему писать хорошие стихи.

Емельяна подмывало сказать, что Воздвиженский исключен из комсомола, но его опередил Климов:

- Между прочим, я тоже регулярно плачу партийные взносы и знаю Устав партии. А что касается тех субъектов, которые якобы способны на подвиг, то, во-первых, позвольте вам не поверить, уважаемый Артур. Я знаком с вашими стихами, знаю, что вы и некоторые ваши собратья по перу давно носитесь с этой не такой уж невинной идеей.

А в чем ее порочность? - спросила Капарулина. - В неправде, - резко ответил Климов. - К вашему сведению, и Зоя Космодемьянская, и Александр Матросов, и молодогвардейцы, и тысячи других героев прошлых войн не принадлежали к тому сорту молодых людей, которых вы воспеваете и, так сказать, берете под свою защиту. Верно я говорю?

Петр Васильевич обвел взглядом присутствующих. Константин Сергеевич Лугов, маленький, плотный, вскочил со стула, шагнул вперед к Климову:

- Совершенно правильно! Дорогой Петр Васильевич, вы бы посмотрели на этих некоторых. Срам и стыд, до чего доходят…

- Вашу "идею", - Глебов поднялся и заговорил, прищурив глаза, - придумали те, кому почему-то уж больно хочется развращать молодежь, поощрять в ней все плохое и высмеивать все здоровое. Те, кто в своих стихах рифмует "отцы - подлецы, отцы - мертвецы".

Глебов перевел взгляд на Воздвиженского, будто напоминая ему о вечере в студенческой аудитории. Глебову, как работнику райкома партии, пришлось тогда вмешаться и напомнить распоясавшимся стихотворцам, что они находятся не в Гайд-парке и не в каком-нибудь модерн-клубе Парижа, Рима или -Нью-Йорка. Молодые пииты призывали покончить с наследием отцов, выбросить на свалку истории как ненужный хлам и начать строить жизнь по схемам, завезенным туристами. Недозревшие "старики" и "старухи" в экстазе хлопали в ладоши, бессмысленно выпучив круглые, пластмассовые глаза. Слушая их, Глебов подумал: "А нет ли тут субъективного элемента?" Помнится, когда Глебов поинтересовался деталями биографии Воздвиженского, то оказалось, что у поэта, собственно, и биографии не было, как не было отца. Вернее, был, но с матерью не жил, ушел от семьи, когда Воздвиженский только собирался пойти в первый класс. Его мать служила в научно-исследовательском институте. Отец, юрист, вначале состоял членом коллегии адвокатов, потом за взятки сам попал на скамью подсудимых. Пришлось расстаться с юриспруденцией и заняться музыкальной критикой. "Но при чем же тут миллионы других отцов, честных советских граждан и патриотов?" - думал Емельян.

Неожиданно поднялся маршал. Его опередил Маринин, напомнил, как бы спохватившись:

- Мы не засиделись, друзья? Не утомили хозяев? Как говорится, пора и честь знать. Хорошего понемножку.

Все вдруг пришли в движение и стали прощаться с хозяином, а Петр Васильевич выразил недоумение:

- Да куда же все сразу? Сегодня выходной. Товарищи поэты нам стихи прочтут. Мы послушаем. - Климов посмотрел на Воздвиженского. Тот отрицательно покачал головой: в этой аудитории он не решился читать стихи, знал - не примут, не поймут, не оценят. И Климов, обладая тактом, понял это и не настаивал, лишь заметил: - И разговор не закончили…