Во имя отца и сына - Иван Шевцов

Посадов взглянул на часы:

- Что вы, милые, только девять часов. Солидные люди начинают к этому времени съезжаться, а вы уходить собрались.

- Пора, пора, - сказал Емельян, мельком взглянув на часы. - А вы можете оставаться.

- Да нет, уйдем все вместе. Нам с Емельяном Прокоповичем по пути.

Юля сказала это таким тоном, что Посадов почувствовал: уговаривать бесполезно.

Елена Ивановна ждала мужа часам к семи. Поэтому, когда часы пробили восемь, она начала беспокоиться. Обычно, когда Емельян задерживался где-нибудь, он по телефону предупреждал жену. С непонятным беспокойством Елена Ивановна ждала звонка. Любаша играла на пианино, готовясь к завтрашнему экзамену. Руслан смотрел телевизор с выключенным звуком, чтоб не мешать сестре.

В девятом часу раздался телефонный звонок. Любаша перестала играть.

- Елена Ивановна, - спрашивал приятный и немножко взволнованный женский голос. - Простите, что я не называюсь. И вообще, может, мне не следовало вас беспокоить. Но я тоже жена…

- Я не понимаю вас, в чем дело? - не удержалась Елена Ивановна. - Кто это говорит?

- Дело в том, что ваш супруг Емельян Прокопович сейчас сидит в ресторане ВТО с молодой и симпатичной особой.

Что-то оборвалось внутри Елены Ивановны, до предела натянутая струна напряженного ожидания лопнула. Надо выдержать паузу, небольшую, совсем недолгую. Выждать, чтобы не сорвалось с языка необдуманное слово.

- Благодарю вас, - с подчеркнутой любезностью ответила Елена Ивановна. - Я знаю. Он мне звонил. Это моя подруга.

Елена Ивановна нашла в себе силы даже улыбнуться при последних словах. Спокойно, словно это был обычный разговор, положила трубку. За ней ведь наблюдают любопытные глаза дочери (детям все надо знать!). Сейчас последует нетерпеливый вопрос. Так и есть:

- Мама, кто звонил?

- Занимайся, скоро спать ложиться, а ты еще не готова. - И сама почувствовала, что ответ получился не совсем педагогичным: он не только не удовлетворил любопытства девочки, а, напротив, заострил его. Маленькие пальчики дочери с преувеличенной торопливостью забегали по клавишам, и полились не очень стройные звуки мелодии. Елена Ивановна вышла на кухню. Она не знала, что ей делать. Не находила слов.

"А, собственно, что произошло? - неожиданно спросила она себя. - Почему нужно верить всякой анонимке, а не мужу? Смешно. Глупая и злая шутка. Вчера он предупредил, что идет к скульптору.

Каким же образом он очутился в ресторане ВТО с молодой, симпатичной девушкой? Кто она такая?"

И тут постепенно, но все нарастая, вступают в схватку две силы: слепая ревность и здравый смысл. Первая - нагромождая вопрос за вопросом. Вторая - не успевая отвечать, отступает под стремительным натиском слепой ревности, пока не оказывается поверженной.

Елена Ивановна надевает пальто, шапку и говорит изумленной дочери:

- Я скоро вернусь.

- Мама, ты куда? - спрашивает Руслан.

- Ложитесь, ребята, спать. И никому не открывайте. Поняли? Я скоро…

В троллейбусе, идущем к центру, народу немного. Елена Ивановна садится у окна. Здравый смысл оживает и переходит в наступление. Куда она едет? В ресторан. Зачем? Чтобы проверить, там ли ее муж. А если он там с товарищами? Может, скульптор пригласил. С ними в компании есть и женщины. Ну и что же? Почему же он не позвонил? Ревность начинает терять позиции и к Пушкинской площади окончательно сдается. Здравый смысл побеждает. Елена Ивановна выходит у кинотеатра "Россия", идет по бульвару до памятника Пушкину и, вернувшись к театру Ленинского комсомола, садится в троллейбус и едет домой. Ей было неловко: так необдуманно сорваться из дому. Она прислоняется к окну и начинает наблюдать за машинами: если увидит машину с номером, сумма цифр которого будет равна ста, значит, женщина-аноним сказала правду. В воскресный вечер, особенно зимой, на улицах не так уж густо автомашин. Перед светофором у перекрестка Лесной улицы троллейбус остановился. Рядом с ним - несколько такси. Елена Ивановна машинально посмотрела в одну из машин и увидела позади шофера Емельяна, а рядом с ним женщину.

Елена Ивановна попыталась взять себя в руки. Анонимный звонок - ерунда. Но, когда она своими глазами увидела рядом с мужем молодую особу, не верить анонимке было невозможно.

Перед глазами все пошло кругом. Такси рванулось с места и умчало ее Емельяна, а троллейбус замешкался, медленно поплелся за резвыми "Волгами": водителю некуда было спешить, равно как и другим пассажирам. Им было невдомек, что вот сейчас здесь, может быть, рушится семья, которую все знакомые считали прочной и хорошей. Да и сами Глебовы так думали. Вдруг оказалось, что достаточно встречи со смазливенькой бабенкой, и… Нет, Елена Ивановна этого не переживет, не простит… Никогда! "Какое вероломство! Какая подлость!" - стучало в мозгу. Быстрей, быстрей домой. Сейчас она соберет его вещи, сложит в чемодан и поставит в прихожей. Дети, наверное, спят. Расстанемся тихо, без объяснения. Ей ничего не надо: ни оправданий, ни раскаяний. Все кончено.

От троллейбусной остановки до подъезда она буквально летела. Руки дрожали, ключ не попадал в замочную скважину.

Из прихожей дверь в гостиную была открыта. Емельян сидел на диване у настольной лампы с книгой в руках. Елена Ивановна переступила порог и замерла. Вид у нее был жалкий и странный. Лицо бледно-серое, в округлившихся глазах застывшие слезы. Встревоженный Емельян подхватился:

- Что случилось, Леночка?

Безвольным жестом руки она остановила его.

Емельян, путаясь в догадках, повторил вопрос:

- Ты была у своих? С мамой что-нибудь?

- Где ты был? - отчужденно спросила она, не двигаясь с места.

Он удивился, отвечая, как прилежный первоклассник.

- У Климова… Потом Алексей Васильевич пригласил нас в ресторан поужинать.

- Кого это "вас"?

- Меня и Законникову… Эта женщина у Посадова в народном театре играет.

- Ты давно дома?.. На чем ты ехал?

- На такси. Вместе с ней. Она дальше поехала, к себе в общежитие. А я вышел.

Елена Ивановна испытующе посмотрела в глаза мужу. Под его доверчивым взглядом растаяли все ее подозрения, и она разрыдалась, бросившись к нему на шею. Емельян обнял ее, обмякшую, беспомощную, в пальто и шапке, прижал к груди и ласково проговорил:

- Леночка, родная, что случилось? Дай я сниму пальто.

Он помог ей раздеться, посадил на колени, и она, вся в слезах, смеясь и целуя его, начала шепотом рассказывать:

- Какая я глупая! Я никогда не знала такой ревности. Не думала, что это так больно и тяжело. Наверно, я тебя сильно люблю.

- Ну, Леночка, ревность не всегда признак любви. Чаще - голос уязвленного самолюбия.

А она все спрашивала его, возбужденная и счастливая, любит ли он ее.

- Кто много и красиво говорит о любви, тот не способен на глубокие чувства, - ответил Емельян.

Елена Ивановна решила не говорить мужу об анонимном звонке, чтобы не расстраивать его: она теперь знала, что это была подлая провокация…

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. НАСЛЕДНИКИ

О скульптуре Климова и о самом ваятеле много говорили в цехах завода "Богатырь", завидовали тем, кому посчастливилось в воскресенье побывать в мастерской Петра Васильевича. Уже в понедельник в обеденный перерыв Вероника как бы случайно встретилась с Сашей. Она была по-необычному серьезна, без прежней своей игры в значительность, серьезна в самом деле, на что наблюдательный Саша сразу обратил внимание. Сказал со своей непосредственностью, щуря насмешливые глазки:

- Ты сегодня какая-то не такая.

- А какая?

- Совсем другая.

Она, вопреки Сашиному ожиданию, не стала кокетничать, а просто сказала:

- После вчерашнего я много думала. Работы твоего отца не то чтоб поразили, а, ты понимаешь, как бы тебе сказать, встряхнули, что-то перевернули во мне. Я еще не могу разобраться, что именно.

Она могла бы сказать - не только работы Климова, но и вообще все события вчерашнего дня, встреча с маршалом, ужин в ресторане. Но она сказала об одном Сашином отце.

- Искусство, если оно настоящее, всегда встряхивает, заставляет думать, - так же просто, скрыв свое приятное удивление, заметил Саша.

- Мне хочется с тобой поговорить… об искусстве.

Доверчивая откровенность светилась в ее открытых блестящих глазах и покоряла Сашу. Он пообещал:

- После смены зайду. Обязательно.

Вероника ждала его в библиотеке и немножко волновалась. Ей действительно хотелось многое сказать Саше, совершенно новое, для нее неожиданное, но она опасалась, что не сможет сказать так, как надо, потому что мысли ее еще не устоялись, не пришли в порядок, а находились с том хаотическом состоянии, когда еще самой не совсем и не до конца ясны. Боялась, что и Саша, всегда относившийся к ней с дружеским легкомыслием и безобидной иронией, не поймет ее, новую - по крайней мере так думала сама о себе Вероника - и не поможет ей разобраться в том нестройном рое мыслей и дум, которые вдруг охватили ее после вчерашнего посещения мастерской Климова. А именно в его помощи она теперь нуждалась.