Новый Мир ( № 3 2013) - Новый Мир Новый Мир

Кстати, об отдушинах — такие отдушины были не только в кухнях — они были везде: в ванной комнате, она же туалет, на кухне, а также в каждой комнате, но в комнатах почему-то в полу. Скоро мы нашли этому объяснение. В полу такие отдушины делались для того, чтобы можно было взять графинчик с кипяченой водой и весь его в эту отдушину осторожненько опорожнить, заранее уже зная, что сейчас последует. Буквально через несколько минут прибегала тетя Валя Скачкова со второго этажа с громкими криками, что их опять залили и что у них по всей только что покрашенной стенке с накатом вовсю течет. Вот, тетя Валя, сами смотрите — ничего у нас нигде не течет, вероятно где-то трубу прорвало, но не у нас — сами же видите. Тетя Валя тут же замолкала и бежала дальше искать причину заливания. Пусть побегает — курить меньше будет, а о ремонте, вообще-то, предупреждать надо, тогда бы ее никто и не залил, а может быть и залил.

Тетя Валя была заядлой курильщицей. Если бабка Скрипина бессменно сидела у подъезда, то тетя Валя бессменно стояла в халате в подъезде на втором этаже у дверей своей квартиры и курила одну за другой папиросы через мундштук. Ночью она, правда, уходила в квартиру спать, но пепельница всегда оставалась у двери, молчаливо вещая о том, что место занято, и, скорее всего, навечно. Тетя Валя говорила изумительным низким хриплым голосом (результат постоянного курения), который нам нравился, и, чтобы лишний раз послушать ее голос, мы сначала поднимались с первого этажа на третий, а потом тут же спускались вниз. Проходя мимо тети Вали, мы каждый раз здоровались, а она каждый раз нам отвечала, поскольку ее статус не позволял ей быть невежливой. Отвечая на наши приветствия, она практически не успевала курить, что всегда приводило ее в состояние легкой нервозности, отчего ее изумительный низкий хриплый голос начинал дрожать, приобретая особую эротичность. Это нам, безусловно, нравилось, хотя слово “эротика” мы тогда еще не знали.

Ее муж Адольф Иваныч Скачков работал тоже там, где носят кобуру со всем ее содержимым. Работал он в центральной части города и ездил на работу на автобусе — минут сорок туда и минут сорок обратно. Но даже в те дни, когда у него были выходные, он все равно ездил в центр (правда, без кобуры), чтобы купить там свежую газету и свежую буханку черного хлеба, хотя и газеты и хлеб продавались и у нас, но, видимо, из центра было все же свежее, по крайней мере, он так считал.

Адольф Иваныч очень любил разгадывать кроссворды, причем любил это делать прилюдно. Для этого у него была партнерша — бывшая учительница не помню чего, а в то время уже пенсионерка. Она жила в доме напротив на первом этаже, балкона у нее не было, но был палисадник, в котором она сделала несколько грядок, засадив их цветами и назвав их “сквером Гагарина”, поскольку грядки были засажены цветами в память о гибели Гагарина, первого космонавта планеты. А у Адольф Иваныча балкон был, что давало ему небольшое оптическое преимущество. Приехав из центра, он появлялся на балконе и громким низким, но отнюдь не хриплым и уж совсем не изумительным голосом, поглядывая сверху вниз, задавал слышный всему кварталу якобы риторический вопрос: “А что это у нас там в „Комсомольской правде” пять букв под номером три по вертикали, я думаю, что это...” — далее произносилось слово, которое Адольф Иваныч думал. Ну, раз весь квартал этот якобы риторический вопрос слышал, то слышала его и бывшая учительница, разбившая сквер Гагарина. Она тут же выходила в свой сквер и, держа перед собой тот же номер газеты, победно парировала (тоже громко, чтобы и ее весь квартал слышал): “А вот и нет, пять букв под номером три по вертикали будет не ... (тут называлось слово, которое думал Адольф Иваныч), а ... (называлось слово, которое думала она)”, глядя при этом на Адольф Иваныча снизу вверх и на всякий случай озираясь по сторонам. Это было начало многочасовой кроссвордной дискуссии при вынужденном молчаливом участии жителей всего квартала. Тетя Валя при этом все курила, курила и курила у дверей своей квартиры, а у бывшей учительницы никого не было — она жила одна. В конечном счете побеждал в дискуссии Адольф Иваныч, наверное потому, что вел он ее с балкона, а тот, кто ведет дискуссию с балкона, — всегда побеждает, так, по крайней мере, запомнилось из уроков истории.

“Эй, хромой! Хромай до загородки!” — так дразнили Юрку Филатова, потому что он хромал. А хромал он не потому, что был хромой с детства, а потому, что невдалеке затеяли строительство нового панельного дома улучшенной планировки с большими лоджиями, о чем, естественно, знала вся округа. Эта стройка становилась местом наших игр после того, как строители заканчивали рабочий день и расходились. Тогда приходили мы, так как объект никем не охранялся. Самой интересной была большая катушка толстого алюминиевого кабеля в обмотке то ли из резины, то ли из пластмассы. От этой катушки можно было, с большими усилиями, правда, отпилить кусок кабеля и сделать себе кинжал с рукояткой то ли из резины, то ли из пластмассы. Через месяц от катушки остался только деревянный каркас, зато мы все ходили с кинжалами, а пропажа кабеля, видимо, никого не интересовала, списали, наверное, или списывать не было и надобности.

Еще интереснее было залезть на подъемный кран (кстати, почему кран называется “подъемным”, он ведь не только поднимает, но и опускает, наверное все-таки потому, что он, как правило, вначале поднимает и только потом уже опускает, поэтому “подъемный кран” — это, наверное, сокращенно от “подъемно-опускательного крана”). Подъемный кран стоял на рельсах перед строившимся домом, по которым он ездил во время работы, а после ее окончания стоял на одном месте. Кран был очень высокий — раньше можно было бы сказать, что до неба, но мы-то уже знали, что “до неба” не бывает, поэтому он был просто очень высокий. Влезать на него нужно было по перекладинам, а чтобы крановщик случайно не упал, спину его от падения защищали металлические полукольца, расположенные напротив каждой перекладины. После окончания работы крановщик запирал кабину на ключ, спускался вниз и удалялся. Как только это происходило, появлялись мы и сразу лезли на кран, жалко, конечно, что в кабину мы не попадали, поскольку крановщик всегда ее закрывал, но все равно и так здорово было стоять на самой верхней перекладине перед закрытой дверцей кабины и осматривать окрестности, которые мы в принципе и так знали, но все равно ракурс был не тот, а теперь ракурс был очень даже тот. Частенько кран покачивало налетевшим ветром, и было ощущение как на маяке, хотя никто из нас на маяке не был, потому что маяки обычно устанавливают около морей, то есть от нас очень далеко, хотя если исходить из того, что Москва — порт пяти морей, то и не очень-то далеко получалось, исходя, разумеется, из масштабов страны, — но кто знает, есть ли в Москве маяк, — с одной стороны, должен быть, поскольку порт все-таки, а с другой стороны, хоть и порт, да не у моря, поэтому лучше не гадать, а залезть на подъемный кран, но ощущать себя как на маяке — это нередко бывает, живешь так, а ощущаешь себя совсем по-другому.

Еще мы любили на стройке в догонячки играть, это уже после того, как с крана слезали. Догонячки — это очень просто: бегаешь друг за другом и дотрагиваешься до догоняемого, а чтобы никто до тебя не дотронулся — убегать надо, вот и носились мы по этажам недостроенного дома. В запасе у нас всегда имелся трюк с недостроенными лоджиями. Недостроенная лоджия, это когда в ней есть пол, потолок и три стены, а четвертой пока нет — ее или потом застеклят, или перила построят, чтобы не упасть. Обычно две лоджии строились всегда рядом, во всяком случае, так в том доме было, а стена, их разъединявшая, сплошная была, так что надо было, обхватив эту стену руками, там, где она кончалась, ступить одной ногой в соседнюю лоджию, а затем плавно перенести в нее все тело и затем вторую ногу, остававшуюся все еще в первой лоджии. При этом надо было очень крепко сжимать ладонями стену, разделявшую лоджии, чтобы не упасть. Мы это проделывали с отменным мастерством, и все проходило на редкость удачно. Бежит, скажем, кто-нибудь за тобой, а ты — раз — и уже в другой лоджии, то есть уже в другом подъезде. И оставался догонявший с носом. А Юрка Филатов не удержался при таком маневре — руки расцепились, и он упал с третьего этажа недостроенного дома прямо на щебенку в нескольких сантиметрах от рельсов, по которым днем ездил подъемный кран, так что, можно сказать, повезло ему, что он не на рельсы упал, а то пришлось бы его хоронить, а так как мы этого делать тогда еще не умели, то пришлось бы взрослых звать на помощь и им все рассказать. А это было, естественно, нежелательно. Так что и нам в некотором роде тоже повезло, не только Юрке. И вообще, в тот момент каждый из нас очень обрадовался, что упал не он, а Юрка, кроме, разве что Юрки, он-то уж точно не обрадовался, ладно бы, во время учебного года, а то в каникулы! Бывает, к слову сказать, такая радость, когда что-то не очень хорошее, что могло произойти с тобой, происходит отнюдь не с тобой, а с кем-то другим, то радуешься в этом случае как ребенок, не потому, что кому-то плохо, а потому, что плохо не тебе.