Твоя заря - Олесь Гончар

- Хороший допинг, оформленный соответствующим приказом, нашему брату никогда не повредит,- так считает Дударевич.

Отношения между ними и Заболотным довольно сложны. То они почти близкие товарищи, то вдруг отдаляются друг от друга, нет-нет да и повеет между ними ощутимый холодок, который, впрочем, не отражается на дружбе Лиды с семьей Заболотных, на ее весьма стабильных к ним симпатиях, что дает основания Заболотному иногда пошутить:

- Лучшим дипломатом среди нас в напряженных ситуациях оказывается Лида. Вот бы кого пора представить к высшему дипломатическому рангу!

Когда между семействами возникают несогласия такой напряженности, что их можно считать едва ли не конфликтом, Лида, как это ни странно, каждый раз держит сторону Заболотных, а на апелляции отца к ней, на его взывания к справедливости отвечает почти со взрослой категоричностью:

- Позаботься, папа, прежде всего о том, чтобы самому быть справедливым в отношениях со своими друзьями.

- А чем я, по-твоему, несправедлив? - едва сдерживается Дударевич.

- Хотя бы том, что в отсутствие Кирилла Петровича позволяешь себе обсуждать его слова и поступки. Стараешься за глаза его унизить. А это нечестно.

Такой вот ребенок! Посему и понятно, отчего, Заболотная души не чает в этой девочке, не нарушает с ней Дружбы даже тогда, когда между семьями что-то гам черпенькое пробежит.

Кочевая жизнь по чужим странам, по амбасадам, общение со множеством людей, порою характерами полярно противоположных,- все это приучило Заболотную, так же как и ее мужа, в отношениях с людьми исходить из доброжелательности, согласия, выработало определенный опыт преодоления конфликтных или близких к ним ситуаций, если подобные возникают. То, что после Заболотных в каждой из стран, где они бывали, всегда остаются друзья, которые еще продолжительное время хотя бы от случая к случаю напоминают о себе, дают знать, что Заболотных не забыли, по мнению Дударевича, скорее должно оцениваться со знаком минус, как определенный изъян, свидетельство дипломатической неразборчивости Заболотного, хотя Лида на этот счет имеет свою и весьма определенную точку зрения, считая, что у Кирилла Петровича это просто талант - умение сдруживать людей и что вообще такое умение - самое существенное в профессии дипломата.

К Заболотным Лида питает явную привязанность, а они ей, разумеется, отвечают взаимностью. Если о других детях, подкинутых ей па вечер, Заболотная иногда может сказать почти сердито: "Ох, как вы мне надоели, сегодня нянчусь с вами в последний раз" (хотя понятно, что это лишь разговоры),-то о Лиде она никогда не позволит высказаться подобным образом, зная внутреннюю ранимость девчонки и представляя, как глубоко она восприняла бы малейшее нарекание или невзначай брошенное неосторожное слово.

Разницы в возрасте вроде и не существует. Заболотные обращаются к своей юной соседке с уважением, па которое мог бы рассчитывать и взрослый человек: если, скажем, надо побольше узнать о восходящей звезде экрана или выяснить, какой из нашумевших телевизионных программ отдать предпочтение, то чаще всего они советуются о таких вещах с Лидой, и слово ее для них вполне авторитетно.

Даже здесь, в пути, Заболотный придерживается в отношении к нашей юной пассажирке того же тона, привычно уважительного, разговаривает с ней на равных, и хотя у нас порою речь идет о таких вещах, которые для Лиды вряд ли и интересны, возможно, что для нее они неизмеримо далеки, однако чувствуется, что Заболотный все время учитывает присутствие Лиды и что ее реакция и даже ее молчание ему не безразличны.

Сейчас Лида как будто вздремнула; прикрыв глаза и запрокинув на спинку сиденья свою византийскую готтовку она, кажется, от всего отстранилась, мы же с Заболотным снова и снова возвращаемся к нашим рассветным гтам, оставленным где-то там, дальше, чем Гавайи или Полинезия.

- Почему так много значит для нас детство? - вслух размышляет Заболотный, не сводя глаз с автострады.- Или действительно, как некоторые считают, тоска по детству - это тоска по тому раннему гармоническому миру, где все берет начала и все предстает чистым, целесообразным, может, даже близким к идеалу? Во всяком случае, неспроста порой возникает потребность хоть на мгновение воскресить то, что было, еще раз ощутить среди шума иных времен наше тогдашнее рассветное восприятие жизни. Даже сам процесс восстановления в памяти того утреннего, росистого мира дает тебе наслаждение, как любая встреча с прекрасным, ведь так?

- Но это для нас, а для других?

В самом деле, что для других, скажем, отлетевший в безвестность Роман-степняк в своей пчелиной кольчуге и его красавица дочка, которая хоть и осталась для нас вечно молодой, но кому она здесь улыбнется, кроме нас, на этом хайвее? Или наш тогдашний учитель Микола Васильевич, своей песней при луне вдруг преобразивший наши будничные терновщанские левады в дубравы зеленые, придав им силу поистине чарующую? И сам он, учитель, был для нас совсем не таким, как все остальные люди, и, согласно нашим представлениям, он бы не должен был влюбиться, ему стоять бы выше всех земных страстей, а однако...

Как она всколыхнула тогда пашу Терновщину, эта их внезапная любовь, которая так ярко и прекрасно воспламенилась враз между людьми, нам не безразличными - между новым учителем, которому будто и не пристало бы выступать в роли влюбленного, и пречистой Надькой, ставшей для нас еще прекраснее в этом своем чувстве!

Смешно, наверное, однако и поныне блестит для меня в лунном свете тот пруд-колдобина на наших левадах.

Ночью он был совсем иным, чем днем. Вижу, как звезды тихо стоят в нем. Изредка всплеснется рыбка - к жаркой погоде. Замигают, расплывутся звезды, а мгновение спустя снова встают на место, нарушенная гармония восстанавливается... И вот такое, казалось бы, незначительное, несущественное, а поседевший твой однокашник всюду почему-то носит это с собою, с ним и в иную субстанцию перейдет.

- А что они, подобные всплески, значат, допустим, для.

нее? - обращаю взгляд к Лиде, которая все же задремала, примостив в уголке свою нескладную худенькую фигурку.

- Вряд ли что-нибудь скажут ей все эти терновщанские паши истории... Это только для нас они нечто...

- А вот и ошибаетесь,- неожиданно говорит Лида, и по ее светло-серым глазенкам, пронзительно вспыхнувшим из-под ресниц, я вижу, что она вовсе и но дремала.- Да, да, ошибаетесь!..

И снова опускает ресницы. Заболотный бросает на меня через плечо короткий, сразу повеселевший взгляд: видно, ему приятно, что мы ошибаемся.

XV

Осенью, когда стерни будут вспаханы и мы пустим коров уже по балкам, по капустищам, где одни кочерыжки после срезанной капусты торчат и где нам гуртить коров до самых заморозков, грея утром босые ноги в горячем пепле костра или в теплых коровьих кизяках, в ту осень, когда неусыпные наши матери, не боясь простуды, из холодного пруда будут таскать тяжелую вымокшую пеньку, чтобы наткать из нее зимою холстин,- увидим как-то на взгорке Надьку Винниковну, ведущую за руку свою маленькую Настю-Анастасию в школу. Такая она маленькая вышагивает по пригорку вдоль оврага, где мы пасем, так радостно семенит с новенькой сумкой ученической через плечо,видно, загодя Надька смастерила своей дочке эту удобную, из чистого полотна череснлечку. С порядочным опозданием ведет Надька доченьку свою записывать в школу, пожалуй, все-таки сомневалась, не откажут ли принять ее ребенка по малости лет, а сейчас вот сомнения в ней не заметно, шагает в школу уверенно, и Настенька рядом с матерью словно даже торопится в школу, под седые школьные маслины, за которыми просвечивает красным еще земским кирпичом наша четырехлетка.

- Будет в доме счастье, если жена Настя,- пошутит кто-нибудь из нашей мальчишеской ватаги.

Шагая с девочкой вдоль оврага, Надька раз только и оглянулась в нашу сторону, словно не узнавая нас и эти осенние поблекшие наши балки, где лето было душистым и знойным от конопли, сизым было от головастой тугой капусты и аж приторным от сладкого, перезрелого паслена, где наши "зеленые дубравы", то есть обыкновенные глинищанские вербы, так роскошно купались вечерами в лунном сиянии. Теперь с них уже облетают листья I; наши костры, а бывает, и соловьиное гнездышко упадет, сбитое ветром, а вскоре все здесь еще и мороз закует, всю зиму по этим балкам будет звенеть лед под нашими самодельными, из железных обручей нарубленными коньками. Мы шумно будем высыпать сюда, чтобы по-новому продолжить наши пастушечьи войны; до ночи гоняя с палками, будем мутузить и мутузить "свинку" в популярной в то время игре - слобожанском нашем хоккее!

Но в ту зиму, которая рано дохнула на нас ледяными ветрами где-то с Выгуровщипы, нам будет не до игр, не до забав...

Терновщина бурлит! У всех на устах соз, хлебозаготовки, чуть ли не каждую ночь в помещении школы проходят собрания, сходки неслыханного напряжения, никак наши терновщане не решат, обобществляться им или нет...