Вагина. Новая история женской сексуальности - Наоми Вульф

Эта эпидемия вагинальных и маточных травм и инвалидность, к которой они приводили, служили фоном, на котором великие женщины той эпохи, писательницы и поэтессы — от Шарлотты Бронте до Джордж Элиот, Элизабет Гаскелл и Элизабет Браунинг — мечтали о женской физической и эмоциональной свободе.

ГОСУДАРСТВО ПРОТИВ «ПЛОХОЙ» ВАГИНЫ

В 1857 г. в Англии был принят первый Закон об инфекционных заболеваниях, а в 1864 г. он был расширен и дополнен. Этот закон давал государству право проводить облавы на женщин, подозреваемых в занятии проституцией, и принудительно заключать их в учреждения, в которых те против воли подвергались гинекологическому осмотру, якобы для предотвращения распространения сифилиса, гонореи и других венерических заболеваний.

Закон об инфекционных заболеваниях оказал гораздо более сильное влияние на коллективное сознание женщин, чем предполагают историки. По всей Англии, особенно в тех городах, где располагались гарнизоны, женщины, которые выглядели похожими на проституток — а это определение в викторианскую эпоху было столь расплывчатым, что под него подпадала почти любая женщина, которая заботилась о своей внешности и производила впечатление особы, готовой предаться внебрачному сексу, — могли быть схвачены мужчинами-агентами, действовавшими под прикрытием. Будучи похищенными, женщины затем могли содержаться без суда и следствия в учреждениях, очень напоминавших тюрьмы и называвшихся закрытыми госпиталями. Там они удерживались и насильно подвергались медицинским обследованиям, которые проводили незнакомые им мужчины. Затем они также могли подвергнуться насильственному лечению против своей воли. В этих заведениях их могли удерживать — на законных основаниях — до восьми месяцев, вдали от их семей и работы [12].

Британское правительство планировало расширять эту программу, включив в нее всех молодых женщин, которые выглядели так, как будто могли бы быть сексуально активны. Она должна была последовательно реализовываться в каждом городе, пока не достигнет Лондона. Как пишет в своей работе «Викторианцы» британский историк А. Уилсон, грандиозный размах этих похищений и ужас, который они вызывали у женщин, привели к тому, что сами врачи выступили против того, чтобы эта программа начала действовать и в столице. Ведь если бы в Лондоне женщин начали арестовывать так же активно, как и в других городах страны, то пришлось бы открыть 12 новых больниц для того, чтобы разместить всех задержанных [13].

Ужас, который испытывали наши предшественницы, как мне кажется, глубоко запечатлен в сознании англичанок и американок, хотя мало кто из нас знаком с этими историческими фактами.

Почему сегодня на англо-американском Западе мы зачастую считаем, что если мы заявим об изнасиловании или сексуальных преступлениях против нас, то отношение к нам будет зависеть от того, каким было наше прошлое в сексуальном плане? Нам кажется, что если в ходе расследования изнасилования мы признаемся в том, что прежде занимались сексом, то за этим последует некое ужасное общественное порицание. Почему следователи, занимающиеся раскрытием сексуальных преступлений, обвинители и судьи часто также демонстрирует именное такое отношение, и сексуальное преступление осуждается тем сильнее, чем более «чистой» и «невинной» в сексуальном плане представит себя женщина — вне зависимости от контекста совершенного изнасилования? Почему мы все еще подсознательно чувствуем, что, если откроются наши сексуальные желания или действия сексуального характера, это приведет к катастрофе?

Джозефин Батлер, одна из первых феминисток, успешно выступавшая против Закона об инфекционных заболеваниях, рассматривала удерживаемых насильно женщин как «соблазненных и преданных» — они не были сексуально распущенными, их невинностью злоупотребили.

Этот опыт первых крупных политических побед феминисток привел к тому, что феминизм и женские кампании в целом очень часто формулируют свои претензии как «злоупотребление невинностью» женщин, особенно когда речь заходит о сексуальных вопросах. Эта тема в нашей истории полна нюансов. Успех оказался палкой о двух концах. Феминистки поняли, что могут завоевывать симпатии общественности, статус и правовые победы, выстраивая образы беспомощных женщин — жертв сексуальных издевательств хищных, жестоких мужчин. Но я считаю этот подход неверным. Ведь, несмотря на то что существует масса ситуаций, которые, безусловно, подходят под этот контекст, проблема для нас заключается в том, что феминисткам тогда так и не удалось сделать предметом общественного обсуждения такие аспекты, как женское сексуальное желание и действия сексуального характера.

И мы все еще испытываем на себе последствия этого. Когда в 2011 г., после выдвижения обвинения против Джулиана Ассанжа в изнасиловании, я заговорила о произошедшем в контексте сексуального согласия женщины на одном уровне и ее предполагаемого отсутствия согласия на другом, на меня напали феминистки с обвинениями в «предательстве». Проблема в том, что сегодня большинство изнасилований происходит в результате столкновения нюансов, когда женщина хочет одного, но решительно не хочет другого, чего-то большего. Но если мы не сможем говорить о действиях сексуального характера, не опасаясь, что это сделает нас ответственными за последствия, мы не добьемся адекватного судебного преследования за реальные изнасилования.

СОПРОТИВЛЕНИЕ

Несмотря на те жестокие гонения, которым вагина, матка и клитор подверглись в викторианскую эпоху, многие женщины и мужчины того времени стремились создать альтернативный образ влагалища, далекий от официально признанного. Викторианские женщины продолжали испытывать интерес к романам и произведениям искусства, в которых образы женской личности и сексуальности находили отражение в положительном свете и которые стремились рассказать правду о женском сексуальном желании и удовольствии. Правда, зачастую эти исследования и изображения были весьма метафорическими.

Героиня романа Джордж Элиот «Мельница на Флоссе» Мэгги Тулливер одинока и подавлена. Но она тайно, против воли своих родителей устремляется за своим избранником Филипом Уейкемом к месту, которое называется Красный овраг. В этом отрывке, где проводятся параллели с женскими гениталиями, женское сексуальное желание связано со стремлением к тому, чтобы увидеть мир, к познанию и силе:

В детстве Мэгги испытывала перед этим местом, прозванным Красный овраг, непреодолимый суеверный страх… в каждой ложбинке ей чудились разбойники и дикие звери. Но теперь здесь таилось для нее очарование, которое в холмистой местности, даже в самой невысокой скале или маленьком ущелье находят те, чьи глаза привыкли к равнинным ландшафтам…А в июне еще и расцветал во всем великолепии шиповник, поэтому нечего удивляться, что именно сюда, в Красный овраг, а не в какое-либо иное место, направилась Мэгги в первый же день, когда освободилась от работы и могла побродить вволю. Наслаждение, которое это ей доставляло, было столь велико, что иногда в пылу самоотречения она спрашивала себя, следует ли отдаваться ему так часто.

Элиот описывает эти «прогулки» как преисполненные удовольствия, «удовольствия, которое накатывает волнами». Мэгги считает, что ее тайна — исследования Красного оврага — связана с «духовным падением», «с чем-то, за чем она не хотела бы быть обнаруженной» — примерно так в тот период описывали и женскую мастурбацию. Но «[тем не менее] музыка нарастала снова, как и звон колоколов, приносимый набирающим силу ветром…» [14]. Здесь женское желание и стремление к самопознанию сравниваются с нарастающими звуками музыки. Как и во многих подобных сценах, женское художественное или литературное воображение, чувственный мир природы и пробуждение чувственности вульвы — все едино.

Очаровательные тайники, красивые коробочки и сундуки, полные сокровищ, появляются во всех классических женских романах середины XIX в. в строго определенном смысле. Доктор Риз в своей работе «Рассказывает викторианская вагина: Шарлотта Бронте и мастурбирующая женщина» исследует роман «Городок» (УШеИе), который рассказывает историю тихой, скромной гувернантки Люси Сноу и ее триумфа над противниками в бельгийской школе, а также о том, как в конце концов она обретает страстную сексуальную и супружескую любовь. Доктор Риз подробно рассматривает, как Шарлотта Бронте использует метафоры для обозначения вагины [15].

Доктор Джон, «неподходящий» объект любви, который обманывает Люси, прежде чем она находит надежного спутника жизни, дает ей недозволенные любовные письма, и Люси украдкой закапывает их под грушевым деревом: «И вот я отодвинула плющ и отыскала дупло; бутылка без труда помещалась в нем, и я засунула ее подальше вовнутрь». «Я надумала упокоить там не только мое сокровище, но и похоронить мое горе», — пишет Люси. «Люси тщательно скрывает предметы в коробках, ящиках и столах… Подобно пациентке доктора Пуле, она должна скрывать свои желания», — отмечает доктор Риз.